- Да, - коротко согласился Готье. Из винограда делают вино, на что еще он годен? А вино, особенно если оно в бочках, не то сокровище, что хватают с собой крестьяне, спасаясь от приближающейся армии. Даже если хозяева виноградника сбежали, подобно прочим, у незваных гостей по крайней мере будет крыша над головой и выпивка.

Рыцарский отряд, в который уже за сегодня раз, свернул с наезженной дороги, которую, говорят, строили еще римляне, и строили на совесть, на ухабистую колею, уводящую их вверх на склон холма.

- Дым, - Тибо, самый опытный из сержантов, сопровождавших де Прэ, взявший на себя обязанности оруженосца после ранения Гвидо, умел при случае быть немногословным, подобно своему господину. Сейчас он указывал на тонкую, едва различимую на фоне все еще ясного дня белесую струйку, поднимающуюся в небо над крышей дома.

- Хотите обращать еретиков, Амори? – усмехнулся Готье. – Надеюсь, не так, как проделывает это наш аббат.
Менять дым от очага на дым от костра, в котором сгорают катары, у нормандца настроения не было. Причиной подобной веротерпимости были голод и усталость. Человек, как говорится, слаб.
- Кстати, знаете, та девушка на плоту была христианкой. А наглец, что ее увез – нет. «Да он и рыцарем не был, если здраво рассуждать, - мысленно добавил де Прэ. – Рыцарь не оставил бы их в той скверной ситуации с рутьерами». В данном случае нормандец ставил традиции своего сословия превыше разногласий в вопросах веры, но, быть может, он не прав и сам впадает в ересь?

* * *
Въезжающих на крестьянский двор крестоносцев сначала оббрехала большая косматая псина. Потом долгое время ничего не происходило, словно хозяева все еще тешили себя надеждой на то, что северяне повертятся и уедут. И, наконец, на пороге дома появился немолодой мужчина, смуглый и черноволосый, как большинство местных. Из-за спины его взглядывали двое ребятишек, и если родитель смотрел на приезжих с естественной настороженностью, то дети глазели на потрепанное воинство Христово с явным любопытством.

Отредактировано Готье де Прэ (2014-12-17 23:30:30)

Была ли девушка хорошенькой? Да бог ее знает! Все женщины хороши, когда у мужчины есть время и настроение. А когда не до этого, тогда, стало быть, некогда и на красу девичью пялиться. Все, что Готье запомнил, - тяжелое мокрое платье и длинную темную косу. Сундук, понятное дело, крестоносца больше занимал.
- Мы тут заночуем, - сообщил де Прэ хмурому хозяину. – Обид чинить не станем. Но если в доме есть женщины, советую меня предупредить.
Насилие таки или иначе оставалось неотъемлемой частью войны. А у его и Амори людей вот как раз сейчас появится время, и не исключено, что настроение. Лучше сразу решить этот вопрос.
- Дочь. И… жена,  - помедлив, отозвался крестьянин. У него был занятный говор, и Готье не все понимал. Но общую суть уловил. – Она… больна.
- Чем? – тут же среагировал рыцарь. Болезни бывали разные, иногда спокойнее в поле переночевать, чем под одной крышей с занедужившим.
- Ногу поранила.
Виллан отвечал коротко, с неохотой. Радости от появления крестоносцев он явно не испытывал, и Готье невольно подумал о том, что, видать, «гостеприимный» хозяин не сбежал в ближайший замок как раз из-за болезни жены, а не потому, что добрый христианин и не опасается их появления.
- Арно, Фулк, займитесь лошадьми, - велел рыцарь, спешиваясь и передавая повод сержанту. – Ты, - он великодушно улыбнулся хозяину, - доставай еду, какая есть, и бей скотину, какую не жалко. Хотя это мы и сами… Да не забудь вашего южного вина. И не говори, что ничего нет. Найдем – хуже будет.

Он шагнул к двери, и крестьянин торопливо уступил вооруженному мужчине дорогу. Де Прэ пришлось пригнуться, чтобы не зашибить голову об низкий дверной косяк. Внутри не оказалось ничего необычного, простой сельский дом, поделенный холщевой занавеской на мужскую и женскую половины. Не высмотрев на стенах распятия, Готье недовольно дернул плечом. Но больше по этому поводу ничего предпринимать не стал. Пока.

