Зрелище смерти притягательно. Даже когда разум твердит, что надо бежать, спасаться, воспользоваться возможностью и загнать коня на пути к Памье, но только не попасть в руки крестоносцев, скованное страхом тело порой отказывается повиноваться разуму. Так и Отильда застыла, заворожено следуя взглядом за битвой, и кого она там высматривала, отца, эна Онфруа или синеглазого француза, одному Господу ведомо. Но так случилось, что все они оказались рядом, и когда шевалье де Термез пал, сраженный копьем франка, с губ юной окситанки сорвался короткий сдавленный крик. Она тут же зажала рот ладонью, запрещая себе кричать. Но невозможно так же легко запретить себе плакать, непрошенные горькие слезы смазали ясную картину мира, битва потеряла резкость очертаний, девушка не видела уже, кто и как гибнет, не видела ни отца, ни убийцу того, о ком лились сейчас ее слезы.
Судорожно всхлипнув, донна де Бедельяк вытерла лицо рукавом, и, соскочив со своей послушной лошадки, бросилась к клетке с голубями. Предоставленные самим себе мулы запоздало сделались покорными, жались к людям, напуганные шумом боя.
- Летите… Спасайтесь… Возвращайтесь домой хотя бы вы! – Глотая слезы, она распахнула дверцу, одну за другой выпуская птиц в небо. В Каркассоне не увидят красной ленты, они поймут, что с донной Агнес приключилась беда.
Вряд ли в это мгновение девушка думала о том, какую боль она причинит супругу донны, лишенному возможности знать подробности происшествия и связанному долгом перед своими рыцарями и подданными. Знать, что жена в опасности и не иметь возможности ей помочь…
- А теперь, донна Отильда, вы бы и сами, за голубями следом, - хрипло посоветовал де Люнель, уже понимая, что самые худшие его предположения только что стали реальностью. – Ваш отец не хотел бы… Чтобы вы достались франкам.
Отильда невольно вспыхнула, слыша в словах мужчины ту унизительную правду, которую обычно не говорят дамам. Обычно, но не в их ситуации.
- Я… Не могу… уехать…
- Попробуйте позвать на помощь, - рыцарь любезно предложил девушке мотив, оправдывающий бегство. – Если доберетесь до Памье, пускай они выступают нам на помощь.
«Нас им уже не спасти, но донну Ангес еще можно будет отбить у крестоносцев».
Отильда застыла в нерешительности, но тут Жак спустил тетиву арбалета, и девушка поняла, что медлить далее с принятием решения невозможно. Слабо отдавая себе отчет в том, что она делает, донна де Бедельяк вскочила в седло и принялась нахлестывать лошадь.

«Что же делать? Что? Господи, что с нами будет?» - мысли метались лихорадочно и безнадежно, не оставляя ответа, не находя ни единой зацепки, указующей на спасение, ускользали, взмывая в небеса вслед выпущенным сизарям, расправившим свободные крылья в лучах солнца. Голуби, светлой стаей поднялись над холмами, над клубящимся, превращенным в ревущий ад склоном, где царствовала пьяная безумная старуха. Уродливая. Безжалостная. Ослепшая.  Глумливо разбив клепсидру, Смерть блаженно хохотала, наполняя свой бездонный кубок человеческой болью и тщеславием. Смерть наносила удары без разбора, наотмашь, исступленно ликуя над окровавленными телами, она с упоением  принимала заслуженные обильные дары. Это было ее, только ее время – время торжества!

Голубям не было дела до людских страстей – радостно курлыча,  понесли они к далекому дому печальные вести.

Свободные, не в пример своей белоснежной подруге, оставшейся на земле. Помятая стервятником птица беспомощно жалась к прутьям клети, прикрываясь крылом, и голос горлицы был не слышен.

Налитый ужасом, бранью и проклятиями, ревом и ржанием, криками победителей, стонами побежденных, страшный и незнакомый мир сползал с холма, подбираясь все ближе и ближе к перевернутой повозке, за которой притаилась женщина и дитя.

- Женевьева, донна Женевьева, очнитесь! – Агнес  спешилась и тихонько хлестнула лошадь, отгоняя красавицу-кобылицу подальше от опасности. – Бегите, слышите?! – умоляюще воскликнула виконтесса, резко дернув за повод и разворачивая застывшую наездницу  в сторону Памье, - если они узнают о вашем вероисповедании, страшно даже представить каким мукам предадут вас эти изверги! Заживо сожгут или растерзают! Скачите, что есть сил! Видит Бог, у вас есть возможность спастись! Не раздумывайте, догоняйте Отильду! Слышите?!!! – Агнес, безотчетно старалась напугать и вывести из оцепенения, и без того до смерти напуганную Женевьеву, напугать – чтобы спасти. И если бы виконтесса видела сейчас свое лицо, слышала бы свой голос – с отблеском гневливости, придающей всякому чувству искру благородной страстности – она бы на месте фрейлины побоялась ослушаться повеления.

