Несчастные животные, которым досталось за всё, заслужили мысленную благодарность Женевьевы за отвлечение внимания. Донна Агнес перевела свой взор с внутренних переживаний, причинявших ей немалую боль, на внешние раздражители, и перестала плакать. Её лицо снова озарила улыбка, пусть даже невеселая.  Всё лучше, чем отчаяние и боль в глазах.

Солнце поднималось всё выше и выше; привал явно затягивался, и Женевьева отлучилась к реке, чтобы намочить платок для донны Агнес, да и сама не упустила шанс освежить лицо несколькими пригоршнями воды. Когда она вернулась к госпоже, та уже была не одна – Раймон снова прибежал к матери, и просился на руки. Женевьева улыбнулась – как же хорошо быть ребёнком. Твои невзгоды в этом возрасте – скоротечны, а внимания и любви – хоть отбавляй, особенно, у таких детей – желанных и лелеемых. Сколько счастья в их глазах, сколько ласки в материнских руках… Червь сомнения подточил её твёрдую уверенность в том, что жизнь земная – сплошная мука, порождение Сатаны, и от неё нужно отречься. Сама Женевьева не была особо балована матерью, отношения Раймона и Каталины с их родительницей ей тоже не казались хоть сколь притягательными, но эта невидимая связь, нежная, но прочная, как сталь, между донной Агнес и её малышом, была столь жизнеутверждающа, что Женевьева невольно улыбнулась. И не стала вмешиваться.

Созерцание идиллии нарушил испуганный крик донны Отильды. Женевьева тоже подняла глаза к небу, и стала свидетельницей душераздирающего зрелища. Голубка камнем полетела вниз, отпущенная подстреленным эном Арно хищником, и Женевьева инстинктивно двинулась за донной Отильдой в поисках птицы.

- Я не знаю, Отильда, - ответила Женевьева, и вздохнула. - Правда, не знаю, предчувствие это, или же от волнений, пережитых и переживаемых. Говорят, люди иногда видят вещие сны, но как знать, где знак свыше, а где - фантазия? Я старалась переубедить донну в том, что нас ее действительно ждет приснившееся ей. Какой прок от переживаний? - спросила Женевьева и Отильду, и саму себя. - Ваш отец - умудренный опытом воин и смелый мужчина, он лучше нас знает, что делать, как продвигаться, когда делать привал, а когда - отправляться в путь. Мы должны положиться на него, мне кажется, - сказав это вслух, Женевьева сама немного успокоилась, и продолжила высматривать раненную птицу в траве. В нагретом воздухе витали ароматы лета на его пике, дурманя голову и напоминая о родном доме. - Вот вы не хотите домой, а  я бы... я бы вернулась! Но мне некуда, наш дом, скорее всего, уже захвачен северянами, - голос Женевьевы стал тише. - Может, попросите донну Агнес замолвить слово за вас перед эном Арно? - предложила Женевьева, прервав процесс высматривания птицы, и повернув голову к Отильде. - Если она скажет, что нуждается в вас, отец не станет препятствовать ее воле, не так ли? - Женевьева скорее почувствовала, нежели поняла, что ее наперстнице по этому непростому путешествию не хочется домой, к матери.

- Наш замок, он очень небольшой, близ Каркассона. Мой кузен, Раймон, получил известие о том, что армия северян движется по направлению к нему, и решил, что нам опасно оставаться - мы не смогли бы держать оборону. Когда мы достигли замка Кабаре, Раймон предположил, что наш замок уже захвачен. А в Кабаре стены неприступны, осаду он сможет выдержать длительную. - Женевьева тоже поежилась, но ее кровь охладило воспоминание о Каталине, и той страшной ночи - волчья пасть, капли крови, спадающие с клыков в свете мечущихся факелов... - Я бы осталась там, в Кабаре, но меня пообещали донне Агнес в качестве фрейлины еще до всех этих событий, и Раймон распорядился отправить меня в Каркассон. Хотя... - Женевьеве редко выпадал случай поговорить с кем-то по душам. Разве что Раймон понимал ее, но как скоро они теперь свидятся? И свидятся ли... Юная де Бедельяк, похоже, тоже не страдала от обилия возможностей побыть откровенной, и Женевьева решилась рассказать о своей боли. - Это моя тетка отослала меня из Кабаре. В ночь, предшествующую нашему прибытию в замок, на нас напали волки, и ранили мою маленькую кузину. Она очень плоха, очень... - глаза Женевьевы заблестели. - А ее мать считает, что это моя вина. Что я накликала беду. Не спрашивайте, почему. Некоторым людям просто нужно найти того, кого можно обвинить, - пугать Отильду предубеждениями семьи Миравалей Женевьева не хотела, поэтому не стала вдаваться в подробности своей тяги к вере катаров. - Видите, как бывает... Из-за северян я потеряла дом, из-за них мы сейчас убегаем из Каркассона, словно преступники какие-то. И, вместе с тем, один из них спас вас. Наверняка, рыцарские добродетели не чужды и крестоносцам. Ох, Раймон отругал бы меня за такие слова, - невесело улыбнулась Женевьева и отвела взгляд.

В это мгновение в двух-трех шагах от нее что-то шевельнулось, и Женевьева, присмотревшись, обрадованно воскликнула:
- Отильда, смотрите, это же ваша голубка! - бедная птица, окровавленная, лежала в жухлой траве. "Как Каталина", - подумала Женевьева, и не решилась дотронуться до жертвы ястреба.

- Благодарю вас, Отильда, - не менее пылко ответила Женевьева, опуская глаза доле. – Я уповаю на чудо, - только и сказала она, снова закрываясь в себе. Разве могла она сказать Отильде, признаться в том, что по её вине, и вине ей подобных северяне сейчас топчут землю Ок, возможно, именно в сию минуту – скудное убранство её родного замка? И разве это их вина? Они никого ни к чему не принуждали, они ни на кого не нападали, так почему же им брать на себя бремя ответственности за пришествие чужеземцев, за их нетерпимость? Воля Рима? Воля Папы? Воля ли Господа это? Но, тем не менее, Женевьева, как это часто бывает в таких случаях, чувствовала себя неловко, будто сама позвала крестоносцев в Безье. А что, если? Если бы не её вера – в которой она уже не была так сильна и несгибаема, после ночного нападения волков и этого похода в Арагон, - ничего этого не было бы? Ни она, ни донна Отильда, ни донна Агнес, не подвергали бы себя опасности, не разлучились бы с родными и любимыми…

Женевьева пребывала в растерянности. И признаваться Отильде в том , что она принадлежит к числу «добрых люде», не стала. Нет, донна Отильда, скорее всего, даже наверняка не осудила бы подругу по несчастью, не сказала бы горьких, обличающих слов…  Дело было в Женевьеве – ей не хотелось ещё больше расстраивать Отильду. А что та расстроится, узнав о приверженности Женевьевы катарсизму, она почему-то была уверена.  На месте Отильды сама Женевьева чувствовала бы себя именно так.

- Пойдёмте, нас, кажется, зовут, - Женевьева заметила, что им машет возница. – Наверное, починили повозку,  - предположила она, украдкой смахнув с ресниц слезинки. – Ваш отец обрадуется, - улыбнулась она. – Мне показалось, его тревожит длительность нашего привала.