- Отильда де Бедельяк, мессен. Я дочь шевалье Арно де Бедельяка, а он, по несчастливому стечению обстоятельств, был командиром отряда…
Зная отца, юная донна не сомневалась в том, как он сейчас страдает. Даже если поверить в случившееся предательство и твердо знать, что силы бросившихся в погоню франков изначально превосходили силы, которыми располагал эн Арно, все равно отец будет винить себя в случившемся. И если бы только эн Пейре мог исполнить то, что обещает…
Девичий взор затуманился надеждой. Надеждой на то, что все еще можно исправить, можно освободить мадонну Агнес из лап крестоносцев, можно смыть пятно бесчестья с совести ее родителя, можно отстоять Каркассон, можно повернуть время вспять к счастливым мирным дням.
Отильда вздохнула.
Ей хотелось быть полезной, хотя бы словом, подробным рассказом, посодействовать победе рыцарей Мирпуа.
- Все началось с того, что мы услышали звук рога, эн Пейре, - начала девушка, стараясь в этот момент не глядеть на того, кто протрубил в этот злосчастный рог. В остальном она старалась быть точной, говоря о том, что Онфруа де Термез узнал французов и предположил, что отряд их невелик, потому что встречался с ним раньше. О том, что ее отец принял решение вступить в бой, и о том, что внезапно крестоносцев оказалось намного больше, чем они предполагали.
- Донна Агнес велела дамам бежать, я укрылась в роще, - Отильда до боли закусила губу, вспоминая рутьера. Но об этом она рассказывать не станет. – А потом вернулась на место сражения. Один из рыцарей оказался жив, хоть франки и приняли его за мертвого. И я привезла его сюда, в деревню. Вот и все, мессен. Вот как все было.

Отильда заметно растерялась. Она ожидала чего-то подобного, и в иных обстоятельствах была бы счастлива принять покровительство шевалье де Мирпуа, но оставался еще эн Готье, которого совершенно невозможно было бросить тут, и так же невозможно – везти в замок. Последнее означало плен, и, крестоносец, который к тому же наверняка вслушивается в их с эном Пейре разговор, вряд ли без сопротивления позволит обойтись с собой подобным образом.
- Мессен, я была бы рада последовать за вами, - юная донна опустила взгляд и заговорила как можно мягче, надеясь, что отказ ее не обидит рыцаря, не заслуживающего пренебрежения к его великодушию. – Но не могу оставить раненого шевалье. Мы кое-чем обязаны друг другу, я обещала, что останусь рядом… Но, уверяю вас, хозяин и его домочадцы – люди добрые и заботливые, они помогут нам добраться до Мирпуа, - добавила она, поясняя, что никакая опасность ей не угрожает. – Вы же умоляю, поспешите, покуда надежда еще не потеряна: есть люди, нуждающиеся в вас куда больше, чем я!

Отильда не понимала еще, что совершает ту же ошибку, что уже совершили до нее многие наивные девушки, и что суждено совершать вновь и вновь многим наивным девушкам после нее. Вместо того, чтобы ответить благосклонностью на благородные душевные порывы, обращая свой взор на рыцарей вроде Термеза или Мирпуа, она металась, словно зачарованный пламенем свечи мотылек, между доводами сердца и рассудка, подтверждая рассуждения многих мудрецов о том, что любовь – это болезнь, что поражает нас без нашего желания и ведома.

- Я никуда вас не отпущу! - воскликнула донна де Бедельяк, вскакивая на ноги следом за мужчиной. – Это безумие!

Хотя на самом деле француз вовсе не был безумным, он беспокоился о судьбе своих людей. Глупости говорила и делала исключительно она сама, оказавшись между двух огней и не желая несчастья ни де Прэ, ни молодому Мирпуа, ни мадонне Агнес.

- Вы же понимаете, если я дам вам уехать, вы предупредите своих о планах эна Пейре… Теперь, когда вы все слышали….

Отильда в отчаянии заломила руки, не желая становиться соучастницей франков.

- Я бы хотела… хотела…
Голос Отильды дрогнул и сорвался, она даже не смогла по достоинству оценить угрозу, высказанную крестоносцем. Просто смотрела на него, умирая от страха при мысли что видит, быть может, в последний раз.
- Я хотела бы, чтобы вы остались в живых, эн Готье, - пролепетала она и, ощутив, что сама едва держится на ногах от слабости и волнения, ухватилась за руку франка, неловко поправляя дрожащими пальцами совершенно не нуждающуюся в исправлении повязку у него на плече.
- А что, если вы не найдете своих? А что, если наткнетесь на разведчиков эна Пейре? – продолжала безнадежно спрашивать девушка, некстати вспоминая, как плакала украдкой матушка в те дни, когда эн Арно отправлялся в очередной поход. И с каким рвением донна Беатрис возносила бесконечные молитвы в замковой часовне. Неужели это все, что остается на долю женщины, когда мужчины гладят рукоятки мечей нежнее, чем своих возлюбленных?
- Рубашку… хотя бы рубашку наденьте, - попросила Отильда сдавленным голосом: ну с чего ей плакать в самом деле. Да кто он такой, этот серный упрямец, чтобы из-за него плакать?! - Куда же вы вот так поедете, с одним мечом?!

