Время королей

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Время королей » ➤ Pro memoria » Плач Мандрагоры


Плач Мандрагоры

Сообщений 41 страница 57 из 57

41

Спасение грянуло, как гром среди ясного неба. Южные ястребы, напавшие на северных орлов, были из родного гнезда: пленница узнала их по бело-синему оперению. Ода и Аструга, руки у которых были связаны за спиной, прижались друг к другу и наблюдали за безмолвной схваткой. Ода никогда прежде не видела с такого близкого расстояния, как остро наточенные мечи кромсают человеческую плоть. Вот один из северян издал сдавленный крик и рухнул на землю: из культи, оставшейся на месте руки, хлестала алая кровь. Его быстро добил один из солдат. Дочь барона закрыла глаза и принялась молиться о том, чтобы их с Астругой случайно не задела одна из стрел, выпущенных своими же лучниками: в пылу схватки никто из них не обращал внимания на двух катарских женщин, скрючившихся меж толстых, выступающих из-под земли  корней старого вяза. Тем не менее старуха, в отличие от своей пугливой госпожи, следила за всем происходящим с кровожадностью дикого зверя, и ее глаза пылали отнюдь не человеколюбивым восторгом: видя, что перевес на стороне отряда барона, она наслаждалась развернувшейся перед нею картиной жестокости и совершенно не думала о том, что и сама может стать случайной жертвой побоища.

- Госпожа, почто зажмурились, а? – вдруг жарко зашептала она, подтолкнув плечом юную донну, - Откройте глазки-то: сын Сатаны того и гляди отправится в преисподнюю к своему отцу родному: эка его по головушке мечом приголубили…

Ода встрепенулась и открыла глаза: тело мессира де Марли, в двух местах отмеченное обломками стрел, тащили с места стычки. Она не знала, убит он, или только ранен, но судя по тому, что тела мертвых северян никто не трогал, Ода сообразила, что скорее всего он еще жив, и именно поэтому его волокут к эну де Бодри, кроме которого в отсутствие барона некому было возглавить поисковый отряд. Поскольку расправа над северянами была крайне жестокой и короткой, Ода преисполнилась уверенности, что с их командиром тоже не станут долго церемониться: на скорую руку зададут ему несколько вопросов, после чего он разделит печальную участь своих солдат. Все в ее мягкой и добросердечной натуре противилось очередной расправе, но достанет ли у нее дара убеждения, чтобы уговорить начальника гарнизона пощадить раненного пленника и доставить его в замок?

Ода неловко поднялась с земли и, путаясь в подоле длинной сорочки, побежала вслед за лучниками, тащившими северного рыцаря. Отягощенные ношей, они двигались не настолько быстро, чтобы не дать ей возможности себя опередить.

- Эн Фредерик! – душераздирающим голосом закричала баронская дочь,  первой подбежала к начальнику гарнизона и упала перед ним на колени:  простоволосая, босоногая, в перепачканной землей ночной сорочке, со связанными за спиной руками. Потрясающее зрелище даже для такого закаленного битвами старого солдата, как Фредерик де Бодри.

Отредактировано Ода де Кабаре (2015-03-09 14:19:54)

42

От подобной картины срок жизни французского пленника, и без того недолгий, в воображении начальника гарнизона сразу сократился вдвое.

- Донна Ода! - воскликнул он, бережно поднимая юную окситанку на ноги, - О, моя бедная госпожа, какое счастье, что мы нашли вас. Что мы нашли вас живой!... Негодяи. Псы бешеные…

Последнее относилось уже не к баронской дочери, а к ее мучителям, в это время грубоватые пальцы рыцаря сражались с поясом Марли, туго затянутом на запястьях недавней пленницы.
Освободив руки девушки от пут, Бодри с отвращением глянул на расшитый красным и золотым пояс – еще одно неоспоримое свидетельство преступления крестоносцев, а главное, нетрудно было догадаться, кому принадлежала эта вещица. На залитой кровью котте пленного француза, которого как раз привели, а вернее сказать, притащили к эну Фредерику, все еще были хорошо видны его червленые на золотом гербы. Но знатность пленника сейчас совершенно не занимала начальника гарнизона. Он прекрасно понимал, что владетельный барон Кабаре не пожелает принять ни единой серебряной марки выкупа за жизнь человека, напавшего на его дочь.

