Священник, хоть и уступил распоряжению рыцаря, признавая его уместность, был далек от мысли оставить двух пособниц Князя Тьмы без заслуженного наказания.

- В таком случае просто велите убить их, сын мой, - настоятельно порекомендовал он Марли, с сожалением глядя на то, как затухает разбросанный костер. – Ибо сказано в Писании «Ворожеи не оставляй в живых»!

Спорить с Писанием было чревато, но сеньора, кажется, обуял бес противоречия.
- Когда мы предаем ведьм очистительному огню, то освобождаем их от диявольской власти и спасаем их бессмертные души для Господа. А если мы их просто убьем, отправим их души прямиком а преисподнюю. Хотя они, мне кажется, полагают иначе.

- Так они еще и еретички? – ужаснулся отец Осберт.

- Вне всякого сомнения. Но при этом не обязательно ведьмы.

- Я не понимаю вас, сын мой, - заметил каноник осторожно.

- Две беженки, нищенки, решившие заночевать в лесу, проголодались и надумали полакомиться кореньями. Мы просто увидели то, что захотели. Ночью, спросонья.
Если они ведьмы, отче, то где же чары? В чем суть колдовства?

- Это надо выяснить.

- Так выясняйте. Только не сейчас, среди ночи.

Их разговор прервался потоком ругани, обрушившейся на крестоносцев из уст очнувшейся старухи. Рыцарь, не скрывая возмущения, обернулся к разбушевавшейся ведьме: покуда он юлит перед церковником, ставя под угрозу свою собственную душу, эта старая карга решила лишний раз позлить его людей. Ничего не скажешь, прекрасный выбор.
Обернулся и столкнулся взглядом с вызывающим и полным укора взором младшей из женщин. Чувства окситанки были столь очевидны, что француз замолчал посредине незаконченной фразы, недоумевая, как она, совсем недавно робко умолявшая его о милосердии, теперь осмеливается так смотреть на мужчину и знатного господина, а главное, отчего все это, в отличие от крика старухи, совершенно его не злит.

- Эта ведьма просто околдовала вас, - поморщился отец Осберт.

- Глупости.

- Вы так на нее смотрите.

Усмехнувшись, Матье доверительно взял священника под локоть.
- Это называется похоть, отче. Любая девица справится с таким колдовством, им даже делать ничего не надо. Просто задрать подол повыше. Вот когда я так начну смотреть на старуху, бейте тревогу, мой добрый духовник.

Воспользовавшись заметным замешательством каноника, - откровенность порой обезоруживает, - сеньор де Лай направился к льнущим друг к другу ведьмам.

- Скажи своей бабке, что если она не заткнет свою поганую пасть, до рассвета вы не доживете, - обратился он к Оде.

Угроза, не смотря на грубость, была двусмысленной. В обмен на тишину, француз фактически обещал пленницам безопасность. По крайней мере, до утра. 

Женщины тем временем успели совершить по крайней мере одно богоугодное дело. Девушка натянула на свою бабку рубаху, чем спасла французский отряд от массового пострижения в монахи.
Наклонившись, рыцарь подобрал с земли сорочку самой Оды и протянул ее окситанской деве. Тонкая ткань, приятно скользнувшая между пальцами, вызвала у Матье неожиданный укол подозрения. Если простая горожанка из Безье носит такую превосходно выделанную камизу, она, верно, родом из богатой семьи? Все богатства безьерцев  давно сгинули в пожаре, но трудно было поверить, что зажиточные женщины бежали из дома с пустыми руками. А раз так, то к чему им было полагаться на людскую доброту. Пара монет, и двери любого крестьянского дома открыты, а на очаге томится сытный ужин. Итак, красавица солгала ему, вне всякого сомнения. Почему же?

Отредактировано Матье де Марли (2015-03-04 22:29:26)

Все было не так просто. Если он, - случайно или намеренно, - позволит девушке сбежать, отец Осберт примется за него самого. Не сейчас, конечно же, но когда они воссоединятся с основными силами крестоносцев, беды не избежать. Имя де Марли, которое носил к тому же не он один, было дорого французу не меньше, чем имя де Кабаре – его пленнице. Папа Инокентий, объявив крестовый поход против альбигойской ереси, однозначно высказался на счет того, как надлежит поступать добрым католикам. Если эти женщины ведьмы, они должны умереть. Если еретички – отречься и покаяться. Или умереть.

