Неискушенной в делах подобного рода и в понимании природы мужских чаяний, Гвенде было невдомек, чем она рассердила барона. А ведь рассердила! Де Бриенн резко сменил тон и стал жестким, таким, каким она видела его в первый раз, в Данфорте. Единственное, что оставалось неизменным – так это хищный блеск в глазах. Гвенда хотела было возразить на предмет намерения принять постриг, но не успела. Обещание барона щедро заплатить за песню прозвучало, как гром среди ясного неба, а уж тем более, последующая ремарка. Ох, лучше бы она взяла и плащ, и перстень, и что бы там ещё предложил барон! Нет, подобное внимание льстило ей сверх меры, но не в этих обстоятельствах. Она же не в Девоне, при дворе отца, где каждый второй, как и предположил ранее барон, был счастлив преподнести ей не только песню, но и руку с сердцем в придачу, да только ничего этого Гвенда не воспринимала всерьёз. Взоры всех присутствующих обратились к ней, и ей ничего не оставалось, как гордо поднять голову и невозмутимо ждать песни в свою честь. В конце концов, барон прав – этого у неё епископ не отнимет. А ради песни можно и вытерпеть нравоучения преподобного.
- Это самый ценный подарок, милорд, и его я приму с превеликой радостью, - она улыбнулась барону в надежде, что улыбка эта смягчит его внезапную суровость.

Шериф возник рядом с Родриком, словно вынырнув из полумрака замка, настолько неожиданно, что это сделало бы честь иному ассасину из Палестины. Де Круа приветствовал хозяина пира учтивым поклоном. Барон заговорил с Родриком и рассказал забавный анекдот про появившегося в зале вельможу, которого звали бароном де Бриеном. Родрик улыбнулся, давая понять что оценил чувство юмора шерифа и восхищен им. Служба при дворе графа Раймунда Триполитанского научила брабантца не только виртуозно владеть мечом и копьем, но и некоторым азам придворного политеса, без которого так трудно устроить свою судьбу бездомному бастарду. Тут в зале появился граф дю Перш и раздались слова шерифа, заставившие сердце Родрика дрогнуть. Барон фактически приказывал рыцарю пошпионить за графом. Однако. Шериф не знает о знакомстве дю Перша и де Круа. Скрыть? Рассказать? Весть о знакомстве двух крестоносцев может дойти до барона и другими путями, выпивали в харчевне они на виду у всех, как знать, кто из посетителей помимо выпивки еще и смотрел вокруг во все глаза, а потом рассказывал об увиденном и услышанном в покоях шерифа? Начинать службу с откровенного вранья не лучший способ устроиться.
- Эти гербы мне знакомы, милорд,  - решился Родрик. - Это благородный граф дю Перш, мы бились вместе с ним под Акрой и встретились в Вашем славном городе сегодня. И даже отметили эту встречу. Я охотно расскажу Вам о чем мы беседовали с графом, но, боюсь, Вашей милости будет не очень интересно выслушивать воспоминания двух старых вояк о битвах и поединках. Впрочем, если на то будет воля Вашей милости...
В этот момент к шерифу и Родрику подошел памятный по утреннему происшествию епископ де Нонан. Родрик внутренне подобрался, ожидая услышать нечто подобное утренним гневным филиппикам преподобного, но тот вдруг стал заливаться соловьем, сменив гнев на милость, рассыпавшись в похвалах Родрику. Правда, при этом старательно коверкая имя де Круа. Родрик не стал поправлять преподобного и в ответ на его слова лишь учтиво поклонился и произнес:
- Не стоит благодарности, Ваше святейшество, я всего лишь сделал то, что требовал от меня долг христианина, всегда к услугам Вашего преподобия!
Тут из уст шерифа прозвучали слова, которых Родрик ждал и отчего то смутно боялся. Барон объявил о том, что де Круа принят на службу. Итак, безземельный бродяга-бастрад теперь человек барона де Венденаля. Ну что ж, ты получил что желал, де Круа, к добру ли это к худу - жизнь покажет. За этими мыслями Родрик едва не пропустил начавшийся между шерифом и епископом разговор и лишь прозвучавшее имя леди Хайденгем привлекло внимание рыцаря. От услышанного Родрик похолодел. Леди Ровену обвиняют в разбое и сейчас она под арестом в замке. Немыслимо. И, похоже, ни барон не епископ не знают о смерти сэра Хайдингема, напротив, они считают что тот скоро должен вернуться в Англию. Сказать им? А вот тут точно не стоит. Сначала Родрик сообщит печальное известие об аресте леди Ровены графу  дю Першу. Благо, что поручение шерифа позволит ему поговорить с Жоффруа без всяких подозрений. Тем временем гости стали рассаживаться за столом. Графу дю Першу досталось почетное место рядом с хозяином замка, сэру Родрику пришлось довольствоваться местом попроще внизу стола. Какое то время мысли Родрика занимал вопрос как половчее выбрать момент и поговорить с дю Першем, но потом он решил не ломать зря голову, а просто подождать. Пир закончится не скоро и такие моменты наверняка возникнут не единожды. А пока сэр Родрик решил воздать должное баронской кухне...