- Ты это видишь, мессен де Люнель? – Жак де Монгай уперся ногой в арбалетное стремя и зацепил крюк за тетиву.  Сто пятьдесят тонких конопляных нитей, гладких и равномерных, скрученных в тугой жгут натянулись, и  чья-то смерть притаилась на четырехгранном наконечнике стрелы, - того «орла» с секирой и без головного убора? Заключим пари перед смертью? Тому, кто добудет глаз нахала, проигравший проставится в райском шатре бочонком вина. А то, что там еще делать, под святыми кущами? – Жак огладил кончиками пальцев вставленный в ложе болт – на удачу! -  и вскинул заряженный арбалет, целясь в ныряющего среди клубов пыли северянина. Де Монгай уже подмочил свою безупречную репутацию, неудачно промазав с предыдущим выстрелом, и теперь пробить башку наглому франку стало делом рыцарской чести.
- У тебя ровно два выстрела, - съехидничал язвительный де Люнель, вымеряя взглядом расстояние до королевского зятя, - дальше он - мой!
Жан де Люнель сбросил плащ, снял опостылевший на жаре шлем и обнажил меч, разминая плечи и принимая вызов Жака. Сопровождать эскорт виконтессы он вызвался еще и для того, чтобы помимо госпожи и наследника, присматривать за нерасторопным и добродушным другом.

Отредактировано Агнес де Монпелье (2015-03-31 14:09:37)

Где-то на задворках сознания Амори волчком вертелась мысль о том, что исход битвы и так предопределен превосходящей численностью северян. Но  дверь туда захлопнулась от удара головой, и де Блев просто не осознавал этого, хотя подобный стимул мог бы поднять его на ноги.
И это было бы очень вовремя, потому что лошадь южанина, направляемая им, намеревалась сделать то, что не успел Венсидор - растоптать Амори. Этого верный Ламбер допустить не мог, и поспешил на помощь хозяину. Видя, что де Блев довольно сильно пострадал, возможно, после сегодняшнего падения, а может, сказывались вчерашние травмы, оруженосец намеревался увести рыцаря с поля боя.

Не тут-то было.

Де Блев не собирался сдаваться. Кое в чем Ламбер был, все же, прав - Амори довольно сильно приложился головой, и сейчас два очевидных, будто факт воскресения Христа, обстоятельства не находили связи друг с другом. Ведь, казалось бы, что может быть проще - сопоставить два одинаковых герба, то, что обладатель одного из них - его кузен, и вывод напрашивается сам собой.

Но все, что понимал де Блев - этот верзила с гербом, как у его южного родича, озверел, и хочет его убить. В общем, это логично, что ж тут странного.

В руках противника, уже спешившегося, оказалась булава. Де Блев выхватил из рук Ламбера меч, оттолкнул оруженосца, и на нетвердых ногах ринулся вперед, издав что-то вроде боевого клича.

Уже мало что понимая в этом месиве битвы, де Блев был твёрдо намерен если не победить южанина, то хотя бы погибнуть с мечом в руках, как настоящий воин. Некстати ему вспомнились легенды о язычниках, его далеких предках, приплывших когда-то из пелены северных морей. К какому, бишь, богу они взывали, крепко сжимая свой меч в руке? Один?  Вот так порядочный христианин и добрый католик в свой предсмертный час помянул языческое божество. Читал бы кто из сопровождавших отряд священников мысли – сжег бы тело Амори после смерти на костре, как еретика. Чтоб наверняка. Хорошо, что никто из людей божьих в погоню не отправился. Да и будь кто из них наделен этим даром, ещё большой вопрос, не был бы предан огню сам.

Вихрь из этих вообще неуместных в данных обстоятельствах мыслей пронёсся в звенящей голове Амори за одно мгновенье, пока он замахивался мечом на южанина, будто мог противостоять булаве в таком состоянии. Но не зря говорят, что друг познаётся в беде.  Де Прэ пожертвовал своим верным Цербером, обезвредив свирепого южанина, но сам пострадал под тяжестью упавшего коня. Амори часто заморгал, тряхнул гудящей головой, зафиксировал ощущение довольно стабильного положения своего тела вертикально, и  двинулся на помощь другу.

