Тем временем, а вернее, немного раньше, когда ночь еще только вступала в свои права, по-летнему неторопливо и неохотно, по горной дороге, поднимающейся к замкам Ластура, двигался небольшой вооруженный отряд. Который мог напугать обитателей Кабаре, - если бы они знали или догадывались о его появлении, - куда вернее всех окрестных висельников. Отряд этот по обыкновению крестоносцев состоял из солдат и священника, и хотя командовал вооруженными людьми рыцарь, сам он негласно подчинялся клирику, которого сопровождал.
Золотой щит командира отряда был рассечен на четыре части широким червленым крестом и украшен изображениями четырех алерионов, мифических птиц «крупнее орла, огненного цвета и с острыми, словно бритва, перьями», одну из которых по приданию убил Готфрид Бульонский во время первого крестового похода. Несмотря на подобный славный герб, выдающий принадлежность его носителя к дому Монморанси, и на уверенные движения молодого и крепкого мужчины, ловко сидящего в седле, каждый раз, когда рыцарь поднимал взгляд на неуклонно приближающиеся башни «трех замков», лицо его заметно мрачнело. Решительно, менее всего Матье де Марли, сеньор де Лай хотел находиться там, где он сейчас находился. Особенно после того как, чуть ниже по дороге, они наткнулись на заброшенную часовню, когда-то посвященную деве Марии. Неведомые хулители оставили развалины в ужасном состоянии, на крыше до сих пор можно было разглядеть следы пожара, распятие было сброшено на землю и разломано, а деревянную статую Девы еретики разукрасили, словно шлюху, насмехаясь над историей о непорочном зачатии, в которое они не верили.

- Я не понимаю, что делает почтенный Доминик Осмасский в этой проклятой земле, - не выдержал тогда Матье, сомневаясь и в правильности выбранного ими направления, и в верности информации, полученной от Фулка Тулузского.

- Проповедует, сын мой, что же еще, – священник, не обращая внимания на глумливый рисунок, опустился на колени  перед обезображенной статуей Богоматери, солдаты и сам Марли последовали его примеру.

– Где же еще проповедовать слово Божие, как не среди еретиков? -  продложил отец Осберт, - так звали каноника, отправленного на поиски своего добродетельного собрата, - закончив молиться. - Тут их больше, чем где бы то ни было, теперь вы сами видите. И должны также знать, что сеньор здешних мест, Пьер-Роже де Кабаре, вряд ли и сам добрый христианин. Рыба гниет с головы, сын мой.
Если бы среди нас было больше братьев, подобных красноречивому и праведному канонику из Осмы, быть может, не пришлось бы отрывать от дома благородных людей вроде вас, мессир де Лай, - заключил священник.

- Зачем же, в таком случае, мы собираемся ему мешать?

- Легат Амальрик беспокоится о его безопасности. Затравленный зверь сопротивляется с утроенной яростью. Такова и ересь. Чем ближе ее погибель, тем больше зла добрым христианам она старается причинить.

* * *

Солнце окончательно уползло за башни ближайшего из трех замков, и крестьянин-проводник сообщил, что они почти добрались до деревни. Матье все время подозревал, что неразговорчивый южанин лжет им и нарочно водит окольными и путанными путями, при том рыцарь даже не догадывался, что именно благодаря этому французы удачно разминулись с отрядом барона де Кабаре, выехавшего в Каркассон. В любом случае ночевать в деревне де Лай не собирался, разыскивать в ней ночью проповедника – тем более. На ночлег остановились прямо в лесу, свернув с дороги на ближайшую подходящую поляну. А поскольку люди изрядно вымотались, и ужин, и молитвы были короткими. Вскоре бодрствовал только часовой и сам Марли, которому не спалось: опасные башни неприступного и враждебного замка лишали рыцаря покоя, даже будучи невидимыми в темноте.

Отредактировано Матье де Марли (2015-02-27 22:44:29)

Французскому рыцарю, между тем, наскучило пялиться без толку на расшитый звездами небесный шатер, накрывший горы, лес и путников, заночевавших в этом лесу. Если Господь и посылал людям какие-то знаки, вплетенные в звездные узоры, то Матье не умел их угадывать, поэтому вместо умиротворения и дремы, на которую он рассчитывал, в голову лезли мысли глупые и странные, о доме, о брате и его недавней женитьбе, поздней и неожиданной. 
С моим упрямым сердцем в ссоре тело,
Которое, собравшись на войну,
Разить уже язычников хотело,
А сердце, выбрав милую жену,
Не хочет оставлять ее одну...
Интересно, чувствует ли Бушар что-то подобное, или все это просто досужие выдумки трубадуров?