Готье с сомнением оглядел хлебные ломти, один из которых уже облюбовал его товарищ. Хлеб свежий, вот незадача. И, подозвав Тибо, тихонько велел присматривать за хозяйской дочерью, чтоб солдаты не забаловали.

- Так оно ж дело такое.. житейское, - засомневался более старший и оттого менее щепетильный сержант. – Разве с нее убудет…

- А ты им скажи, что лезть на еретичку все равно, что на козу, - посоветовал рыцарь. - И вообще грех. Как хочешь договаривайся, хоть добрым словом, хоть кулаками… И что ж это нам теперь, давиться этой краюхой всухомятку?! Хозяин, где вино?

Грозный окрик подействовал на крестьянина магическим образом, на столе тут же появился большой глиняный кувшин, а во двор с хозяйского благословения солдаты выволокли целый бочонок. Тем временем в дом занесли знаменательный сундук, который резонно сочли слишком ценной добычей, чтобы оставлять ее под открытым небом и на виду. Сундук пододвинули прямо к столу, будет, на чем сидеть мессирам. Но прежде де Прэ заглянул вовнутрь и выставил на стол два кубка. Один он уже держал в руках раньше, на плоту, и тогда ж решил, что во что бы то ни стало при любом дележе оставит себе, уж больно хороша была чаша, и сработана славно, и в руке, как влитая. А вот второй, украшенный серебряной медвежьей головой, в самую пору де Блеву.

- Разливайте вино, Амори. Выпьем за божий промысел и рыцарскую славу… И не трогайте пока Гвидо, я потом сам посмотрю, что с ним, - добавил Готье тише, видя, что Ламберу не терпится заняться врачеванием собрата. О врачевании у де Прэ было собственное разумение, но сначала нужно было промочить горло. Разок другой.

Прежде, чем попробовать вино, де Прэ опустил голову, молитвенно сложил ладони и принялся читать обязательное: «Благослови, Господи Боже, нас и эти дары, которые по благости Твоей вкушать будем…». В доме еретика молитва казалась Готье необходимой вдвойне. Крестьянин притих в углу, благоразумно не покидая крестоносцев, покуда ему не позволили уйти. Прислушиваясь к словам, которые он наверняка когда-то знал и произносил за этим столом. Ну не рождаются же они еретиками, в самом-то деле.
И лишь когда отзвучало последнее «Аминь», рыцарь взялся за кубок, жадно глотая прохладное терпкое вино. Вроде и в реке купался, а все равно пить хочется, как в пустыне. Жаркое у них на юге лето.

- Хорошее вино, Амори, сладкое, южное, - заключил Готье, опускаясь на сундук. Бледный свет лучины и уходящего дня причудливыми отблесками отражался в полированном боку винного кубка.

Тибо, Ламбер и еще несколько доверенных людей пристроились рядом со свои господами, разделив с ними хлеб и сыр. Солдаты на дворе развели костер, позаимствовали  в сарае вертел и теперь потрошили козленка.

- Мессир де Блев, вы слыхали про Кретьена де Труа? - поинтересовался де Прэ, чувствуя, что приятно пьянеет, и на душе делается легко и звонко. Матерь Божья, как можно делать такое вино и не знать благодати. Странные люди. Надо… что-то совершить по этому поводу. Обратить еретиков.

- Деву из реки?- переспросил Готье. – Дева тоже там была, но в другой истории. Я хотел рассказать вам про Грааль. И про странствия Парцифаля. Грааль – священная чаша Иисуса Христа, из которой он пил во время тайной вечери… хранилась в замке Короля-Рыбака. Король был серьезно ранен и постоянно мучился и страдал от незаживающих ран. Все его владения были в запустении, а население - в полном унынии. Так вот, Король-Рыбак правил в замке, где хранилась Чаша Грааля, но не мог к ней прикоснуться, чтобы излечиться…

Заметно путаясь в причинно-следственных связях, - хотя глупо было требовать от легенды последовательности, а от захмелевшего рассказчика – ее соблюдения, - де Прэ пересказал благодарным слушателям повесть де Труа, добавляя в рассказ отрывки из нормандских легенд.