- Ламбер, эй, Ламбер! – прохрипел де Блев, упершись обеими руками в тушу хрипящего Цербера. – Помоги же мне, - сообразив, что меч уже ни к чему, а только мешает, Амори отбросил его в сторону. – Потом найдешь, - кивнул он Ламберу, и они уже в четыре руки начали сдвигать коня. – Осторожно, вот так, - де Блев оставил это непростое занятие оруженосцу, а сам схватил де Прэ за руку, сделал рывок, ноги друга оказались на воле, а сам де Блев распластался на земле.

- Скажете мне, де Прэ, когда мы окончательно победим в схватке. Думаю, без меня уже и так справятся, - безрассудство не преобладало в наборе черт характера де Блева, вопреки твердой уверенности его друга, и он решил, что на сегодня с него хватит. – Ламбер, будь добр, проследи, чтобы с Венсидором ничего не случилось. Мне его ещё хозяину возвращать, - Амори лучезарно улыбнулся и закрыл глаза, наслаждаясь зрелищем из разноцветных кругов, бегающих в хаотическом порядке.

... Случай, едва не унесший в могилу двух благородных рыцарей - де Пре и его товарища - не ускользнул от внимания графа. Он даже прорычал нечто, что можно было истолковать как приказ стремиться на помощь нормандцу - и тут же потерял к нему всякий интерес, не сводя глаз с арбалетчика, явно готовившегося исправить свою ошибку и послать вторую стрелу из своего оружия туда, куда не попала первая.
Голос разума, живущий в самом отчаянном головорезе, тут же заявил о себе, приказывая отступить на безопасное расстояние; вот только слушать этот зов сеньор де Понтьё сейчас не был расположен. Наглость южан разъярила его, подлость заставила стиснуть зубы: что же это за земля, что же за люди, которые трусят выйти в открытый бой лицом к лицу!
Подобравшись, как зверь, и переминая ноги, граф коротко пролаял, обращаясь к своим спутникам:
- Тома! Возьми двоих и давайте в обход! Ни один чтобы не ушел! И береги, поганец, шкуру! А вы, бездельники, что встали? Вперед! Золотые шпоры и коня со всей сбруей тому, кто принесет мне голову этого ублюдка!
Обещание - а, может быть, скрытая угроза - произвели свое действие; юноши, оставшиеся в окружении графа, ощетинились оружием и заняли места возле него, чуть впереди, прикрывая сюзерена щитами. На мгновение группа стала похожа на чудовище с бронированым панцирем и ядовитыми жалами по бокам - но хриплый рев графа заставил ее сорваться с места и устремиться напролом к своей цели.

Однако, прокладывая себе путь, северянин ни на мгновение не терял из виду грозившее оружие, опасаясь, что к первому арбалетчику прибавится и второй. По счастью, на то, чтобы оживить это смертоносное чудовище, требовалось время - а крошечный отряд, возглавляемый Тома, уже прорывался к врагу, оглашая воздух воплями и звоном оружия. Силы врагов были не бесконечны; один или двое рванулись навстречу юношам, но новый яростный натиск со стороны нормандцев заставил их откатиться назад, позволив острому глазу графского любимца заметить быстро исчезаюую фигуру дамы, нахлестывающей лошадь.
Ни секунды не сомневаясь, что то уносится прочь драгоценная добыча, на преследование которой было потрачено столько сил, а теперь будет сложено и немало жизней, Тома рванулся было следом - но быстро сообразил, что пешком нагнать беглянку никак не получится.
Схватив за руку товарища, он указал ему на теряющийся в пыли силуэт.
- Жоффре, не дай ей уйти! 

... Новый противник - высокий и статный воин, с окситанским крестом на гербе - вырос перед графом, словно сам черт вытолкнул его из преисподней. Удар, нанесенный с несокрушимой силой, упал на вскинутый щит одного из оруженосцев; тот заскрежетал и едва не лопнул, в верхней части появилась большая вмятина. Южанин, поняв, что удар не достиг цели, подался назад - но в ту же минуту граф де Понтьё перепрыгнул через припавшего к земле юношу, так отважно прикрывшего его собой, и нанес удар обухом топора прямо в голову окситанца. Тот издал дикий крик; руки и ноги согнулись - но вместо того, чтоб добить противника, северянин прыгнул на него, и, подхватив, почти держа на руках, буквально протаранил телом несколько сцепившихся бойцов - и кинулся дальше, приближаясь к арбалетчику под прикрытием этого живого щита.

