Барон де Бриенн был мрачен и бледен.
Вчерашняя размолвка с де Венденалем не прошла для сэра Бриана безнаказанно. Бессонная ночь, полная самых неприятных для «волка» размышлений, тенью впилась в заострившиеся скулы и сделала линию упрямо сжатого тонкогубого рта особенно непримиримой.
Еще вчера днем он надеялся на скорое судилище. Но теперь не прочь был бы отложить суд над леди Хайденгем на несколько дней. И потратить это время на то, чтобы избавиться от неожиданного защитника миледи. Слуги барона вечером успели разведать, что француз путешествует в компании пары слуг, пажа и певца. Смешно считать подобный отряд серьезной военной силой. Выманить бы этого дю Перша из-за стен Ноттингема, и…
Однако понятно было, что шериф не намерен оказывать своему союзнику еще одну услугу и предоставлять отсрочку. Обвинениям в адрес Ровены суждено прозвучать сегодня же, но сначала придется возиться с ожидающими приговора голодранцами. Виселица уже поставлена, и негоже ей пустовать слишком долго.

Де Венденаль не ошибался. Сэра Бриана абсолютно не волновала судьба простолюдинов, провинившихся (или не провинившихся – какая к дьяволу разница) перед суровым королевским законом. На лице занимающего кресло под своим гербом барона читалось откровенное: «Давайте вздернем их поскорее».
- Не томите, милорд, велите выводить заключенных, - посоветовал де Бриенн шерифу. – Публика подтягивается со всех ног и вот-вот начнет аплодировать…
«Вот кто у нас король жонглеров, а вовсе не тот французишка-певец, которому вздумалось распевать хвалы Ровене Хайденгем».

Сэр Родрик, несмотря на вчерашний пир, поднялся рано и поднял слуг. Сегодня предстоял суд, на котором Родрику наверняка придется выступить, свидетельствуя против саксонки и ее виллана. Последствия вчерашних возлияний давали  о себе знать и де Круа был хмур, неразговорчив и раздражителен. Настолько, что даже отвесил тумака Гаспару, когда тот нечаянно брызнув водой на брэ хозяина во время умывания. Закончив утренний туалет и одевшись в парадную гербовую одежду, Родрик вместе с остальными обитателями замка проследовал к заутрене, после чего вновь отдал должное местной кухне за завтраком. Аппетит не покинул рыцаря несмотря на мрачное настроение и вчерашний пир. После завтрака начались приготовления к судебному заседанию. Родрик отошел к стене и занял место рядом с де Грендоном на правах нового слуги шерифа и замер, ожидая приказов от нового господина.

По крайней мере еще один человек в Ноттингеме не испытывал ни малейшей радости при мысли о новой службе брабантца.
Жоффруа дю Перш видел де Круа на вчерашнем пиру, но с разговором не сложилось. И сейчас, глядя на то, как уверенно сэр Родрик занял место подле командира ноттингемского гарнизона, де Шатоден понял: его товарищ по палестинскому походу свой выбор сделал. Что ж, дай Бог, чтобы ему не пришлось по воле де Венденаля ввязаться в заговор. Потому что однажды в Англию возвратится король… Что бы там ни думал по этому поводу его отец, француз был уверен – очень скоро Ричард вернет себе и свободу, и королевство. Тот, кого воины Христа прозвали «Львиное сердце», просто не из тех людей, что могут бесследно сгинуть в заточении.
Дю Перш в усталой задумчивости потер переносицу. Он тоже спал недолго и некрепко, вновь и вновь перебирая в уме свои возможности давления на шерифа. Увы, их было не так уж много. Дела большой политики никак не пересекались со внутренними ноттингемскими склоками, и де Венденаль имел полное право попросить своего гостя не совать нос в последние. И хорошо, если только попросить…
Поэтому, предполагая, что историю с обвинениями в адрес леди Хайденгем, возможно, не удастся разрешить миром, Жоффруа еще с вечера велел своим слугам проверить его кольчугу, подготовить оружие, и с утра первым делом наново перековать рыцарского коня.
- Мы собираемся на войну? - озадачился Жан, только-только начавший входить во вкус спокойной жизни за надежными замковыми стенами. – Велика Господня сила, и кто же наши враги?
Сержант Бертран, более склонный подмечать дурное настроение своего господина, коротко и весомо ткнул разболтавшегося приятеля кулаком под ребра.
- Мы войну и не покидали. Или запамятовал Лейстер!
Свежее воспоминание об английском гостеприимстве мигом сделало Жана серьезным. Об остальном мессир дю Перш мог не беспокоиться. Его люди свое дело знали.