Когда эн Готье начал целовать ее, Отильда замерла, постигая нехитрую истину: все мужчины выражают желание одинаково, но не все мужчины одинаково желанны.
Объятия рутьера не вызывали у юной донны ничего, кроме ужаса и отвращения, но сейчас все было иначе. Каждое новое прикосновение мужских губ отзывалось в груди Отильды, где-то глубоко внутри, под самым сердцем, теплым толчком нежности. И тепло это накатывало волной, постепенно заполняя ее всю, размягчая, словно золотистый воск, застилая взор блаженной пеленой и лишая девичий разум последних остатков благоразумия.
Поехать с ним? Куда угодно, хоть на край света… Но нет, он этого не хочет, он хочет, чтобы она осталась  тут, в Мирпуа, «в безопасности».
- Вы оставляете меня, - выдохнула Отильда с тихой укоризной. – Оставляете…
И, неосознанно пытаясь отстрочить момент расставания, робко погладила мужчину по щеке, а потом, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его сама. Как умела.

За занавеской послышался короткий смешок, и донна, вздрогнув, отпрянула от нормандца, возмущенно оглянувшись на покачивающуюся мешковину.
Застуканная на месте преступления Петронилла даже не покраснела.
- Ах, мессен, вы очнулись, что за радость! Матушка велела передать, - с почтительным поклоном она протянула французу чистую рубаху взамен его собственной, испорченной кровью настолько, что Корба засомневалась, стоит ли вообще с ней возиться, чтобы отстирать.
Место за холщевым пологом вилланка облюбовала вскоре после ухода эна Пейре. Петрониллу снедало всемогущее женское любопытство. Красивая дама отказалась ехать с их молодым хозяином в замок, и уж тут-то последняя глупышка догадается, что все дело в раненом рыцаре.
Трубадуры не баловали жителей маленькой деревушки визитами, да и в замок, где гостей сеньора развлекают жонглеры, не выберешься. А тут такой случай…
Петронилле показалось, что донна и ее паладин разговаривают между собой на каком-то чудном наречии, но и Отильда, и де Прэ могли об этом не беспокоиться. Любознательную девицу мало волновало, что они говорят, да и слышно ей было плохо. Куда любопытнее, что они будут делать.
Проникшаяся происходящим зрительница не смогла сохранить свое присутствие в тайне, и ей пришлось явить себя. Теперь, кланяясь мужчине, она все же украдкой со снисходительным сочувствием поглядывала на девушку. Ну кто же так целует кавалера?

На растерянном личике Отильды можно было различить множество оттенков смущения. Ей не пристало робеть под взглядом простолюдинки, как бы она ни поступала, это ее, благородной девицы, дело, а вовсе не забота какой-то любопытной крестьянки. Но вся беда в том, что едва к бедной донне возвращалась способность размышлять здраво, то, что происходило между ней и франком, виделось постыдным ей самой. Не потому, что он ей нравился, а потому, что он нравился ей вопреки всем доводам рассудка. Оставаясь при этом врагом людям, которые были ей дороги. И сколько бы Отильда не корила себя за эту слабость, стоило ей на мгновение забыться, и девушка тут же тонула в пучине неожиданно обрушившегося на нее запретного чувства вернее, чем несколько дней назад – в реке.
Сейчас ее спасло появление Петрониллы, а в следующий раз?

«Следующего раза не будет», - решила донна, и мысль эта оказалась подобной клинку, вонзающемуся в грудь. Так больно! Но разве у нее есть выбор?
Ей так хотелось, до умопомрачения, до предательской дрожи в коленях хотелось, чтобы эн Готье остался. Но, оказавшись вне его объятий, Отильда поняла, что желание ее эгоистично, и на самом деле,  - несмотря на ее же собственные слова и оправдания, - никак не связано с намерениями помочь эну Пейре или мадонне Агнес. Все остальные поступали по велению долга, по законам чести, по необходимости, соблюдали обещания и клятвы, и лишь она действовала, охваченная страстью, предавая и свою семью, и свою госпожу, и свою родину.

Жаркая краска стыда выплеснулась на девичьи щеки.
- Сорочка кстати, добрая девушка, - выпалила Отильда, отворачиваясь, чтобы не видеть, как одевается француз. - Потому что мессен рыцарь уезжает.
- Уезжает? – изумилась Петронилла. – Так ведь он же…
Дама, однако, не шутила, да и синеглазый мужчина, покончив с рубахой, ловко опоясывался мечом.
- Тогда я на счет коня… Отцу, стало быть…
Уходить ей не хотелось, но задержаться ей не предлагали. Тяжело вздохнув, девица отправилась за родителем, торопясь огорошить его новостью а потом поскорее вернуться, и, быть может, досмотреть финал разыгравшейся в их доме альбы.