- Вот на нем мы вас и удавим… мессен, - выплюнул Бодри в лицо Марли, скручивая длинный пояс в подобие удавки.

Солдаты из замка по неизменному обычаю и этой войны и всех прочих воен, ворошили скарб своих поверженных врагов и отвязывали французских лошадей, на которых южане могли теперь с триумфом вернуться в Кабаре.

43

Матье не понимал пока еще причины ненависти и ярости, звучащей в словах окситанского рыцаря. Не понимал он и того, зачем люди из Кабаре расправились с его солдатами с такой жестокостью. Имея преимущества в численности, застав французов врасплох, почему они просто не окружили их и не велели сдаться?!
Правда в его положении Марли тяжело было рассуждать здраво. Мысли пленника путались, в глазах то и дело темнело от боли, и единственное, чего сейчас желал сеньор де Лай, - чтобы все поскорее закончилось. Пусть даже и тем, чем угрожает ему южанин. Просто скорее. Прежде чем он окончательно ослабеет от ран и лишится чувств на глазах своих врагов.

Поэтому глянув на рождение петли в руках Бодри, Матье принялся торопливо и сбивчиво молиться. Он не знал, насколько окситанец скор на расправу, и какой недолгий срок еще отпущен ему на земле. И спешил вверить свою душу, которая, в отличие от израненного тела, бессмертна, Господнему заступничеству и милосердию. Каждый раз, когда чего-то не хватает в мире людей, мы надеемся отыскать недостающее в вере.

При этом рыцарь видел жмущуюся к Бодри девушку, свою недавнюю пленницу. Но осознать, сколь переменчива бывает судьба, и как быстро порой воздается нам за дела неправедные, у него уже не доставало сил.

Отредактировано Матье де Марли (2015-03-09 17:45:48)

44

Ода, как зачарованная, смотрела на злополучный пояс, способный разрушить шаткий фундамент из доводов в защиту пленника, который она приготовилась возвести на зыбкой почве своего милосердия. Она до боли прикусила губу, собираясь с мыслями, и тут подоспела ее старая няня. Неясно, как она умудрилась распутать свои тенеты: может быть, за то время, что они сидели под вязом, настойчивая старуха успела перетереть веревку об острый древесный корень, кто знает, или же ее освободил кто-то из лучников. Так или иначе, руки у нее были свободны и в них она держала плащ плененного северянина, который Ода потеряла, устремившись навстречу к эну Бодри. Подковыляв к своей подопечной, старуха накинула ей на плечи плотное рыцарское одеяние и зашипела:

- А ну-ка, прикройте срам, госпожа: солнышко вашу камизу насквозь просвечивает. Не успеете оглянуться, свои же распутницей ославят…

Окситанская Годива поспешно запахнула плащ на груди и бросилась штурмовать неприступную крепость Бодри. Она должна отыскать в этом бастионе лазейку, пусть самую крохотную и на первый взгляд незаметную, которая позволит ей проникнуть к его главному донжону: сердцу. А если таковая не отыщется – в ход пойдут требушеты и толленоны.

- Эн Фредерик, - сказала она на окситанском, - Благодарю Вас и наших славных солдат за доблестную атаку и поздравляю с быстрой победой: я непременно расскажу о том  мессену барону, моему отцу, когда он вернется домой. Но позвольте мне вступиться за жизнь этого человека, - она указала пальцем на поверженного в прах француза, который не мог понять ни слова из того, что она говорила начальнику гарнизона. – Вы, верно, считаете, что он хотел причинить мне непоправимое зло, но это не так. Он дал мне свой плащ, чтобы я не замерзла, а главное – не позволил своим солдатам, которые и схватили нас с Астругой, убить нас или нанести нам иной вред. И это при том, что он принял меня за вилланку.

Ода мельком посмотрела на распростертого на земле рыцаря и сердце ее сжалось: еще недавно такой сильный, красивый и уверенный в себе, сейчас он был лишь жалким подобием былого великолепия.

-Вам известно, что я немного понимаю и говорю по-французски,- быстро продолжила она, опасаясь, что суровый солдат придушит пленного у нее на глазах голыми руками. –  Так вот:  у меня есть основания полагать, что мессиру де Марли есть о чем рассказать. Но сейчас он не в состоянии говорить: вы же видите, в каком он состоянии. Прикажите лучникам перенести его в замок: там он понемногу придет в себя, и вы сможете его как следует допросить.