Гай с отстраненным любопытством наблюдал за праздником. Званые обеды в замке Ноттингем славились напыщенной роскошью, было заметно, что и в этот раз дело поставлено на широкую ногу.
Мрачный рыцарь мысленно похвалил себя за то, что появился с небольшим опозданием. «Приятно хотя бы несколько мгновений провести вдали от этого шумного балагана, нелепых ужимок и кривых гримас, которые принято именовать улыбками. Однако расслабляться не стоит, следует немедленно включиться в игру, постараться не нарушать правила и, по возможности, не демонстрировать пресыщенность и усталость от подобного рода забав, - Гисборн хмыкнул, напрасно пытаясь разглядеть в ярком до приторности калейдоскопе омерзительных в своей напускной любезности и благожелательности физиономий хотя бы намек на естественность и открытость.
«Впрочем, это сборище, больше всего смахивающее на многоголовую гидру, готовую сожрать, не поперхнувшись, любого зазевавшегося собрата, платит мне взаимной неприязнью. Так и слышится вслед: «Заносчивый, высокомерный, напыщенный индюк». Но у меня имеется огромное преимущество – мне безразлично мнение большинства», - невесело усмехнувшись в унисон своим тягостным думам, начальник охраны не спешил приблизиться к пиршественному столу, а предпочел прогуляться по залу, наслаждаясь тем, что многие приглашенные опасаются даже взглядом пересечься с рыцарем, обладающим столь зловещей репутацией.
Гай заметил, что новоявленный рыцарь пользуется особой благосклонностью сэра Уильяма. "Настроение милорда шерифа весьма переменчиво и зависит, ну, скажем, от капризов погоды. Впрочем, посмотрим, как проявит себя крестоносец на службе у де Венденаля. Здесь, в замке, война ведется такая же жестокая, как и на поле боя, только методы используются другие. Проигрывать я не люблю, и если судьба столкнет нас, боюсь, что кому-то не поздоровиться.
Преподобный со свойственным святошам лицемерием наверняка рассуждает о смирении плоти и пользе христианского милосердия. Весьма вовремя, учитывая, что гости собрались ублажать плоть, отдавая дань греху чревоугодия".
Взгляд Гисборна равнодушно скользил по толпе, не задерживаясь ни на ком конкретно, выхватывая отдельные, особенно характерные лица, нацепившие по случаю торжественного события не только самые нарядные костюмы и платья, но и тщательнейшим образом отшлифованные маски.
Внимание начальника охраны внезапно привлекла хрупкая женская фигурка, застывшая в очаровательном смущении и растерянности. «Саксонская невинность!» - Гисборн вспомнил шутку шерифа и шальная искра промелькнула в его темных глазах, так редко отражающих эмоции.
Черный рыцарь решительным шагом направился к леди Рунильде и тихим вкрадчивым голосом, похожим на шепот, произнес:
- Я вижу, миледи скучает в одиночестве. Надеюсь, мое общество не станет вам в тягость…
Гай знал, что испуганная пташка не посмеет отказать ему, и искренне забавлялся, ожидая ответа…

Отредактировано Гай Гисборн (2012-08-27 21:30:58)