- Возвращайтесь в лагерь, - велел сеньор де Лай солдатам.

Их временную стоянку в лесу лагерем можно было считать с большой натяжкой. Но все же там оставались лошади, часть оружия и припасы.

– И прихватите с собой старуху.

Французы приближались к злобной и злоязыкой ведьме с заметной опаской, пример бедняги Аллана еще не выветрился из солдатской памяти. Но в конце концов как-то ухитрились стянуть Аструге запястья обрывком пеньковой веревки. И, подталкивая пленницу в спину, поволокли прочь с поляны. Поторапливать де Марли никто не решался. Как и притрагиваться к Оде без рыцарского приказа. Только священник наградил крестоносца долгим многообещающим взглядом и перекрестился. Но даже ему пришлось последовать за остальными, и вскоре Матье и баронская дочь остались возле злополучного кизилового куста вдвоем.

- Так что же вы собирались сотворить? – снова попытался узнать правду француз, глядя на разбросанные по свежеразрытой земле коренья, - неприятные свидетельства свершения какого-то еретического ритуала, которые никто из его людей не осмелился тронуть. – Навести порчу на добрых людей, оказавшихся недостаточно добрыми?

Костер еще догорал, сухо выстреливая вверх искрами, но света на поляне становилось все меньше и меньше. Невозможно было поверить, что нежное создание, обликом подобное ангелу небесному, на самом деле является сосудом зла.

- Если бы ты была христианкой, то могла бы покаяться, - добавил мужчина с сожалением. – Раскаяние очищает душу. А бог, - наш бог, - милосерден.

- Я не ищу ссоры с вашим бароном, - пожал плечами Марли. В то, что слуг из замка кто-то станет разыскивать ночью, да еще во всеоружии, он, конечно же, не поверил. Пропади у него в имении кухарка, разве он послал бы на ее поиски солдат? 
- Мы разыскиваем одного человека, проповедника. Доминика Осмасского. Арно Амальрик, папский легат, хочет увидеться с ним. Говорят, каноник из Осмы праведен настолько, что творит настоящие чудеса, беседует во сне с самой Девой Марией, исцеляет больных и немощных без всяких отвратительных кореньев, может даже предсказать человеку его будущее. Он читает в душах людских, словно в книге небесной.
Когда мы его отыщем, он взглянет на тебя, и сразу скажет, ведьма ты, или нет. И если слова твои правдивы а душа чиста, клянусь распятием, ты тут же получишь свободу.

Переложить ответственность за судьбу пленниц на праведного проповедника казалось Матье спасительным решением. Даже отец Осберт не осмелится его оспаривать. Сам же рыцарь не верил в то, что человек, которого многие уже при жизни почитали, как святого, осудит девицу и старуху за знахарство, которое не считалось еще в их времена делом бесовским. Разумеется, на все воля божья, и излечиваться церковь предлагала силой молитвы и христианских святынь и мощей. Но суеверия всегда были сильны среди людей простых и недалеких. А уж про мандрагору столько разного болтают. И не только в еретическом Лангедоке, но и в благостной христианской Франции. 

- А твоя госпожа, значит, женщина сердобольная и щедрая. Это она тебя такой сорочкой одарила? Или, быть может, сам барон расщедрился?

Тут Матье вспомнил полагающуюся к случаю историю о том, что чудодейственный корень в лунную ночь легче всего раздобыть невинной деве, и взгляд его снова сделался задумчив. Девушка была слишком хороша собой, чтобы это никак не привлекало внимание мужчин. Хотя бы тех самых стрелков из замкового гарнизона, которыми она надумала его припугнуть. Отчего же цветок, размягчающий нрав мандрагоры и привлекающий из чащи единорогов, до сих пор еще не сорван?

- Полагаю, щедрость и сердобольность так или иначе свойственна всем дамам, и северным и южным, -  признал рыцарь. – И что же еще ты мне можешь рассказать о своей хозяйке, хозяине и их владениях?  Как называется ближайшая деревня, много ли в ней мужчин? Или, давай, например, поговорим о стрелках барона. Сколько их в Кабаре? Сколько мечников? Сколько вообще народу в замке? Дома ли сам сеньор?