Благородная игра в шахматы, столь популярная среди рыцарства*, была знакома баронской дочери, и сейчас она жертвовала пешку для того чтобы в ближайшем будущем обрести более уверенную позицию на турнирной доске. Разумеется, в замке француза будут пытать, но это еще когда, а сейчас ей надо было спасти его от позорной смерти через повешение.

*см. у Пастуро

Отредактировано Ода де Кабаре (2015-03-09 19:46:06)

45

Верный рыцарь барона де Кабаре слушал дочь своего господина с растущим удивлением. На все путанные девичьи доводы о том, что, дескать, плащ отдал да убить не позволил, у эна Фредерика был один веский ответ: нечего было этим северным псам вообще совать нос в Ластур. Незваные, нежеланные, с кровью нечастных безьерцев на руках и мечах… Да о чем тут говорить, отец ее ускакал в Каркассон оборону держать, и еще неведомо, вернется ли живым к своей жене и детям, под стенами замка, как у себя дома, разгуливают франки, хватают старух и девиц, обвиняют из во всяких гнусностях, а она жалеет негодяя, который мог ее убить, но не стал себя утруждать.
Надо сказать, что, глядя на Оду, Бодри испытывал не только раздражение. Конечно, нечего женщинам совать нос в мужские дела, но если бы сердечко юной дочери Пьера-Роже совсем не тронула жалость к поверженному врагу, эн Фредерик удивился бы не меньше. Девица есть девица, такими им и надлежит быть, жалостливыми. Главное, чтобы женская жалость не мешала тому, что должно быть сделано.

- Это в каком еще таком он состоянии? - не скрывая презрения, переспросил начальник гарнизона. Уж явно не в том состоянии, в котором были, например, рыцари-храмовники, попавшие в плен к сарацинам при Хаттине. С тех султан велел живьем кожу содрать, а этот… А этот француз был мужчиной молодым и крепким, и от пары царапин, коли ему в том не подсобить, сам точно не преставится. Это девочка по неведению перепугалась, потому как пленник весь кровью измазан.
- Может молиться, сможет и говорить, - заключил Бодри, к последнему заявлению Оды отнесшийся со всей серьезностью. Ведь и правда, франк может знать что-то важное. Никогда не поздно отправить гонца к барону.
- Не спеши на встречу со своим богом, пес, - оборвал молитвы пленного южанин. - Сначала тебе придется побеседовать со мной.

Тут он подумал, что мадонне Оде, пожалуй, не стоит смотреть на такое.

- А вам, моя госпожа, я вот что скажу. Ваша матушка уже все глаза выплакала от страха за вас. Потому немедленно отправляйтесь в замок, солдаты мигом доставят вас туда. А я… немного задержусь тут.

Бодри махнул рукой, и баронской дочери тут же подвели коня. Разумеется, самого лучшего из всех, что нашлись среди захваченной добычи.

46

Матье и правда не понимал того, что девушка говорила мужчине. Слишком быстрый разговор, малознакомый язык. Но зато он хорошо понял, что южанин говорит ему. И презрение, которое пленивший его рыцарь даже не пытался скрывать, разом лишило француза того настроя, что подобает человеку, готовящемуся ко скорой встрече с Создателем. 
В его положении не место было уязвленной гордости, но северный крестоносец, потомок рода славного и надменного, скорее отказался бы от самой жизни, чем от чести. Стиснув зубы, он поднялся, опасно покачнулся, но все же удержался на ногах, медленно вытер с лица кровь.

- Я Матье де Марли, сеньор де Лай, внук Матье де Монморанси, коннетабля Франции. И я не стану беседовать с человеком, позабывшим обо всех законах рыцарской чести. Так что не утруждайте себя расспросами, мессир.

Он видел, как окститанский солдат, почтительно кланяясь, подводит юной вилланке коня, его коня, все еще накрытого длинной попоной с гербами де Марли. А тело Стефана наверное уже остыло, и отец Осберт мертв, и остальные…
«Я сплю, - хотелось воскликнуть французу. - Сплю и вижу какой-то кошмарный сон!»
Но если в подобном положении люди легкомысленно просят: «Ущипните меня!», то для Матье открывались более разнообразные перспективы. Одной только боли от засевшей в бедре стрелы хватало, чтобы понять, что все происходит наяву.