Гай с легкой ироничной усмешкой выслушал горячую, немного сумбурную речь юной саксонки. Начальник охраны скользнул дерзким взором по милому личику, окрашенному нежным розовым румянцем, а затем, отступив на полшага, лениво окинул взором ладную фигурку леди Рунильды.
«Девица напугана почти до обморока и явно находится не в своей тарелке. Званый обед в этом великосветском вертепе сведет с ума кого угодно. Леди Левертон напоминает дикого зверька, случайно угодившего в капкан и в отчаянии поражающего своим бесстрашием охотников, или же птичку, запутавшуюся в крепких силках и тщетно трепещущую крылышками. Впрочем, это не удивительно, если принять во внимание положение, в котором саксонка оказалась из-за собственной самонадеянности и безрассудства. Однако она старается не терять присутствия духа и держится, надо признаться, замечательно, - отметил Гай со все возрастающим интересом.
Прямой пронизывающий взгляд мрачного рыцаря вводил в оцепенение и более опытных особ, поднаторевших в искусстве словесной пикировки и в совершенстве владеющих мастерством плетения интриг. Как правило, собеседники смущались не на шутку и спешили ретироваться под удобным предлогом, а потом, в бессильной злобе, прежде всего, на собственную трусость, отводили душу, сочиняя легенды о скверном нраве и жестокосердии начальника охраны. Гисборн не стремился развенчивать миф о себе, ибо ореол таинственности, которым окружила его молва, не раз оказывал ему неоценимую услугу. Впрочем, львиная доля истины в рассказах о рыцаре в черном, шепотом передаваемых из уст в уста, несомненно, присутствовала.
Девица Левертон глаз не отводила. Смотрела с вызовом, с задором, во взгляде читалась храбрость, родившаяся от обреченности. Что было тому причиной – непосредственность и искренность, ставшие редкими сокровищами в век притворства и лицемерия, или же весьма распространенное женское коварство и хитроумие? Определенный ответ Гай пока затруднялся дать.
«Вольнолюбивая дева держит круговую оборону, защищаясь с помощью очаровательной улыбки? Но даже неприступные бастионы сдаются рано или поздно. Главное, правильно выбрать тактику», -  Гай ненатурально вздохнул, стараясь спрятать бесшабашную смешинку, плясавшую во взгляде, и ответствовал с легким галантным поклоном:
- Миледи, признаюсь, мне весьма лестно ваше доверие. Как я понимаю, вы впервые здесь, в Ноттингеме? И уже успели вскружить голову такому количеству благородных мужей? Более того, с такой легкостью хвалитесь своими успехами? Да вы опасная особа! Фортуна улыбнулась мне сегодня, и мне посчастливилось оказаться подле вас именно в тот момент, когда вы оказались одни. Я не должен упустить свой шанс…

Отредактировано Гай Гисборн (2012-08-28 20:42:28)

Рыцарь Жоффруа дю Перш ошибался. Его менестрель не пялился на пажа Роже. Жиль круто, до боли в шее, отвернулся от главного стола, за которым восседали лорды и леди, потому что углядел среди них своего бывшего господина, владельца замка Кингстон-кастл.
Жиль заметил барона слишком поздно: незаметно исчезнуть из зала было маловероятно. Потому парень повернулся к своему соседу-пажу и забавлял того веселыми россказнями, пряча в душе стынущую, темную тоску.
"Да не признает он меня! - убеждал себя Жиль-Эгрик. - Шесть лет назад у него утонул поваренок - так что ж теперь, он каждый день того поваренка поминает, каждую черту лица в душе хранит, звук речей в памяти лелеет? Жиль, не будь дурнем и трусом! Ты менестрель, ты француз, ты этого барона сроду не видал!.. Ох, храни меня дева Мария!.."
Эти резонные размышления действовали как-то плохо, и Жиль твердо решил, что на этом пиру он петь не будет. Будет сидеть, как мышь за веником, и мирно слушать других. Незачем вставать под скрещенные взгляды всего зала. Среди этих взглядов есть один, который может убить...
И тут, как нарочно, барон де Бриенн - именно он! - объявил состязание певцов на лучшую канцону о прекрасной Донне. И приз объявил. Четверть марки. Чтоб ему подавиться той монетой...
Про перстень, которым шериф собирался наградить прекрасную Донну, Жиль слушал невнимательно. Ему надо было скрыть ледяной ужас, завязывающий потроха в узел. А потому он небрежно и весело объяснял Роже:
- Тоже мне тема для состязания! Да у каждого певца в запасе дюжина канцон, своих и чужих! А будут строить из себя творцов, которые на глазах у зрителей сплетают сладостные строки, вдохновленные несравненной красой...
Тут на плечо Жиля опустилась чья-то ладонь. Парень в панике обернулся, едва не сбив локтем со стола кубок. Но это оказался виночерпий.
- Слышь, малый, тебя твой господин кличет!
Жиль едва не брякнул вслух: "Который?.." Но Пречистая Дева удержала его от такой глупости.