Марли вздохнул и заворочался, чувствуя, что седло в изголовье тверже камня, а сон его окончательно и бесповоротно похитили лесные духи. Рядом размеренно сопел священник, - вот счастливец, - а на долю рыцаря, сговоренного нынче ночью с дамой-бессонницей, оставалось бдение, праздное и унылое.
Где-то в ветвях прямо над поляной громогласно в ночной тишине ухнул филин. Матье вздрогнул, чертыхнулся, тут же исправил эту оплошность крестным знамением и вдруг увидел свет. Блеклое желтое сияние просачивалось сквозь переплетенные древесные ветви, оставляя за собой причудливые тени на траве и листьях. Для верности озадаченный француз перекрестился еще раз. Видно зря он мысленно поминал лесных духов, - свет не исчез. Здравый смысл подсказывал Марли, что кто-то просто бродит в темноте со свечой, но ночью, в лесу, со свечой – это кто же он такой и за какой надобностью явился?

Сеньор де Лай тихо ткнул в бок отца Осберта, - но тот и не думал просыпаться. А потом поискал взглядом часового. Так и есть, солдат тоже замер и таращится на свет, значит, не привиделось.

- Разбуди остальных, - прошептал Матье. – Да только тихо. И ждите меня здесь.

Отправляться всем отрядом посреди ночи ловить болотные огни – гиблое дело. Но неизвестность всегда хуже знания, а мистическим страхам рыцарь не доверял, предпочитая смотреть в лицо действительности, какой бы она ни была.
Стараясь не шуметь, - а если шуметь, то не больше осторожного ночного зверя, - любознательный крестоносец двинулся на свет, не забывая, впрочем, о молитве о заступничестве, вознесенной на ходу деве Марии, и об амулете с изображением святого Георгия, что он носил на груди рядом с нательным крестом.

Трудно сказать, какое диво дивное надеялся Матье отыскать в круге света. Сам рыцарь, спроси его кто об этом, упомянул бы скорее разбойников, чем мистических существ, единорогов и грифонов.
Но действительность нанесла жестокий удар по здравомыслию сеньора, и без того далеко не непоколебимому.
- Ведьмы, - прошептал он потрясенно, пожирая взглядом фантстмагорическую картину, в которой лунный свет причудливо смешивался со светом свечи на двух нагих женских телах, одном, до зубовного скрежета уродливом и дряхлом, и втором, безупречно прекрасном и юном. Девушка была настолько хороша, что Марли ни на мгновение не усомнился в том, что ее соблазнительный облик – тоже часть наваждения. Ведь ведьмы на то и ведьмы, даже самая отвратительная и гнусная из них может прикинуться перед простым человеком прекрасной и желанной, заворожить и обвести вокруг пальца. 
Вот сейчас присутствие священника нужно было рыцарю, как никогда ранее. Бесстрашный пред лицом врага, поблизости от сил бесовских он растерялся и откровенно не знал, что предпринять. Огонь, каленое железо, святая вода… Все эти средства и методы хороши на словах, а на деле поди сходу сообрази, что к чему.

Женщины между тем опустились на четвереньки и принялись рыться в земле, и если старуха в любой позе вызывала естественное желание поскорее засунуть ее в костер и раздуть огонь поярче, то девушка…
Француза,  - невольного зрителя не предназначенного для чужих, и в первую очередь, мужских глаз ритуала, - окатила внезапно жаркая волна похоти. Человек, как известно, слаб, и дьявол умело пользуется этой слабостью еще со времен первого грехопадения. Матье де Марли в этом смысле был ничем не лучше и ничуть не умнее Адама, но Дева Мария, к которой была обращена недавняя молитва рыцаря, решила, видно, вмешаться в происходящее хотя бы на этот раз.
За спиной мужчины послышался оглушительный треск, свидетельствующий о том, что люди его из рук вон плохо исполняют распоряжения своего сеньора. А затем под лесными сводами разнесся громкий обличительный призыв:

- Ведьмы! Господи спаси и сохрани, хватайте это бесовское отродье, дети мои!

Отец Осберт воистину хорошо знал свое дело.