47

Внук коннетабля Франции?!Сказанное северянином, который, несмотря на раны, нашел в себе силы подняться на ноги, ошеломило мнимую вилланку. Она была более чем уверена, что будь на месте начальника гарнизона ее отец, мессира де Марли уже несли бы в замок на носилках, наспех сооруженных из веток и плащей. Что-что, а законы рыцарской чести барон де Кабаре знал назубок и всегда придерживался если не их духа, то по крайней мере буквы. Но спорить с начальником гарнизона в присутствии подчиненных ему людей было и немыслимо, и бессмысленно, тем более ей, незамужней деве, пусть она и была старшей дочерью его сюзерена.

Юная окситанка посмотрела на коня, покрытого гербовой попоной: ей явно придется ехать позади одного из лучников или меченосцев, крепко держась за его бока. Неподалеку она заметила Изарна де Лаурака, одного из воинов, что пришли им с Астругой на выручку: это был красивый и храбрый юноша и превосходный наездник, двумя или тремя годами ее старше.

- Я хочу, чтобы меня отвезли в замок вы, эн де Лаурак, и как можно скорее, дабы не множить понапрасну тревоги моей дорогой матушки.

Ожидая, пока де Лаурак сядет в седло и поможет ей устроиться позади себя, она размышляла, успеет ли он доставить ее в Кабаре и вернуться обратно к эну  де Бодри с весточкой от донны Брюнисенды прежде, чем начальник гарнизона приведет свой опрометчивый приговор в исполнение?

Ода с состраданием взглянула на королевского сокола, которому  главный сокольничий ее отца столь ловко и беспощадно подрезал крылья, и сделала последнюю попытку воззвать если не к рыцарской чести, то к здравому смыслу старого солдата:

- Эн де Бодри, я уезжаю с надеждой, что вы не навлечете на земли и замки своего господина беды, сравнимой с той, что постигла Безье.

Отредактировано Ода де Кабаре (2015-03-11 06:32:38)

48

Безье! Это слово, ставшее для окситанцев символом зверств крестоносцев, а для самих крестоносцев чудом и знаком божьего одобрения их миссии, дамокловым мечом нависло над привычными и северным, и южным рыцарям воинскими традициями.

- Не тебе заводить разговор о чести, франк, - разозлился Бодри. - Вы свою честь похоронили под руинами Безье. Но одного города вам мало, не так ли? Каркассон, наши замки в Ластуре? Кровь, смерть, костры во славу вашей сатанинской церкви! Что ты делал тут, что вынюхивал, внук коннетабля Франции, вместе со своими лживыми священниками?

А поскольку француз в чем-то оказался человеком слова и отвечать эну Фредерику явно не собирался, тот, не сдержавшись, шагнул к пленнику вплотную. Нет, бить его Бодри не стал, не в присутствии донны Оды. Но, взбешенный подступающим неприятным ощущением собственной неправоты, - ни с одним из своих соседей, окажись их война обычной, междоусобной, он бы так не обошелся, - схватился за обломок древка стрелы, по-прежнему торчащий их бедра Марли, и как следует крутанул его в ране.

49

Глаза Матье широко распахнулись от неожиданности, и с губ его сорвался странный звук, напоминающий одновременно и стон, и проклятие. А потом француз, воспользовавшись тем, что люди Бодри, не предполагая уже в израненном рыцаре воли к сопротивлению, больше не выкручивают ему руки, с удовольствием двинул эну Фредерику в челюсть, единственное место, куда имело смысл бить рыцаря, чье тело защищает длинная кольчуга. Не думая о возможных последствиях, или, быть может, сознательно желая быстрого конца.

Начальник гарнизона отшатнулся, солдаты, наоборот, запоздало кинулись к пленнику.

- Задайте этот вопрос своему тулузскому графу, - выплюнул Марли. –  Который публично покаялся в Сен-Жиле и принял крест вместе с нами. Или его вы тоже удавите при встрече?

После того, с какой неприязнью южанин заговорил о священниках, рассказывать ему о цели их визита в Ластур Матье расхотелось окончательно. Странное дело, то, о чем он без всякой задней мысли откровенничал среди ночи с крестьянкой, сейчас сеньор де Лай не намерен был повторять даже под пыткой. Но разговор с девушкой не таил в себе угрозы для проповедника, которого они разыскивали. Этот рыцарь – совсем другое дело.