- И вот посмотрите на этот кубок, Амори, - заключил он, демонстрируя приятелю чашу. Разыгрывать друзей – не слишком богоугодное дело, а вот обращать еретиков – очень даже. Крестьянские дети пялились на рыцаря и кубок во все глаза, и даже сам хозяин выглядел заинтересованным. Надо сказать, Кретьен де Труа был мастером захватывающих историй. Для простолюдина - захватывающих вдвойне.
- Он попал к нам странным и чудесным образом. Сейчас я пью из него вино, и, клянусь распятием, никогда не пил столь вкусного вина. Даже за королевским столом. Странно, правда?
И вот скажу я вам, есть у нас в Нормандии легенда о том, что если бросить в чашу Грааля комок грязи, он обернется амброзией, яд - лекарством, а тот, кто отведает воды или пищи из этой чаши – исцелится от всех ран и болезней. Эй, хозяин, нет ли у тебя заплесневелого хлеба. Такого, что даже свинье грешно скормить?

Готье тем временем допил вино, со знанием дела соскоблил ножом плесень в кубок, плеснул немного воды так, что в чаше сформировался гнилостный хлебный мякиш.
- Ты бы стал есть это, а, хозяин? – поинтересовался у крестьянина, который ответил французскому рыцарю ненавидящим взглядом человека, приговоренного к смерти. Господам, бывает, приходят в голову жестокие забавы, а о крестоносцах и вовсе слух пошел страшнее, чем о диких зверях. Де Прэ, к счастью для южанина, не собирался настаивать, он уже сунул кубок под нос своим сотрапезникам.
- А вы? Амори, Арно, Ламбер… Хоть кто-то из вас?
- Может, вам поспать, мессир? - тихим шепотом вмешался сержант Тибо, не испытывающий не малейшего желания полакомиться плесенью. Видать, вино у этого еретика хмельное, сразу в голову бьет, минуя ноги. – Вы почти не едите, только пьете. Слыханное ли дело…
- Молчи, Тибо, ты ничего не смыслишь в чудесах и божьем промысле. Я обещал еще Гвидо перевязать. Вот на нем и проверим, чудесная у нас чаша, или твой господин просто пьян, как рутьер.
Выкатив хлебный мякиш в ладонь, он налил в кубок еще вина и отправился к оруженосцу.
- Угробит пацана, - пробормотал Тибо. – Но на все воля божья.
И побрел помогать своему рыцарю. Рыцарь со своей стороны был не так уж пьян, и довольно ловок. Сняв с мальчишки повязку, наскоро наложенную еще на берегу, он аккуратно промыл рану вином, затем достал иголку с ниткой, ровно, - как для мужчины, - сшил вместе рассеченные ударом меча края человеческой плоти, залепил шов хлебным мякишем и перевязал заново загодя приготовленным Ламбером чистым полотном.
- Что ж мы отцу-то его скажем, - тихо вздохнул Тибо. – Скажем, что рана была такая, что никто б не выжил…
- Завтра решим, что скажем. Хлеба, кстати, осталось еще немного. Точно не хочет никто?