«Королевские преступники» выглядели измученными и жалкими. Но даже французу, совсем недавно сетовавшему на то, что в Англии слишком много виселиц, сегодня было не до них. Он спустился на галерею для того, чтобы составить свое мнение о суде, которому суждено решать судьбу леди Ровены. И еще раз, теперь уже при свете дня, взглянуть на барона де Бриенна. Так ли страшен дьявол, как молва о нем…
Сэр Бриан ничем не походил на массивного звероподобного барона Эльдреда, но в норманне чувствовалась иная стать. Кинжал с виду не так грозен, как дубина. Но от того не менее, а куда более смертоносен.
- Если со мной что-то случится, - а возможность такого развития событий тоже не стоило сбрасывать со счетов, - вы с Жаном вернетесь к моему отцу, - «предусмотрительно» распорядился рыцарь. – Ты, Жильберт, волен искать себе нового господина, а вы…
Приходилось признать, что с того света непросто покровительствовать попавшим в беду девушкам, и взор де Шатодена невольно устремился на епископа. Быть может, он и есть меньшее из зол? А потом Жоффруа принялся высматривать среди зрителей воспитанницу Преподобного. Наверное, она имеет право знать о судьбе своего отца.

Эйлит не на шутку испугалась. Почему мессир Жоффруа заговорил в таком тоне? Так, словно бы он уже собирается умереть?

Единственной ее надеждой, единственным защитником на сегодняшний день был Жоффруа дю Перш. Мысль о том, что и сам мессир Жоффруа может нуждаться в какой-то защите, что он не ангел и не обладает даром бессмертия, даже не приходила ей в голову. И что она будет делать, если вдруг мессира Жоффруа не станет?

Эйлит оборвала сама себя - о чем она думает? Человек говорит о возможной смерти, а она переживает за свою безопасность.
- С вами ничего не случится, мессир, - тихо произнесла Эйлит. -  Не может случиться.

Воздаянием за свои ночные голодные муки епископ предвидел сегодняшний божий суд над миледи Ровеной. Подумать только, разве можно было предположить, что в подобной глуши произойдет такое событие, и такая потеха? Преподобный был совершенно уверен, что сегодняшнее судилище и унижение Ровены – это расплата за её грехи. Перед ним в частности. Долг не отдала, отвергла… В общем, заслужила. И на этом рассуждении де Нонан поставил жирную точку в собственном приговоре несчастной.
Каково же было его разочарование, когда шериф решил сначала заняться очевидными висельниками из того отребья, которое гниет в подвалах его замка, оттягивая сладостный момент. В любом случае епископ мог остаться в выигрыше, главное – вовремя потянуть за нужные ниточки, так что исхода поединка он ждал с особым интересом. В нём проснулся азартный игрок, жаждущий поскорее узнать, правильной ли была его ставка. О своей воспитаннице он и думать позабыл, как только увидел хмурого и злобного барона подле шерифа. Епископ очень надеялся, что этот голодный волк вчера перепил, и его мучает не только перспектива погибнуть от меча никому не известного заезжего рыцаря, но и жестокое похмелье. По крайней мере, де Нонан с наслаждением представлял, что именно это сейчас происходит с бароном, мрачно уставившимся себе под ноги. Гвенда его теперь, похоже, интересовала в последнюю очередь, и приглядывать за ней не имело смысла, так что преподобный оставил её где-то на задних рядах нобилей, вместе с девицей Левертон, с которой, принимая во внимание обстоятельства, описанные Биллем, решил не спускать глаз, а посему привел с собой на судилище. Оставить её в замке было бы неосмотрительно, мало ли кто решит её наведать. Хотя бы Гисборн, увивавшийся за Рунильдой весь вчерашний вечер. Нет, её надо было держать на виду, хоть и на некотором расстоянии.
Преподобный сладко зевнул.