Стиснув зубы, француз сам выдернул из бедра наконечник стрелы, не желая оставлять Бодри лишний повод для забавы. В глазах опасно потемнело, и кровь, как обычно бывает при подобных манипуляциях, хлынула из растревоженной раны с новой силой. А потом подоспевшие стражники обрушили на пленного град ударов, и падать было уже не так недостойно, как если бы он свалился с ног без помощи усердных окститанских солдат.

50

Слепая Фортуна со скрежетом повернула колесо своей прялки, больше похожее на тяжелый мельничный жернов. Вместо того, чтобы немедленно отправиться в замок, Изарн де Лаурак замешкался, проверяя крепость подпруги, и эта задержка позволила Оде стать свидетельницей жестокой сцены.  Дочь барона понимала, что война неотделима от насилия, но сейчас смертельная угроза нависла над тем, кому она была обязана жизнью. Окситанка бросилась в гущу стражников и, упав на землю рядом с бездыханным северянином, попыталась прикрыть его от ударов своим телом, так что ее тонкая сорочка сразу же запачкалась кровью, сочившейся из раны.

Отредактировано Ода де Кабаре (2015-03-11 16:07:07)

51

- Прекратить! – рявкнул Бодри.

Меткий удар француза выдался болезненным вдвойне. И физически: у внука французского коннетабля оказалась тяжелая рука, так что рот эна Фредерика быстро наполнился кровью, которую старый солдат вынужден был сплюнуть под ноги прежде, чем заговорить. И упоминанием о мессене Раймоне, славном графе Тулузском, чье постыдное покаяние перед папскими легатами и последующее вступление в ряды крестоносцев явно сбило многих окситанских баронов и сеньоров с толку. Некоторые из них теперь отказывались сражаться, в том числе и под Каркассоном,  и говорили, что готовы по примеру графа присягнуть на верность французам, избавиться от альбигойцев в своих землях и остаться в стороне от надвигающейся войны.
Тут Бодри нечего было ответить пленнику.
А неожиданное вмешательство донны Оды избавило начальника гарнизона от необходимости отвечать. Юная дочь его господина белой голубкой порхнула к упавшему человеку, солдаты в растерянности отступили, опасаясь случайно нанести обиду госпоже и недоумевая, что им теперь делать.

- Донна Ода!

Эну Фредерику стоило раньше сообразить, что Ода, это невинное дитя, едва вступившее в пору взросления, все же оставалась дочерью Пьера-Роже и многие черты характера унаследовала от своего отца. И когда она просила его пощадить француза, Бодри нужно было сразу уяснить, что от своего намерения девушка не отступится. К несчастью желание дочери, в какой-то степени созвучное уже желанию самого начальника гарнизона (иногда меткий удар в челюсть чрезвычайно располагает людей друг к другу), прямо противоречило распоряжению матери Оды. Эн Фредерик был слишком хорошим солдатом, чтобы забыть о пожелании донны Брюнисенды. Да и пленником крестоносный рыцарь был бы весьма и весьма неудобным.

- Я же велел вам возвращаться домой! – в сердцах воскликнул старый солдат. – Де Лаурак, Вернэ, отвезите госпожу в замок, она не в себе после случившегося и сама не ведает, что творит.

Так будет лучше всего. Никто не посмеет усомниться в том, что у девушки временно помутился рассудок от волнения после обрушившегося на нее несчастья. Подобное объяснение успокоило и солдат, двое молодых людей бережно поставили донну де Кабаре на ноги и, поддерживая под руки, повели к лошади.

- Ты тоже ступай, - прикрикнул Бодри на старую служанку.

Также на ноги поставили и француза.

- Обещаю, что наша беседа не затянется, - с неожиданным сожалением в голосе заметил окситанец. - Какое дерево вам по душе в этом лесу, а, мессен?