То, что таинственные женщины поначалу явно не слышали ни шума, ни людских криков, лишь подтверждало в глазах Марли и остальных французов существование колдовства. Появление рядом священника, который собирался, подобно святому Георгию, разить демонического змия, - правда, в отличие от отважного Святого, словом и советами, а вовсе не мечом и копьем, - вывело Матье из оцепенения.
Так вот, если говорить о мече, не смотря на все молитвы, амулеты и присущую ему отвагу, тут, на раскачивающейся в ночной мгле поляне, сеньор де Лай не желал прикасаться к отвратительной старой колдунье ни благородным железом, ни голыми руками, да и вообще предпочитал держаться от проклятой ведьмы подальше. И потому, - ну не стоять же столбом на потеху собственным людям, - бросился следом за той, второй колдовской ипостасью, ускользающей в лесную чащу с легкостью неуловимого лунного света.

Если бы он верил в то, что преследует человека из плоти и крови, а не заговоренное от всех напастей существо, Марли даже посочувствовал бы беглянке. В темноте и на бегу непросто было уклоняться от ловушек густых зарослей и колючих ветвей, но если мужчину защищал плащ, длинная котта и прочее приличествующее рыцарю в походе одеяние, то нагота оставалась беззащитной перед терниями ночного леса. Впрочем, переломать ноги среди коряг и настойчивый преследователь, и преследуемая им жертва рисковали одинаково.

Белое пятно девичьего тела с каждым шагом мелькало среди ветвей все ближе и ближе. И, как истинное наваждение, по-прежнему оставалось недосягаемым.

Отредактировано Матье де Марли (2015-03-02 09:14:51)

Тонкий месяц нырнул в темноту облаков, по кронам деревьев прошелся внезапный порыв ветра, прямо из-под ног Марли вспорхнула, громко хлопая крыльями, сонная куропатка… Стоило рыцарю на миг отвлечься и потерять беглянку из виду, и ведьма, которую он преследовал, тут же исчезла. Растворилась во мгле и переплетении колючих ветвей, как и подобает видению.
Не желая сразу признавать свое поражение, Матье сделал еще несколько быстрых шагов по мягкому дерну, едва не оступился, задев коленом мшистую корягу, и, наконец, остановился окончательно, тяжело дыша после быстрого бега с препятствиями и настороженно озираясь по сторонам.
При свете дня случившееся могло стать поводом для шуток, но у ночи свои законы, а суеверия настолько тесно переплетались с верой даже у самого доброго христианина, что сеньор де Лай относился к происходящему более чем серьезно.
И потому совершенно искренне принялся благодарить деву Марию за то, что так легко отделался. Колдунье ничего не стоило заманить его в какую-нибудь непроходимую глушь или топь, как это принято у их дьявольского племени. Сейчас же рыцарь совершенно точно видел сполохи света там, где предположительно остался отец Осберт и солдаты, и даже слышал призывающие его знакомые голоса.
Правда, придется возвращаться к своим людям ни с чем. Но вряд ли это кого-нибудь удивит. Даже если он скажет, что ведьма приняла облик волка или какой-нибудь и вовсе неведомой твари, обернулась вороном и взлетела в поднебесье, стала росой, туманом, мхом или радугой, ему безоговорочно поверят все, даже священник.

«Вот так и рождаются страшные сказки», - пробормотал Марли, к которому постепенно возвращалось присутствие духа. Немедленно возвращаться обратно, чтобы полюбоваться дряхлыми телесами отвратительной старухи, - почему-то сеньор де Лай даже не сомневался в том, что старуха, в отличие от девицы,  никуда не делась, - а главное, принимать разумное, но неприятное решение о немедленной казни этой твари ему не хотелось.
«Может быть, солдаты с перепугу уже сами ее зарубили. А может быть и нет…»

Размышляя, что же ему поскладнее соврать о колдовстве, рыцарь сделал еще несколько шагов вглубь леса, обходя остановившую его корягу.
(«Бесовское наваждение», - сказал бы отец Осберт, но священника опять не было поблизости).
И остановился подле огромного старого вяза, из тех, что наверное произрастают в Броселиа́нде, пристанище фей и прочих сказочных существ из историй Кретьена де Труа. Оперевшись плечом об массивный ствол, Марли снова вздохнул, - все же набегался он изрядно. И тут ему показалось, что дерево отозвалось на его вздох своим, тихим, но вздохом.