Отредактировано Жиль (2012-08-31 19:53:56)

- Сложена, ваша милость... - брякнул Жиль.
В этот миг он пытался разглядеть краешком глаза, не поворачивая головы, смотрит ли в его сторону барон де Бриенн.
Барон не обращал на менестреля ни малейшего внимания, а потому парень чуть расслабился - и сообразил, что же он такое ответил хозяину.
Под ложечкой заныло.
Да, канцона была сложена. Жиль искренне проникся грустной участью молодой вдовы и сочинял от души. Но это же придется петь! Сейчас! При бароне, чтоб ему куриной ножкой подавиться!..
В это время поднялся один из музыкантов, низко поклонился и сказал, что готов порадовать пирующих господ и дам канцоной, на которую его вдохновили слова шерифа о великом множестве прекрасных дам, собравшихся сегодня в Ноттингеме.
Жиль, почти совсем успокоившись, оценил мужество и самоуверенность певца: в поэтических состязаниях мало кто рвался петь первым.
Голоса пирующих стихли, и музыкант, аккомпанируя себе на арфе, завел песнь о цветнике, полном дивных цветов, - но роскошная роза выделяется даже в этом дивном окружении...
"Молодец, - одобрил Жиль. - Толково заготовил канцону. Не упоминает ни цвета волос, ни цвета глаз дамы... это можно посвятить вообще любой девице, от саксонки до сарацинки..."

Отступать было некуда. А тут и первый певец закончил свою канцону.
Юноша выждал несколько мгновений, надеясь, что кто-нибудь другой перехватит очередь, пока гости обсуждают прозвучавшую песню. Но тут же выругал себя: а чего тянуть время, только душу из себя выматывать?
И менестрель Жильберт легкой походкой вышел на середину зала. На лице - приветливая улыбка, на плечах - скрепленный серебряной фибулой плащ с гербом (как хорошо, что догадался надеть его на пир!), в руках - лютня из заморского палисандрового дерева. Какой еще поваренок-сакс? Не знаем никаких поварят!..
Почтительно поклонился гостям, скользнул взглядом по лицам господ и дам, ни секунды не задержавшись на бароне.
- Мое имя Жильберт, и мне велит петь мой господин, благородный рыцарь Жоффруа де Шатоден дю Перш, - на изысканнейшем французском языке представил себя гостям менестрель.
Лютня зазвучала нежно и задумчиво. Голос певца, грустный, но звучный, наполнил зал и заставил оторваться от еды даже тех, кто уже порядком выпил и теперь тупо дожевывал очередной кусок.

Пускай иные воспоют
Красу смешливых юных дев,
Что на лугах венки плетут
Под бойкий, радостный напев.
А мне цветов весны не жаль -
Ведь Донну красит и печаль!

О, как прекрасна и стройна
Она, мечта моих ночей!
Но Донна скромности полна,
И темный мед ее очей
Укрыла строгая вуаль...
Но Донну красит и печаль!

Ах, темным шелком льется прядь
Волос волшебных - но она
Лишь ветру их перебирать
Позволит в час, когда, одна,
Глядит в окно с тоскою вдаль...
Но Донну красит и печаль!

В закатный час она опять
Стоит с надеждой у ворот,
Хоть знает, что напрасно ждать:
Ведь Палестина не вернет
Того, в чьем сердце - вражья сталь...
Но Донну красит и печаль!

Хоть леди в горе хороша,
Но верю я, что день придет -
И Донны чистая душа
Покой и радость обретет.
И пусть уносит время вдаль
Ее последнюю печаль!

Говорят, что преступников часто тянет на место преступления. А негодяям, чинящим несправедливости, видятся к месту и ни к месту лица их жертв. Правда то, или нет, но барон де Венденаль, прислушиваясь к пению французского менестреля, испытывал некое подспудное беспокойство.
Нет, канцона была хороша, а голос певца - чист и звучен настолько, что пробрало даже самых твердолобых из ноттингемских сьеров.
Не то, что его труверы, этот поет, а местные, хватив браги для храбрости, все больше блеют, ну чисто козы на ярмарке.
Шерифа не смущало даже то (скажем прямо, не просто не смущало, а откровенно радовало), что песню эту де Бриенну не удастся подарить своей «донне» девице де Редверс, потому как она явно предназначена другой, более старшей и возможно что недавно овдовевшей женщине. Но почему бы не уважить будущего графа дю Перша и его неведомую даму? Не все ж сегодня волкам кости кидать. И все же... Черт возьми, почему певцы вечно выражаются столь витиевато и без подробностей!
Канцона тем временем закончилась, последние вздохи струн растаяли под каменными сводами донжона, и сэр Уильям, демонстрируя восхищение, звонко хлопнул в ладоши.
- Прекрасно, Жильберт! Твоя канцона превосходна. Поднесите менестрелю кубок в благодарность за его труды, - распорядился он, а затем с елейной улыбкой на устах обернулся к де Шатодену.
- Благодарю вас, мессир дю Перш, за то, что привезли с собой в Англию столь сладкоголосого певца. И сим доставили всем нам такое незабываемое удовольствие. Скорблю лишь о том, что мне не суждено воочию узреть ту красавицу, что прославляла только что лютня. Она ведь, как я понимаю, ваша соотечественница?