Принадлежность девушки к челяди барона де Кабаре вызвала естественный интерес крестоносца. Разумеется, он не собирался сломя голову бросаться на штурм непреступной южной твердыни в одиночестве. Но рано или поздно французам придется вернуться под эти стены. Рано или поздно еретическому югу придется склониться перед крестовиной меча, объединившей в себе и веру, и силу, и власть, и право сильного повелевать слабыми.

Увлеченный расспросами о численности обороны замка, Матье, казалось, совсем забыл о шелковой камизе в руках смущенной окситанки. Или просто не утруждал себя приличиями. А может, опасался оборачиваться к пленнице спиной, не доверяя ее обещанию. Старуха явно зажилась на белом свете: если ее внучка сбежит, даже ценой жизни своей почтенной родственницы, никто ее не упрекнет, а бабка еще и благословит.

Француз разочарованно вздохнул.
Что ж, дочери Евы никогда не отличались ясностью рассказов, когда речь заходила о делах военных. Удивило Матье только то, что барон де Кабаре не отправился на подмогу своему сюзерену в Каркассон. Сам виконт, впрочем, точно так же оставил один на один с крестоносцами безьерцев, не пожелав организовать достойную оборону города. И тем самым погубил несколько тысяч пусть и не христианских душ, потому что большей глупости, чем нападение горожан на паломников, сеньор де Лай в жизни не видывал. Окажись в городе хоть один сведущий в воинских искусствах рыцарь, он бы не допустил ничего подобного. И конечно не позволил бы открыть городские ворота под носом у рутьеров.
Может, южане и правда каждый за себя, и вассальные клятвы ничего для них не значат?

Однако требовать от служанки какого-то внятного объяснения намерениям и поведению ее господина было сущим безумием. Женщины, они как молодое вино. Которым нужно наслаждаться, приятно теряя голову. Но нет никакого смысла лить его на мельничное колесо, чтобы смолоть зерно в муку.

- Командир гарнизона Кабаре христианин? – переспросил Матье. Что было язычнику делать в Палестине? – А сам барон?

Окститанская дева между тем продолжала стоять, вцепившись в свою сорочку. Хотя поблизости давно не осталось любопытных глаз. Кроме глаз самого Марли, но он в общем-то уже видел ее наготу в лесу. И сейчас, когда дело с колдовством немного прояснилось, был не прочь взглянуть еще разок.
Разве он не спас ее своей рассудительностью от верной и мучительной смерти в огне? Не смотря на неудовольствие священника и вопли отвратительной старухи? Разве он не был добр с ней? А мог бы быть еще и ласков.
До какой немыслимой степени простирается стыдливость этой красавицы, да и откуда ей вообще взяться у простолюдинки? «Не иначе подражает во всем госпоже или дочерям госпожи, - усмехнулся француз. – Раз уж даже камизу носит с благородного плеча. Бедное наивное создание, воробью не летать рядом с воронами, а вилланке не носить золото и лазурь».

- Так ты собираешься одеваться, или нет?  - спросил рыцарь и принялся расстегивать пояс на гербовой котте.

Марли терпеливо дождался, покуда пленница огорчительно-быстрым движением прошмыгнет в свою «господскую сорочку», а затем сделал то, что Ода и предполагала. С силой, которой у хрупкой девушки не было возможности противиться, заломил ей локти за спину и туго затянул тонкие запястья ремнем. Неприятное, но вынужденное одолжение священнику.
Подобрав свой плащ, он вернул его на плечи баронской дочери, и, больше ничего не говоря, повел ее в лагерь.

Там отец Осберт уже успел распорядиться усадить вторую пленницу среди корней старого вяза, не менее внушительного, чем тот, в дупле которого недавно пряталась Ода. И приставил к ведьме отдельного часового. Теперь тот для верности бубнил молитвы, а нахохлившаяся Аструга обжигала нежеланного кавалера взглядом исподлобья, столь красноречивым, что в голову сразу начинали лезть невеселые размышления о сглазах и проклятиях.
Остальные французы уже немного успокоились, если и поглядывали на «ведьму», то без недавнего страха, скорее с интересом. И даже вполголоса отпускали довольно недвусмысленные шуточки. При появлении Марли солдаты притихли, но все же до слуха их командира продолжал долетать шепоток беззлобных насмешек.