52

- На ваше усмотрение, мессир. Это же ваш лес, - невозмутимо отозвался Марли. Он полагал, что сделал все, что мог. И если возможности спасти себя у француза не было, то, по крайней мере, презрения и отвращения в голосе окситанского рыцаря больше не слышалось.
- Если можно, подальше от дороги…

Он глубоко вздохнул, провожая взглядом бледную красавицу, чье неожиданное заступничество, пусть и безрезультатное, заметно впечатлило Матье. Когда жизнь вот-вот оборвется, каждая мелочь видится наполненной особым смыслом. Было в этой девушке что-то такое, ради чего стоило бы жить… Но видно не судьба.

- Он так трогательно пыталась меня спасти, - пробормотал сеньор де Лай. – Скажите мне, эта дама… она ведь не крестьянка?

53

- Эта дама – дочь барона де Кабаре, - пояснил эн Фредерик, хмурясь. Куда удобнее было считать, что французы знали, кого они схватили, и отдавали себе отчет о последствиях похищения дочери местного сеньора. Но сначала сама Ода говорит, что ее приняли за вилланку, теперь и крестоносец туда же. За какой надобностью северянам было хватать крестьянок, Бодри решительно не понимал. И это было неприятное ощущение. Непонимания.
И все ж продолжая играть роль зловеще-гостеприимного хозяина, он указал пленнику вглубь леса.
- Прошу, мессир.

Подальше от дороги? Это он о чем так беспокоится? О своих бренных останках, - висельники и правда являют собой зрелище довольно неприглядное, особенно когда до них добираются волки и вороны, - или об обитателях Ластура?
Начальник гарнизона не сомневался в том, что любой из крестоносцев, разглядев у дороги повешенного в гербовой котте, придет в негодование так же, как он сам негодует, вспоминая о резне в Безье.
И мысль о том, что француз пытается оказать ему любезность, окончательно испортила Бодри и без того скверное настроение.

54

- Понимаю…
Кажется, Марли и правда начинал понимать истоки неприязни и безжалостности окситанцев к его людям. Дочь барона, значит. Если бы она ему сказала… Если бы он мог сейчас объяснить этому рыцарю, что в дело вмешалась нелепая случайность… То его объяснение уже не воскресит его людей и не изменит того, что произошло. И мандрагора уже бессильна, и колдовство, и молитвы. 

Француз шагнул было за своим грядущим палачом, покачнулся, и предупредительные солдаты, - на этот раз они не спускали с пленника глаз, переживая за челюсть своего командира куда больше, чем он сам, - удержали Матье от нового падения. Черт с ними, пусть тащат, все равно идти он уже не мог, только держаться на ногах, да и то с горем пополам.

Под ногами мелькали бурые пятна запекшейся на дерне крови и мертвецы, которые всего четверть часа назад были его соратниками и соотечественниками. А все могло бы обернуться иначе, если бы не бессонница и не свет в ночи, который поманил северного рыцаря на погибель и ему, и его людям.
Они миновали поляну, послужившую французам местом ночлега и ставшую местом их последнего и вечного успокоения, но глубоко углубляться в лес не стали. Синьор де Лай с трудом поднял голову, ища взглядом клочки неба среди древесных ветвей. Не то, чтобы он не одобрял выбора Бодри, но дерево, которое облюбовал южанин, не казалось пленнику достаточно развесистым для того, чтобы… В общем, для того, чтобы осуществить то, за чем они пришли.

55

Видимо из опасения, что потерявшая рассудок дочь барона может на полном ходу спрыгнуть с лошади, Изарн де Лаурак усадил ее перед собой, а не сзади, как это обычно делалось, и пустил  коня с места в галоп. Ода и опомниться не успела, как оказалась у замковых ворот, которые гостеприимно распахнулись, приглашая беглянку под высокую кровлю отчего дома. Во дворе уже столпилась баронская челядь и лучники из числа тех, кого оставил для охраны твердыни эн Фредерик. Для Оды их сочувственные взгляды были как горячие уголья, грозившие оставить на ее лице страшные отметины позора, сходные с теми, что носят на себе преступники, подвергнутые наказанию раскаленными клещами. Впрочем, де Лаурак не дал возможности сострадательным зевакам долго глазеть на юную госпожу. Подхватив баронскую дочь на руки, молодой лучник понес  ее внутрь донжона, но не в ее собственные покои, а в супружескую спальню хозяйской четы, где их ожидала донна Брюнисенда, уже оповещенная дозорными замка о победе над северянами. Она не вышла встречать свою блудную дочь, хотя и знала о ее возвращении, и сейчас стояла у окна, ожидая, когда та предстанет перед ее материнским оком. Когда де Лаурак  появился на пороге комнаты со своей ношей на руках, супруга барона не бросилась навстречу и вообще никак не выразила  своих истинных чувств. Выполнив свою миссию, лучник поклонился госпоже и направился к выходу из покоев, как вдруг донна Брюнисенда прервала молчание:

- Эн Изарн, есть ли пленные? – спросила она и глаза ее беспокойно и настороженно сверкнули.