… - Мне очень хочется в это верить,  - покачал головой дю Перш.
«И вам, «мастер Роже», понятное дело, тоже».
Слушая обвинения и следующие за ними однообразные в своей суровости приговоры, рыцарь невольно поймал себя на странной мысли. Ему показалось, что он начинает понимать желание отца изменить английской короне. Невозможно было представить, чтобы в Мортань-о-Перш такие вот массовые казни устраивались в обход воли владетеля-графа. И так же невозможно представить, чтобы дю Перш-старший с подобным пренебрежением относился к своим вассалам и своим владениям. Но в Англии порядки иные. Де Венденаль – королевский чиновник. Присланный в Ноттингем, якобы чтобы защищать народ от произвола баронов, а на самом деле веревки вьющий из тех и других. И попробуй взбунтуйся, сразу получишь обвинение в государственной измене…

«Никто из них не вступится за леди Ровену, - гость из-за пролива обвел оценивающим взглядом постные лица высокородных зрителей судилища. – Никто не понимает, что, позволив шерифу Ноттингемскому сегодня посягнуть на честь и права благородной дамы, завтра он сам может оказаться на ее месте… Что ж, не будем терять время…»
Времени, действительно, у де Шатодена оставалось не так уж много. Показания свидетелей делались все короче, и непреклонное «виновен» звучало все чаще. Нужно было воспользоваться хотя бы тем, что епископ оказался в числе судей, а значит, не помещает разговору Жоффруа с дочерью графа Девона.
Отыскать девушку среди зрителей не составило большого труда, Жоффруа видел ее вчера на ужине и постарался как следует разглядеть и запомнить. Странно было, что преподобный де Нонан вообще привел свою подопечную полюбоваться процессом.
«Она не только зритель, - напомнил себе француз. – Вполне вероятно, что она - свидетель обвинения».
- Миледи, я искал встречи с вами, - леди Гвенда была не одна, свиту ее составляли еще одна юная дама, сурового вида служанка и дородный монах. Рыцарь учтиво поклонился всей честной компанией, размышляя над тем, как ему вернее похитить девицу у этих троих, и добавил: - Учитывая мое беспокойство о судьбе леди Хайденгем, это было ожидаемо. Если вы удостоите меня разговором, моя признательность будет искренней и безмерной.

- Признаться, я мало что знаю о ваших родственниках, мадам, - Жоффруа осторожно улыбнулся. Повод, выдуманный девушкой для того, чтобы избавиться от не в меру любознательной служанки, давал и ему самому возможность упомянуть о семействе де Редверсов. – Но  они чрезвычайно меня интересуют. Вы, верно ждете, что я буду говорить с вами о судьбе леди Ровены. Но, мадам…
Де Шатоден вновь, уже вблизи, рассматривал леди Гвенду. Взгляд юной дамы теплился искренним беспокойством и волнением, было бы безумием предполагать ее соучастие в намерениях шерифа и барона де Бриенна. Правда оставался еще епископ, которому леди Хайденгем вовремя не вернула долг, но вряд ли даже преподобный мог вынудить эту девочку лгать, тем более лгать под присягой .
-… Я никогда не осмелюсь и не позволю себе предположить, что вы могли бы, невольно или намеренно, возвести напраслину на вдову моего друга, - заключил француз. – И потому мне не о чем просить вас в этом деле…. Однако я слышал, мадам, что вы недавно осиротели… 
Жоффруа ступал на неверную почву допроса, на который он не имел никакого права. И, даже если девушка согласится говорить, она не обязательно скажет ему правду.
- Позвольте спросить вас, когда это произошло, кто теперь носит титул графа Девона, и…. «И почему он предпочел перепоручить заботу о вас епископу?»
Последний вопрос, разумеется, рыцарь не посмел задать прямо, - такого рода любопытство могло показаться оскорбительным, - пришлось срочно измышлять для своего интереса более светскую форму.
- …И в каких отношениях состоял ваш батюшка со своим наследником?
«Теперь миледи, чего доброго, подумает, что я намекаю на то, что покушение на нее мог организовать сам граф… Черт возьми, а ведь могло быть и так. Если учесть, как неизвестный злоумышленник обошелся с ее отцом».