-… Господин граф, сир…
- Пошел вон!- мужчина, в одной рубашке, задравшейся почти до пояса, лежавший на темной шкуре, занимавшей почти весь шатер, вяло отмахнулся от наклонившегося к нему в полутьме слуги. Впрочем, этого «вяло» вполне хватило, чтоб юноша подался назад, избегая даже призрака господской длани; кулак господина графа был среди их братии известен слишком хорошо. Однако нарушить приказ, отданный накануне, было страшнее, чем заработать синяк на физиономии,- и бедолага снова повторил:
-… Мессир…
- Убирайся к дьяволу, Тибо!- не выдержав, сеньор де Понтьё развернулся, в ярости отшвыривая шелковое покрывало, которое только что обнимал и в которое зарывался лицом едва ли не более страстно, чем в золотые кудри одной из своих любовниц.- Чтоб тебя Сатана вздернул за кишки на иудиной осине! Еретик проклятый, чтоб твоя жена сарацином ощенилась! Сучий выкормыш, чертово отродье! Дай вина!- так же внезапно истощив поток брани, как и начав его, мужчина сел на постели, держась за гудящую голову и медленно сжимая и разжимая веки.
Да, похоже, последний кубок вина, поднятый за здоровье Его Святейшества Папы и на погибель еретикам, был явно лишним. Или это был кубок за здравие Его величества короля? За прекрасных дам?
- Сколько я спал?- пробормотал он, откидываясь на медвежью шкуру и прикрывая ладонью глаза, потому что просачивавшийся в шатер свет сейчас похож был на пытку.
Тибо понял вопрос.
Быстро отыскав мех с вином, он наполнил серебряный сосуд и поднес его господину с почтительным поклоном.
- Значится… когда вы, господин граф, изволили вернуться… «Хвалы» еще не пели. Сейчас же, вскорости, будет шестой час. Его преподобие уже раз пять приходили осведомляться, почтите ли вы присутствием…
- Замолчи, Тибо, от твоего нытья с тоски можно сдохнуть,- простонал отважный крестоносец, припадая к края кубка, как если бы тот был наполнен святой водой, а он был нераскаянным грешником, годами вымаливавшим прощения у врат Святого Петра.- Где Ле Мот, этот бездельник?
Ле Мотом звали шута, оставленного в замке, увеселять оставшуюся в одиночестве даму де Понтьё. Не долго думая, своего нового дурака господин граф окрестил точно так же.
За свою честь он не опасался: брошенный в северных землях бедняга был горбат, как если бы ему на спину взгромоздили Мон-Сен-Мишель, и крив на один глаз.
- Да спит где-нибудь,- неохотно отозвался Тибо, которому вовсе не улыбалось бежать и разыскивать шута, который, разрази его гром, может уже ковыляет десятую версту обратно в сторону дома.

* Laudes – молитва, читаемая на рассвете. Шестой час в литургии часов соответствует полудню.

Отредактировано Гильом де Понтье (2014-12-24 23:15:15)

От неожиданности граф де Понтьё даже сел на своем походном ложе. Какой снег, какая зима? Это малый свихнулся, что ли, или напился с рутьерами, пока его благородный господин и другие рыцари вели бои во славу Христа? Или он просто смеется над рыцарем, отдыхающим после праведных трудов?
Ноздри мужчины затрепетали. Тибо, вернувшийся в шатер и по знаку хозяина наливавший в этот момент еще один кубок, сделал неприметный шажок в сторону.
Вся придворная челядь, от мала до велика, знала: если мессир так дергает ноздрями и крупно моргает - значит, он сильно о чем-то задумался. Но если его взгляд остается недвижным - жди беды.
Сейчас взгляд мужчины был устремлен прямо перед собой, и соваться ему под руку Тибо не пожелал бы даже своим недругам; не обманывал даже мягкий, почти ласковый тон, которым тот произнес:

- Ла Мот, что это ты там бормочешь? Ну-ка, иди сюда, а то сам дьявол не разберется в твоем кукареканье.

Красный рот мужчины наполнился; граф фыркнул, наполовину презрительно, наполовину с усмешкой в ответ на кривлянье шута.
- А вон, столбик,- его взгляд нехорошо блеснул в центр шатра, на витую колонку, выкрашенную в цвета его герба - золото и лазурь.- Разбегись да стукни лбом: если птички полетят, значит пустая голова, гнездо там себе завели. Тем более коль такие холода, самое им место.
Нехорошо ухмыляясь, похмельный сеньор откинулся назад, опираясь на локоть.
- Тибо, разбавь это пойло водой,- велел он, вытягивая руку с кубком.- Да не плещи слишком много, а то от этой местной воды потом в животе органы играют. Не иначе, проклятые еретики ее отравили на погибель добрым христианам. Эй, дурак! а, может, постучишься головой к ним в ворота? И снесут - не страшно, а проломишь - смотри, отпущу на все четыре стороны, да еще, глядишь, награду получишь от нашего Святейшего отца Папы. Обрядят тебя в бархат да золото, будешь кардиналов веселить, а они за твои грехи молиться.