* * *

Пять лет назад после падения Константинополя, когда Готье де Прэ был еще молод, - ему едва исполнилось девятнадцать, - искренне верил в рыцарские идеалы и огорчался от того, что крестовый поход мало походил на рассказы, что он слышал от отца, он вместе с другими молодыми рыцарями решил-таки двинуться в Святую Землю. Из этой затеи, разумеется, не вышло ничего путного, кроме того, что по дороге Готье ухитрился заполучить стрелу в плечо от какого-то ловкого турка. После того, как наконечник вытащили, рана воспалилась, и к тому моменту, когда рыцари добрались до первого дружественного им поселения в окрестностях цитадели тамплиеров Рош Гийом, де Прэ было уже так худо, что он почти не сомневался в том, что закончит свою жизнь в этой чужой ему южной земле.
«Иншалла, - сказал сельский лекарь, седой, как лунь старик с выцветшим от старости взглядом. – Все свершается по воле Аллаха».
Воля Аллаха молодого рыцаря не устраивала категорически, но жить ему хотелось, молитвы христианскому богу не помогали. А сил противиться эскулапу не было, даже не смотря на то, что старик смазал его рану… грязью, которую соскреб ножом с конской подпруги. После чего раненый мысленно простился с жизнью и впал в счастливое забытье. А на следующий день проснулся и почувствовал себя значительно лучше. Воспаление пошло на убыль, горячка прекратилась…
«Но как?» - потребовал объяснений крестоносец, для которого уверовать в волю Аллаха было неприемлемо, а в целебные свойства грязи – непривычно. То ли старый мусульманин уступил перед любознательной настойчивостью молодого человека, толи просто не верил в то, что тот проживет достаточно долго для того, чтобы как следует разболтать старинный медицинский секрет.
«Смотри, христианин. У вас был долгий поход, кожаная сбруя заплесневела от конского пота. Эта самая плесень тебя спасла», - пояснил он озадаченному французу. После этого де Прэ долго разглядывал седла и подпруги, а затем погрузился в задумчивость. Размышления его были о том, что если дикая яблоня, хоть и отличается от садовой, все же остается яблоней, то зеленовато-белесая плесень на подпруге вряд ли чем-то отличается от такого же цвета плесени например на старом куске хлеба. На самом деле можно было и ошибиться, но, следуя самым коротким логическим путем, Готье угадал. Тем самым заново «открыв» методу, описанную в египетских медицинских манускриптах, где рекомендовалось прикладывать к воспаленным ранам куски заплесневелого хлеба. Та же самая плесень восемьсот лет спустя станет поводом для переворота в медицине.
Со временем опробовав собственную гипотезу на самом доступном врачебному рвению Готье пациенте, то есть на себе самом, - благо рыцарь часто бывает хоть немного, но ранен, - де Прэ утвердился во мнении, что панацея старого лекаря действительно творит чудеса. Красивый кубок пришелся кстати, тем более, что крестьяне доверчивы, а его спутники нетрезвы. И главное, ничего не придется объяснять.

Отредактировано Готье де Прэ (2014-12-19 00:09:22)

- Моя жена… - неожиданно подал голос хозяин дома и виноградника.
Простодушные вопросы Амори оказались той последней песчинкой на весах сомнений, после которой южанин решился то ли поверить, то ли просто рискнуть.
- Твоя жена что? – переспросил Готье.
- Она на днях ногу поранила. Ей очень худо. И коли вы, ваша милость, говорите, что чаша эта исцеляет, так ведь она исцеляет всех? Или только тех, кто верует?
- Хороший вопрос, - пробормотал шевалье де Прэ. – Твоя жена, стало быть, не верует? А ты сам?
- Я… - крестьянин замялся. - Я, ваша милость, верую, но вот если бы благоверная моя…
- С богом, кстати говоря, не торгуются, - вздохнул нормандец. Примерно так укорял самого де Прэ его каноник. – Пойдем, посмотрим на твою жену.

Окситанец указал рыцарю на холст, перегораживающий горницу. За ним, на соломенном тюфяке лежала женщина, к которой жался самый младший из крестьянских отпрысков, мальчик лет полутора. Лица крестьянки Готье не рассмотрел, слышно было только ее тяжелое дыхание.  «Горячка», - понял рыцарь. Когда муж женщины развернул тряпье, скрывающую ногу несчастной, стало видно, что рана воспалилась и гноится.
- Да уж, вот тут точно чудо понадобится, - вздохнул самонадеянный врачеватель, но взялся болтать про чудеса, будь любезен, доводи начатое до конца. Поэтому он, насколько смог, смыл гной вином, пустил в ход остатки хлеба, сделал свежую повязку и посоветовал хозяину молиться от чистого сердца на христианский лад, а не так как у них тут заведено.

- Что вы спрашивали, Амори? – когда дело было сделано, поинтересовался он у друга, вытирая руки об холстину. – Про Папу Римского? Давайте лучше на двор пойдем, жаренным мясом пахнет.

- Да что вы в самом деле, Амори. Ну какая еще «та самая» чаша, - отмахнулся от некстати прорезавшегося в друге здравомыслия Готье. – Просто красивый кубок…
Южная ночь наконец-то вступила в свои права, за пределами круга света, очерченного костром, притаилась бархатная темнота, расцвеченная только сиянием звезд над головой. Из темноты свежий ночной ветер приносил запахи благословенного щедростью природы лета. Воистину этот край – настоящий рай земной. Спасти его от ереси – богоугодное дело.
И рыцари, и их люди были к этому моменту уже изрядно пьяны, трезвым ходил только Тибо, которому велено было присматривать за целомудрием крестьянской девицы. Да и в караул кому-то надо становиться, а то нагрянут в ночи враги, перережут весь цвет крестоносного воинства прямо во сне. 
Постепенно у костра все затихло и крестоносцы улеглись спать, где придется. Кто-то потрудился добрести до сеновала, а кому-то и теплая земля и седло в изголовье оказались не хуже перины.