Отредактировано Матье де Марли (2015-03-02 18:47:04)

Марли не успел ни испугаться, ни удивиться. Завибрировавший в дупле крик, не смотря на всю свою пронзительность, звучал абсолютно по-человечески. В криках рыцарь знал толк, этот звук – верный и неизменный спутник любой войны, - а воевать Матье доводилось. Поэтому когда утраченная было светлая девичья фигура выскользнула из своего укрытия и бросилась прочь, он, не раздумывая, кинулся следом. И на этот раз погоня была короткой.

Взметнувшаяся рука преследователя запуталась в шелке темных волос, - роскошные кудри, длинные и густые, достояние и гордость любой девицы, для этой лесной ведьмы сделались причиной возможной скорой погибели. Сжав кулак, рыцарь с силой дернул девушку за распущенную косу, останавливаясь сам и лишая беглянку возможности дальнейшего бегства.

- Стой! Стой, тебе говорят, - потребовал француз, подкрепляя свои слова еще одним рывком. В некоторых случаях грубая сила по-прежнему оставалась самым лучшим и самым убедительным аргументом.

Небо вплетенное в древесные кроны, раскачивалось над ними, почти получивший желаемое, сеньор де Лай больше не чувствовал страха: громом на месте его не поразило, чудовища из лесной чащи не накинулись, прочие бесовские отродья не спешат на выручку своей товарке… Может и правда истинная вера и праведная молитва сильнее всей этой ведьмовской пакости?

Отредактировано Матье де Марли (2015-03-03 01:34:31)

- Не парле, - отрезал рыцарь, отметив про себя, что голос ведьмы под стать ее облику, нежный и звонкий, словно серебряный колокольчик.
«И не обираюсь. Говорить по-окститански, разорять часовни, впадать в ересь и бегать голым по лесу ночью». Все вышеперечисленное сложилось в голове Матье в абсолютно нелогичную, но при этом все объясняющую цепочку умозаключений. Туда, где слабеет вера, являются демоны. Остальное частности, о которых доброму христианину не стоит лишний раз даже задумываться.

Намотав ведьмины волосы на руку, не полностью, так, чтобы она даже шевельнуться не могла, но всего лишь так, чтобы оставила всякие напрасные попытки сбежать, Марли развернул пленницу лицом к себе и принялся бесцеремонно рассматривать и осматривать ее. Сам факт совершения какого-то колдовского ритуала, после того, что французу удалось увидеть на поляне, не вызывал у рыцаря сомнения. Но присущая ему обстоятельность в принятии решений требовала дополнительных доказательств демонической сущности юной красавицы. Священники, - насколько Матье мог сейчас вспомнить подходящие к случаю доктрины, - предполагали у ведьм всякого рода физические уродства, вроде нескольких сосков на груди или лишних пальцев на руках и ногах, а также обязательное наличие меток, оставленных им их повелителем – Князем Преисподней. Хотя глаза Марли уже привыкли к темноте, света в лесу было явно недостаточно для желаемых выводов. Да и для нежелаемых тоже.  Все, что мог разглядеть самоназначенный инквизитор, - свежие ссадины, оставленные на нежной коже колючими ветвями, которые в этом южном лесу встречались на каждом шагу.
Может ли ведьма пораниться?
А черт ее знает.
Сгореть в огне она точно может.
Нужно вернуться к остальным  и развести, наконец, костер. Костер понадобится в любом случае, - мрачно напомнил себе сеньор де Лай.

Представив себе, как огонь поднимается вверх от поленницы по ногам и бедрам несчастной приговоренной, как мгновенно вспыхивают и сгорают прекрасные волосы, а на месте цветущей юности проявляются обугленные кости, француз испытал приступ острой жалости к своей пленнице. Но было ли это чувство искренним, или окститанка пустила в ход чары?

- Перекрестись. Осени себя крестным  знамением, слышишь, - потребовал он. Кажется, это было одним из самых простых и безболезненных испытаний для ведьм. Настоящая колдунья, даже если ее вынуждают креститься, потом делает характерное движение рукой, словно отбрасывая ненавистный ей крест.