- Нет, госпожа: мы уничтожили весь отряд, - отвечал де Лаурак с очередным поклоном, будучи уверенным, что к этому моменту последний из северян уже успел украсить собою один из старых вязов.

Ода судорожно стиснула руки и низко опустила голову, чтобы мать не заметила, какое воздействие оказали на нее эти слова. Но от донны Брюнисенды мало что могло ускользнуть. Отпустив лучника милостивым кивком, она несколько мгновений рассматривала кровавые пятна на сорочке дочери с нескрываемым отвращением, как если бы перед ней был клубок ядовитых аспидов или покрытые бородавками жабы.

-Тебе есть что сказать мне, дитя мое? – наконец промолвила она ледяным тоном, который никак не вязался с ласковым словом «дитя».

- Это не моя кровь! – верно истолковав взгляд матери, дрожащим голосом воскликнула Ода. - Со мной все хорошо, матушка! Я…я такая же, как и прежде! А как себя чувствует сестрица мессена де Мираваля? – добавила она, вспомнив о той, ради кого отправилась в лес.

Донна Брюнисенда приподняла брови, удивленная тем, что дочь осмеливается задавать ей вопросы вместо того, чтобы приводить доводы в свое оправдание и на коленях умолять о прощении:

-  Каталине много лучше, но мне кажется, что сейчас тебя должно волновать совсем не это.

Она помолчала, как будто ожидала того, что на этот раз  преступница ответит как должно, но Ода не проронила ни звука, охваченная мучительным стыдом за свой проступок и страхом перед неминуемым наказанием. Но кроме этого, ее терзало раскаяние от того, что она не сумела спасти мессира де Марли от страшной  и  преждевременной смерти. К раскаянию примешивалось и другое чувство, истинную природу которого юная окситанка не могла определить. Всякий раз когда она вспоминала благородного французского рыцаря и его ужасающие раны, сердце у нее начинало то тоскливо ныть, то колотиться так, как будто она пробежала, не останавливаясь, дорогу от деревни до замка.

Тем временем ее мать снова прервала  молчание:

- По-хорошему я должна запереть тебя в подземелье и держать на черством хлебе и воде, пока ты не раскаешься и не покаешься в своей дикой и греховной выходке. Но я поступлю иначе:  дождусь возвращения  твоего отца, и пусть он решает, как с тобой поступить. А туда, где на самом деле место тебе, я пока что посажу Астругу:  старая греховодница переполнила чашу моего терпения. Прислуживать тебе с нынешнего дня будут Арнода и Ломбарда, и сейчас они отведут тебя в купальню, чтобы помочь вымыться, сменить одежду, а также проверить, действительно ли ты такова, как прежде.

Многозначительный взгляд на испачканную кровью камизу ясно давал понять, что именно имелось в виду. Донна Брюнисенда тяжело вздохнула:

- Если бы можно было вместе с грязью и кровью смыть грехи и позор… Ступай, дитя мое, и на досуге подумай о том, что ты расскажешь мне после того, как приведешь себя в достойный вид.

Отредактировано Ода де Кабаре (2015-03-13 10:33:14)

56

Эн Лаурак между тем немного предвосхитил события, сообщая даме де Кабаре о том, что он, как полагал, уже свершилось. Потому что все происходило немного иначе.

- Мне хотелось бы сказать вам, - эн Фредерик без труда угадал причины сомнения, читавшегося на бледном лице пленного француза, - что я позволю вам подождать еще лет десять до того дня, когда на этом вязе можно будет действительно вздернуть человека. Но дело всего лишь в длине вашего пояса.