Пруд возле мельницы... Место, подобное этому, казалось сейчас господину графу неким подобием райских кущей; а уж если там еще и русалки плещутся... Парочка таких русалок помахивали вчера своими хвостиками в обозе, и, кабы не тот последний кубок, поднятой с рыцарями его свиты, как знать, может и вышло побарахтаться бы с ними в свое удовольствие. Но увы, сейчас вместо прелестных мордашек шлюх перед синьором де Понтьё маячила только физиономия шута и до боли благочестивая рожа Тибо.
- И что б ты с ними делал, с конями-то?- поинтересовался мужчина, потому что подниматься сейчас и идти к заутрене было выше его сил. И хотя утро давно прошло, граф не сомневался, что господин капеллан изищет какую-нибудь службу специально для него.
- В наших краях говорят, что такой конь для человека не способен: влезешь на него, он тебя в воду и утащит. Бултых - и поминай как звали.

- Слыхали мы про таких, что ездят вперед задком,- грязно ухмыльнулся граф, улыбаясь воспоминаниям, которые возвращались, как он не пытался он гнать их воспоминаниями о постной физиономии духовника. Однако образ моложавой крестьянки, гарцевавшей на том коньке, что дается каждому мужчине от рождения, вставал перед ним, словно нищий перед Святым Мартином, причем одежды на ней было куда меньше, чем на этом святом.
Со вздохом напомнив себе, что нужно - а после вчерашнего просто необходимо - вознести мольбы Господу, каясь за то, что впал в грех во время богоугодного дела, вкупе с жаждой, терзавшей его горло (воистину, это-то и была Геенна огненная), заставили сеньора де Понтье направить мысли в русло более пристойное.
- А то и вдвоем на одном коне,- закончил он мысль, мрачнея при воспоминании о бедных рыцарях христовых, про которых едва ли не в открытую говорили, что те помогают еретикам, засевшим на юге. Взгляд рыцаря мстительно блеснул.
- Только вот помяни мое слово, не доведет их это дело до добра. Тибо, одеваться. Да скажи господину капеллану, что я хотел бы побеседовать с ним с глазу на глаз. Да стой ты, дубина!- рявкнул он, когда юноша бросился было исполнять последнее приказание.- Сначала хоть чулки помоги натянуть!

... Несмотря на жаркое время года и климат благодатного юга, не способствовавший теплому одеянию, облачение графа даже в походных условиях заняло столько времени, что могло поспорить с туалетом иной дамы, правда, повседневным, не на турнир. Родственник французских королей не мог появиться на людях в залатанной котте и рубахе с грязными рукавами - и потому на долю Тибо досталось немало пинков, когда одеяние не отвечало намереньям господина. Не солгав, можно было сказать две вещи: что, когда все закончилось, и последняя золотая пуговица заняла место на положенном ей рукаве, он перевел дух с облегчением - и что несмотря на прохладу шатра, с него градом катил пот.

Оглядев себя в серебряном подносе насколько позволала его серебряная гладь, граф повернулся у шуту.
- Ну что, бездельник, навестим святого отца, покаемся в наших грехах?

- Диявол есть Князь Бездны,- передразнивая густой голос, как в барабане, гуляющий внутри широкого брюха преподобного отца Модеста, и на его же манер воздевая палец к небу, ответствовал господин граф.- И в бездне той день за днем кипит огонь и сера, слышится плач и зубовный скрежет... Представляешь, какая там скучища?- уже обычным тоном договорил он, поворачиваясь перед отражением в подносе и поправляя широкую, шитую золотом перевязь, украшавшую его бедра.- Если уж святой исповедник засыпает от пары историй о твоих шашнях с девками, вообрази, какой храп стоит в Аду. Вот и решил позабавиться. Да и сходство... у него рога, у тебя,- он поднял руку и сделал жест, изображающий покачивающийся над головой колпачок с колокольчиком, который уже тогда носили шуты при дворах высоких особ.