Отредактировано Матье де Марли (2015-03-03 18:01:56)

Как ни странно, француз снова ее понял. У Марли было больше опыта путешествий, а следовательно, общения с людьми, говорящими по-французски дурно, очень дурно, а то и вовсе не говорящими. Взять хотя бы нормандцев. Или бургундцев. Тамошние диалекты – истинная пытка для уха уроженца прекрасной Иль-де-Франс. Местный язык ок был еще хуже, но ненамного.
Однако, понимая смысл сказанного, Матье одновременно смысла не улавливал. Брови его скептически приподнялись, демонстрируя отношение рыцаря к удивительной просьбе пленницы. То есть она бегала по лесу, как угорелая, и вдруг продрогла, а до того копошилась в земле, откапывая какие-то отвратительные коренья, и не мерзла?
У него самого рубаха между лопаток намокла от пота, и кровь жарко стучала в висках после погони. А может, от близости и такой вызывающей доступности женской наготы и странного запаха роз, исходящего от решившей вдруг разыгрывать скромницу ведьмы. Которая, между тем, явно заговаривает ему зубы и отказалась перекреститься, тем самым подтвердив в глазах крестоносца все и без того неприятные подозрения на свой счет. Уже неважно было, колдунья она или просто еретичка, со вторыми Церковь призывала обходиться так же сурово, как с первыми. А быть может далее более сурово, если принять во внимание хлынувшее в Лангедок принявшее крест воинство.

- Пошли, - не отвечая на мольбу девушки, Марли вновь дернул ее за волосы, вынуждая следовать за собой. Если потребуется, он потащит ее волоком, и пускай отец Осберт дальше разбирается в этой истории.
Словно в наказание за жесткость первая же ветка, преградившая мужчине путь, больно хлестнула его по щеке. Заставляя вспомнить об отметинах, что он только что видел на коже своей пленницы. Покуда они будут продираться через чащу еще раз, ссадин и царапин у девицы только прибавится.
- На, возьми.
Все еще согретая теплом мужского тела ткань легла на обнаженные девичьи плечи, и Матье, отчаявшийся уже понять, сам он принимает решения, или под влиянием чар, на всякий случай приготовился услышать новый оглушительный визг. Фибула на плаще была серебряной, а ведьмы, как говорят, не жалуют этот чистый металл.

Отредактировано Матье де Марли (2015-03-03 20:53:44)

Ожидаемого крика не последовало, девушка не стала с отвращением срывать с плаща застежку, да и серебро не спешило обжечь кожу ведьмы, подобно очистительному пламени. Вместо этого незнакомка пролепетала робкие слова благодарности, плотнее закуталась в темную ткань, и Марли вынужден был признать, что она действительно дрожит, а его люди между тем продолжают его звать и кажется, всерьез принялись за поиски.

- Не орите, я вас слышу! – отзывался он в свою очередь, вспомнив и про местную деревню, что, по словам проводника, располагалась где-то неподалеку. И про замок, с обитателями которого французу совершенно не хотелось сталкиваться.
- И вижу свет!

Не желая больше тащить свою добычу за волосы, - не самый удобный для них обоих способ передвижения по лесу, - Матье выпустил косу юной окситанки и просто крепко сжал ее плечо, удерживая рядом.

- Ну и кто же ты такая? - вырвалось у рыцаря. – Ты, не признающая крест и творящая свою магию под покровом ночи. Лучше расскажи мне сейчас. Потому что священник будет спрашивать тебя иначе.

В святых отцах, то ли от самозабвенной веры, то ли от аскезы, образовывалось порой особое пренебрежение к жизни бренной и телесным мукам. Стоило только вспомнить житие святого Георгия, которого Марли считал своим покровителем, ибо святой этот, бывший при жизни храбрым солдатом и мудрым военноначальником, покровительствовал воинам и мог одарить любого отвагой в бою и решительностью в принятии важных решений. Так вот, великомученика Георгия, прежде, чем обезглавить, язычники терзали восемь долгих дней. И каждое жизнеописание его изобиловало подробностями пыток, что пришлось вынести этому доброму христианину.
Не было ничего удивительного в том, что, веруя в подобные чудеса, люди обходились друг с другом со свойственной времени жестокостью. И сеньор де Лай принимал подобное положение вещей, как данность. Он бы и сам без колебаний приказал повесить убийцу, отрубить руку и вырвать ноздри вору, пытать пленного, не желающего отвечать на заданные ему вопросы, или швырнуть в костер еретика. Любого еретика. Так почему не эту девушку? Зачем он сам почти умоляет ее о новой порции заведомой лжи в оправдание того, чему нет оправдания? И это вместо того, чтобы заткнуть пленнице рот, связать руки и велеть солдатам собирать сухие дрова.

Отредактировано Матье де Марли (2015-03-03 22:28:54)