- Позвольте мне, отец, уйти к себе, - тихо попросила Хосефа.
Испания, Эскуриал… они казались сейчас такими далекими и неправдоподобными, словно мираж. К тому же, отец часто говорил об Испании, достаточно часто, чтобы Хосефа перестала об этом думать, а сейчас она тем более не могла ни о чем думать. От усталости и пережитого голова у девушки кружилась, голоса отца, мачехи и брата гудели, как морской прибой, так, что она с трудом могла понять, о чем идет речь. Лица сливались с желтым мерцанием, плывущим от свеч по гостиной…

Получив позволение, донья Хосефа медленно поднялась к себе, каждая ступенька давалась с трудом. Позволила служанкам себя раздеть и только когда полог ее постели был задернут, когда она осталась одна, в тишине – только пение ночной птицы доносилось сквозь закрытые ставни – поняла, что на этот раз все иначе.
Отцу придется что-то предпринять, чтобы защитить ее и ее доброе имя, а по ту сторону моря не будет дона Гонзаго. Но будет кто-то другой, такой же нежеланный сердцу Хосефы, потому что он не будет ее Амаро.
И только одна надежда была у девушки, одна вера, но вера ее была тверда даже сейчас – что возлюбленный ее вернется до того, как ее отправят из Гаваны.

Он вернется.
Они будут вместе.
Хосефа не знала, каким чудом это осуществится, но верила, что так оно и будет.
Пальцы девушки нашли раковину с жемчужиной, спрятанную под подушку и крепко сжали.
«Да сохранит тебя моя любовь, Амаро. Да сохранит твоя любовь меня для тебя».
Над Гаваной мерцали звезды россыпью королевских драгоценностей, и каждая звезда – чья-то молитва…