Подтолкнув девицу к старухе, рыцарь задрал голову, пытаясь по расположению звезд, мерцающих а просветах среди ветвей, определить пору ночи.
- Эти женщины будут нам обузой, - в полголоса заметил каноник, подходя к Матье и останавливаясь в шаге за его спиной. – От них нужно избавиться. У вас есть приказ, который нужно исполнить. Это важно, мессир де Марли.
- Я хочу, чтобы преподобный Доминик их увидел, - не согласился крестоносец. – Если он обратит этих, быть может, легче обратятся и другие.
Отец Осберт понимающе, и как-то даже примирительно улыбнулся, но стоящий к нему спиной сеньор не мог видеть этой улыбки.
- Почему бы вам не удовлетворить то желание, о котором вы упоминали ранее, сын мой, а затем поступить так, как того требуют обстоятельства? – спросил он прямо, признавая за людьми право на пороки и слабости.
На виске Матье недовольно забилась жилка. Эта мысль, чего греха таить, посещала и его самого, но высказанная вслух, прозвучала оскорбительно.
- Поразвлечься, а потом замучить? Странно, что именно вы, пастырь Божий, предлагаете мне такое.
- Потому что это меньший грех… чем прочие грехи, -  уклончиво ответил священник.
- Я хочу передать их под покровительство осмасского проповедника. Я так решил.

Еще одни человек, о котором все забыли, а вернее, на которого привычно не обращали внимания до того момента, когда надо был справиться о направлении, неотрывно следил напряженным взглядом сначала за Астругой, а потом за присоединившейся к ней девушкой. Крестьянин-проводник отряда.

Этот простой в сущности вопрос вызвал у рыцаря новый приступ изумления.
Да что ж это за край такой, где простолюдинки запросто обращаются к людям благородным, да еще и требуют от них отчета?

- Утром, - обронил он коротко.

- Да она еще и по-французски разговаривает? – оценил старания Оды отец Осберт. – Это вы ее научили, сын мой?

- Нет. Это служанка из Кабаре. Прислуживает тамошней даме Брюнисенде.

- Если такова служанка, представляю, какова госпожа, - каноник мысленно отправил к позорному столбу все семейство барона, и без того славящееся своим покровительством еретикам. И внезапно согласился с тем, что Марли прав, и девице место в монастыре. Если она раскается, а потом во всех подробностях опишет бесовские ритуалы с участием жены своего сеньора, у штурма еретической твердыни появится в глазах крестоносцев новый резон. Отец Осберт хорошо помнил  о том, сколь важно постоянно укреплять веру в свою правоту даже в самых добрых христианах. Дай бог, чтобы эта девушка стала орудием в борьбе с ересью в ее родном краю. А если ее склонит к пути истинному не Доминик-проповедник, а Матье-рыцарь, то не стоит забывать, что на все воля божья.

За сим мужчины оставили пленниц в одиночестве, если не считать присутствия часового, и отряд начал вновь располагаться а отдых, надеясь с пользой употребить те три короткие часа, что оставались до рассвета. 
И не было большой вины часового в том, что когда молчаливый крестьянин побрел в лес, на немой вопрос француза красноречивым жестом поясняя, что его зовет к уединению нужда, утомленный недавними приключениями солдат не стал удивляться, что за стыдливость повально обуяла всех жителей здешних мест. Пошел да и пошел, дело житейское. Вскоре он и вовсе забыл о проводнике. И напрасно.

До замка Кабаре напрямую было не больше десяти полетов стрелы, но дорога петляла, резко уходя в гору. К тому же крестьянин никогда ранее не бродил тут ночью, его родная деревня располагалась в долине, в замок сельчане приезжали на ярмарку два раза в год. Но даже этого шапочного знакомства с вотчиной барона Кабаре хватило виллану для того, чтобы признать в несчастной девушке, чьи руки были связаны, а над жизнью нависла угроза из-за обвинения в колдовстве, дочь владетельного Пьера-Роже. Красота легко запоминается, а о том, что Ода де Кабаре – первая красавица Ластура, знал или слышал наверное каждый из местных. 
Где-то через час блужданий, - время в средневековье воспринимали иначе, да и точно изменять его еще не умели, просто ночные созвездия немного сместились на небосводе, а в лесу посвежело, как обычно случается в горах на исходе ночи, - одинокий путник забарабанил в ворота замка. Осознание того, что он принес в Кабаре важное известие, придавало крестьянину смелости.