Грядущая расправа заметно не доставляла Бодри удовольствия. То, что он готов был совершить сгоряча, пока кровь еще играет после боя, теперь виделось начальнику гарнизона изрядной низостью. Если бы не приказ хозяйки…
Он мог бы ослушаться и ее, донна Брюнисенда всего лишь женщина, она мало что смыслит в делах воинских. Но старый солдат опасался, что и сам барон де Кабаре не одобрил бы ни того, что произошло этой ночью, ни последствий случившегося, ни появления в подвалах замка неожиданного пленника.
Что ж, оставалось довольствоваться тем, что жизнь и смерть крестоносца он доверит провидению, а уж кто из богов и как ею распорядится, не его забота.

Повинуясь знаку командира, солдаты заломили Марли руки, и Бодри привязал француза к дереву, накрепко стянув тому запястья его же поясом.

- Я оставляю вас с миром, мессен.

Жестоко? Быть может. Но все же не позорная петля, унижающая рыцарское достоинство. Кажется, это все, что он сейчас мог сделать для внука французского коннетабля.

57

- С миром? – когда Матье понял, как с ним намерены поступить, он попытался сопротивляться, но силы явно были не равны, а пояс достаточно крепок, чтобы не оставлять рыцарю надежды на возможность освободиться самостоятельно.
- С миром?! Вы же обрекаете меня на смерть долгую и мучительную. Поистине, на юге бытуют странные представления о милосердии!

Воображение, и без того довольно путанное после удара по голове, который Марли неудачно пропустил в бою, тут же подсказало рыцарю, что после того, как поле боя покинут люди, очень скоро, привлеченные запахом пролитой тут крови, на поляне появятся звери, любители полакомиться падалью. Возможность быть сожранным волками живьем виделась очень и очень неприятной, оставалось уповать на жажду и кровопотерю. Которые, быть может, расправятся с ним прежде лесных обитателей.

- Постойте, не оставляйте меня тут! – не сдержался пленник, теряя остатки невозмутимости. - Проклятье! Мор и чума на ваши головы!

Куда великодушнее было его просто зарубить, илу удавить, раз на то пошло.
И мольба, и проклятье пропали всуе, южане уходили, и когда спины его палачей окончательно растворились в зарослях, Матье бессильно прижался затылком к потрескавшейся коре. Постояв так какое-то время и обравшись с силами, он снова попытался освободить руки, и снова безрезультатно. Ничего, кроме пронзительной боли в спине, там, где Марли отметила вторая окситанская стрела, эти полные отчаяния рывки французу не принесли. А отчаяние и правда подобралось вплотную, улыбалось крестоносцу неприятным волчьим оскалом и напоминало, что мученики за веру наверняка попадают в Рай. Только вот путь у них… не очень приятный.

Когда неподалеку послышался треск ветвей, раненый человек устремил туда взгляд полный откровенного ужаса. Проявлять выдержку перед лицом врага требовали воспитание и рыцарская гордость, демонстрировать хладнокровие наедине с лесной чащей в столь отчаянных обстоятельствах – какой с того прок.
«Так быстро? Господи, все же ты милосерден…»
Вместо зверя, однако, из кустов показалась всклокоченная голова его собственного оруженосца, и сеньор де Лай поначалу решил, что каким-то образом уже успел пересечь ту грань, что отделает реальность от мира грез, и ему явилось видение. Видение оказалось грязным, исцарапанным, и, в отличие от своего господина, несказанно обрадованным их встрече.

- Мессир де Марли, о мессир де Марли!

- Стефан? Ты жив? – не сразу поверил в свою счастливую звезду Матье. – Как тебе удалось спастись?

- Я, ну я, знаете… - юноша замялся, пытаясь объяснить, как так вышло. Потому что воинская доблесть была тут не причем. В момент нападения окситанцев Стефана просто не было в лагере. Чем же он занимался? Делом странным и порицаемым. Юного француза настолько захватила история с ведьмами, что он, выждав, когда все уснут, а небо развиднеется, отправился на то место, где две женщины ковырялись в земле. Полюбопытствовать, что они искали.
Вместо пространного рассказа, оруженосец продемонстрировал своему сеньору грязный корень, очертаниями характерно напоминающий человеческую фигуру.
- Вот, смотрите, что я… Нашел, - добавил он упавшим голосом.

- О господи, - Марли не знал, смеяться ему или богохульствовать. – Мандрагора… Мандрагора!


Вы здесь » Время королей » ➤ Pro memoria » Плач Мандрагоры