От слов шута по спине мессира графа побежали мурашки. Хорошо, ой хорошо не слышит этих речей отец Модест,- не то бы прибивать языкатому бездельнику языком желтую окситанскую пыль, искупая грех празднословия, да еще поминания кое-кого в пустой болтовне. Того и гляди, услышит, сглазит весь поход, поможет еретикам на посрамление добрым христианам!
- Придержи язык, пока самому рога не посшибал!- осек он шута, сдвигая брови и принимаясь теребить на груди складки одежды, под которой на длинной цепочке висело изображение Святой Цицилии, его покровительницы. Но этого показалось суеверному северянину мало, и он приказал, подавая пример собеседнику:
- Становись на колени, и проси Господа о милости, за то что поминаешь его врага всуе, и гневишь ангелов господних.
Кажаные чулки слегка скрипнули, когда колени мужчины коснулись земли, точнее, ковров, устилавших зеленый дерн. Сложив руки и наклонив голову, он бросил последний взгляд на Ла Мота, словно проверяя, не осмелился ли тот ослушался воли хозяина.

... Есть такое выражение - "дурацкое счастье". Сегодня оно, без сомнения, улыбалось Ла Моту не то что широко, а так, что сквозь дырки в зубах можно было разглядеть его глотку. Во всяком случае не иначе как добрый ангел собственнолично дернул шута за язык, повернув его в нужную сторону - уж больно сомнительное украшение тот собирался принимать сеньору не Понтье, и всему его славному роду. Да и вспоминать о том, что прекрасная дама, подарившая ему этакое сокровище, теперь льет слезы по возлюбленном не в стенах монастыря, а на широкой груди другого кавалера, благородный рыцарь не имел решительно никакого настроения.
Однако мысли его, по-видимости, улетели в том же направлении, что и мысль его со-молельника; сдвинув брови, он принялся усердно бормотать confiteor, коротко ударяя себя в грудь каждый раз при словах "моя вина".
За ней последовали еще несколько молитв, содержимое которых становилось раз от разу мрачнее, и поклоны после которых - все глубже и продолжительней.

Окончив душеспасительный обряд, мужчина несколько раз перекрестился и встал на ноги, потирая под одеждой грудь, по которой еще недавно лупил.

- Ну что, навестим отца Модеста?- проговорил граф таким тоном, в котором ясно читалось, что данный визит внушает ему столько же надежд, сколько быку - вид кастрационного ножа. Главная беда была в том, что преподобный отче, в иное время не гнушавшийся сам услаждением своей плоти, в походе во славу божию держал строгий пост, и даже вчера пытался увещевать благородных грешников, графских сотрапезников. Поскольку к моменту его появления все уже были изрядно пьяны, то приложили самые тщательные усилия к разрешению отца Модеста от его благородного обета, вызвав волну гнева на свои и без того затуманенные головы. В результате тот ушел, пыля рясой, и граф не без основания считал, что сегодня ему следует ожидать воздаяния за грехи.
Эти догадки пробуждали в нем темный дух, не бежавший прочь даже после святой молитвы.

- Слушай-ка,- все еще хмурясь, проговорил он, глядя на шута, словно прикидывая, годится ли тот в конфеденты,- а что в ваших краях говорят, каков их себя этот... ну, ты понимаешь... ну, словом, нечистый дух в земном обличии?

Граф выслушал этот ответ, как могло показаться, не особенно внимательно, уйдя в сокровенные и, похоже, не слишком приятные думы, и то принимаясь теребить шитье на одежде, то начиная - и не заканчивая - крестное знамение. Видно было, что он, человек решительный, не слишком-то одержим жаждой держать ответ перед святым отцом, который, хоть иногда и смотрел сквозь пальцы на слабости своего духовного чада, сегодня был твердо настроен вернуть того к праведной жизни. И в отличие от духовника графини, полагавшегося более на слово Божие, отец Модест полагался более на проверенные средства: власяницу и пост, и в рвении своем мог дойти и до рукоприкладства. Дворовые мальчишки и молоденькие пажи, случалось, подолгу носили на себе знаки пастырского благословения, переливавшиеся на физиономиях яркими красками,- и пусть знатному сеньору подобное едва ли угрожало, гнев господень, разящий рукой святого отца, был от этого не менее грозен.

Перечисления шутом многочисленных обличий Сатаны вырвали его из задумчивости.
- ... винного бочонка, говоришь? И не побоится он, проклятый, как думаешь, явиться туда, где трапезу благословляют именем Господним? Один ученый человек мне говорил, что искушает он тем более, чем ты более сопротивляешься, и праведникам, вроде нашего отца Модеста, куда тяжельше, чем простым мирянам. Вот будь ты сам... ну, ты понимаешь, ты как бы подступился к такому человеку?