- Мессир… Мессир де Прэ.
Готье с трудом и явной неохотой разлепил слипшиеся в хмельных сновидениях ресницы, повинуясь настойчивому зову человека, чей голос казался рыцарю знакомым даже во сне.
Утро только занималось, рассвет сползал с холма, смягчая нежными розовыми мазками зелень виноградной лозы. Сонная природа дышала негой и умиротворением. И только сержант Тибо, попирая законы мирозданья, требовательно теребил своего господина за плечо. 
- Ваша милость, Гвидо…
- Умер? – расстроился де Прэ.
- Нет, он, ну, в общем…
Шевалье поднял голову, глядя туда, куда указывал ему сержант. У остывшего за ночь костра стоял его оруженосец и обгрызал холодную козлиную кость.
- Есть хочется, - пояснил он в ответ на красноречивые взгляды мужчин. – Мессер Готье, проснулся под утро, просто с голоду умираю!
- С голоду он умирает, - растерянно повторил сержант. 
- Лучше с голоду, чем от раны, - заключил Готье, понимаясь на ноги и сладко подтягиваясь. Конец вечера он помнил смутно, вино на юге и правда опасное. Для добрых христиан.
- Амори, просыпайтесь, - не желая страдать с похмелья в одиночестве, нормандец принялся будить сладко посапывающего неподалеку приятеля. Ламбер, - образчик преданного слуги, - умудрился накидать под бок своего рыцаря охапку сена, так что де Блев отсыпался на мягком.
- Мессир, … чаша! – кубок валялся у костра, и Тибо напомнил о его существовании шепотом, явно не зная, как ему стоит теперь вести себя с настоящим чудесным предметом. Гвидо, просто-напросто, оказался здоровее, чем казался, с пацанами такое случается, жизней у них, как у котов. Но что-то в лице сержанта подсказывало де Прэ, что подобным простым объяснением Тибо не удовлетворится.

- Дайте сюда!

Поутру и с похмела собственная вчерашняя шутка уже не казалась Готье смешной. При свете дня она отдавала кощунством и надругательством над святынями. Некстати вспомнилась поучительная история про одного из соседей, засомневавшегося во время проповеди в том, что души некрещеных младенцев попадают в ад. Неужели Господь настолько суров?
Подобное свободомыслие стоило любознательному сеньору ссоры с епископом, отлучения, нескольких лет заточения в темнице, публичного покаяния… Хорошо, хоть не сожгли, как еретика.*
О чем он только думал, когда трепал языком? Ни о чем, это вино за него думало…

- Не Грааль это, понятно вам! – злым шепотом поведал приятелю де Прэ, отбирая у Амори чашу. Ну не дурак же он в самом деле, сам же еще вчера предупреждал его на счет последствий…

Гвидо, как на зло, продолжал, чавкая, обгрызать козлиные ребра, хоть бы от слабости побледнел, поганец! Готье был рад тому, что оруженосец так быстро пошел на поправку, плесень и на этот раз не подвела, рыцаря подвел не к месту болтливый язык.

Там временем на пороге дома показался хозяин. И устремился к де Прэ со скоростью, которая нормандцу не понравилась.

- Ваша милость, моя жена…

Вот на счет жены Готье помнил все куда хуже, чем на счет Гвидо. Рана у нее была нехорошая. Может, хоть крестьянка умерла? По выражению лица окситанца что-то не похоже.

- Ничего не хочу знать! – рявкнул де Прэ, выходя из себя.  – Собираемся и уезжаем!

Крестьянин бухнулся на колени, лепеча что-то на счет «чудо» и «верую».
Де Прэ с «Граалем» в руках стоял недобрым истуканом, не очень понимая, куда теперь девать злосчастный кубок и куда деваться самому. На заднем плане мизансцены те из солдат, кто слушал вчера рассказ Готье о Чаше Христовой, шепотом пересказывали эту историю тем, кто ее пропустил. С подробностями, которые взбесили бы рыцаря окончательно, если бы он имел несчастье их расслышать.

* История правдивая, но, мне кажется, хронологически происходила немного позже