Отредактировано Гильом де Понтье (2015-04-02 22:37:08)

Удар пришелся на середину рукояти, но пальцев франка не задел. Противник оказался чрезвычайно ловок и опытен, де Люнель это почувствовал сразу и был удивлен силой, с которой северянин отвел его меч. Клинок давал преимущество в дистанции, но не более: против секиры мечом особо не помашешь. Да еще тело рыцаря Мирпуа под ногами… Не споткнуться бы…Вассал Тренкавеля шагнул влево…

… Де Монгай слился с арбалетом, готовясь плавно спустить курок – сейчас Жан предпримет свой излюбленный маневр – сделает кувырок, чтобы зайти со спины и на мгновение откроет ненавистного франка…

… Де Люнель намертво сцепился взглядом с противником, и вдруг, неожиданно резко подпрыгнул, и, перевернувшись через голову, мягко, словно хищник, приземлился позади графа. Это был безрассудный поступок – он подставил затылок спешащим на помощь своему господину врагам, но и загривок графа теперь доступен: не успеет Люнель – достанет Монгай…

Отредактировано Агнес де Монпелье (2015-04-04 02:29:32)

Жак отбросил ненужный уже арбалет, и, проведя пальцами по шершавому стволу, медленно шагнул из-под  оливы – такой же нелепой, как и сам Монгай ... Дерево - корявое, кряжистое, с узловатыми, причудливо сплетенными стволами и мощной «бычьей» шеей, покрытой шапкой молодых веток,  вздохнуло сизым облаком листвы, от легкого, едва различимого  дуновения новорожденного ветерка, играющего где-то в небесных высотах и случайно скользнувшего на жаркую, грешную землю. Древнее дерево, стоявшее до сих пор молчаливым свидетелем, ожило, заговорило тихим шелестом серебристо-зеленых, переливчатых листьев.
Жак де Монгай улыбнулся.
Сколько людей и событий проходило мимо этой оливы, а она запоминала, копила лица, историю, а теперь так же смотрит на нас: проходите и вы. Мы проходим, но оставляем ли след?..
Смерть друга не разъярила южанина, в конце концов, благодаря гневливости северного дикаря, она была быстрой и легкой. Огорчало то, что Жаку изменила удача, и пущенный им болт пропел над головой так некстати упавшего предводителя франков.
Де Монгай стиснул рукоять меча, на неумелом французском, выкрикнув северянину:
- Не раньше, чем тот, который мнит себя мужчиной, снимет юбку и перестанет прятаться за подолы своих фрейлин!

- Жак, нет! – крикнула виконтесса, - Мы сдаемся! – но рука, готовая взметнуть вместо флага  белоснежный платок, опустилась, стоило донне Агнес увидеть взгляд обернувшегося к ней вассала. Она приблизилась к своему отважному спутнику и почувствовала, будто чья-то невидимая рука сжала ей горло.

Жак де Монгай улыбался, глаза же его были полны неземной, неизбывной тоски.

- Нет, Жак, нет… - зашептала женщина, с болью глядя на своего последнего защитника, словно пытаясь вымолить у него прощение за всех павших на этом склоне, - все погибли, все: эн Онфруа, эн Арно, рыцари Мирпуа – все до единого, Жан де Люнель… Из-за меня… Ты один… Их много… И этот зверь, этот мясник – он не пощадит тебя… Я не хочу…не могу…

Рыцарь смотрел на Агнес неотрывно, точно ему впервые было позволено как следует разглядеть и запомнить редкую священную реликвию:  золотые, доверчиво струящиеся ручьями косы, истерзанное пальцами покрывало, серо-синее платье и крохотный белый цветок вербены, зацепившийся за ворот камизы…

- Три года назад, когда эн Раймон привез вас в Каркассон… - Жак замолчал, глядя на госпожу все тем же непостижимым, бездонным взглядом, и, вдруг, преодолев свою привычную в обращении с дамами робость и застенчивость, выдохнул: - я никогда не видел женщины красивее вас…
Я…
для меня…
они перебьют всех, способных держать оружие, моя мадонна. Живыми им нужны только вы и маленький виконт, разве что кормилицу сохранят до поры… Так позвольте мне умереть в бою, как подобает рыцарю. Сегодня наш день, моя госпожа.
Жак порывисто опустился на колено и позволил себе неслыханное – жарко прильнул губами к руке виконтессы.
- Не видел… и не увижу, хвала Создателю!.. Постарайтесь выжить, мадонна Аньес! Постарайтесь выжить…

С этими словами Жак де Монгай, рыцарь из Каркассона, обнажил меч и шагнул навстречу Бессмертию.

Отредактировано Агнес де Монпелье (2015-04-06 23:16:16)