Дамы тем временем в полголоса обсуждали грядущее путешествие госпожи виконтессы и то, кому из них посчастливится последовать за донной Агнес во владения короля Пере. Слухи и предположения растекались тихим шепотком по анфиладе покоев, переплетались с вышивкой в женских пальцах и таились в по-южному ярких гобеленах и шелковых драпировках на стенах.
Отильду и тенью следующую за ней Годерну встретили печальные и нежные звуки лютни. Старая песня о потерянном доме, звучавшая из уст менестреля, как нельзя лучше выражала общее настроение, охватившее обитателей дворца. К чему петь о войне там, когда война на пороге. И о любви там, где вот-вот прольется кровь.
Но как же тяжело не думать о том, что дорого.

Донне де Бедельяк очень хотелось расспросить отца о брате, а тем более поскорее повидаться с Гюи, но эн Арно спешил по делам, которые он полагал более важными, чем разговор с с дочерью, и для Отильды это не было в диковинку. Таков был ее отец, всегда ставивший долг превыше семейных дел, редко появляющийся дома, беззлобно ругающий супругу за то, как она распоряжается в Бедельяке, и тут же вновь покидающий замок, оставляющий все дела в ведении жены, потому что война или воля сеньора призывают его.
Послушная дочь, Отильда никогда не оспаривала отцовскую волю, потому приготовилась ждать возвращения родителя там, где он велел его дожидаться.

Песня смолкла, струны лютни вздохнули в последний раз и затихли.
И тут же девушки из свиты виконтессы набросились на свою товарку с расспросами. Разве она не уехала из города? Отчего вдруг вернулась? Знает ли о том, что мадонна Агнес завтра поутру их покидает?
Рассказать что-то толком Отильда не успела, к своей свите присоединилась молодая жена виконта Тренкавеля.   

- Госпожа моя, в добром ли вы здравии? – не удержалась от вопроса девушка, с тревогой всматриваясь в бледное лицо своей покровительницы. - Вы позволите мне послушать мессена лютниста вместе с вами?

- Еще не поздно поужинать, госпожа, - донна Агнес заговорила о еде, и Отильда тут же поняла, что зверски голодна. На привалах они с Годерной, не желая излишне обременять привычных к трудностям походов мужчин, перекусывали второпях и всухомятку, а приюта просить было не у кого: окрестности Каркассона опустели, жители бастид, ферм и деревень бежали под защиту крепостных стен.
- Вы в своих владениях, повелевайте.
«Как жаль, - мелькнуло у донны де Бедельяк, - что даже будучи в своих владениях, нельзя повелеть крестоносцам убираться прочь так же легко, как распорядиться об ужине».

Пользуясь позволением донны Агнес, девушка захватила с блюда, услужливо протянутого дамам служанкой, горсть орехов и несколько виноградин и с удовольствием отправила в рот.
- Я не доехала до аббатства, госпожа, - принялась рассказывать она, чувствуя на губах прохладную виноградную сладость. – В дороге на нас напали крестоносцы.
Отильда говорила тихо, но любопытные женские уши способны расслышать практически неслышимое, так что после упоминания о франках в покоях виконтессы стало очень тихо и тревожно.
- Сама не понимаю толком, что произошло. Моих спутников перебили в считанные мгновения, но мне самой северяне не причинили вреда. Может быть, просто не успели. За меня вступился проезжавший мимо рыцарь из вассалов вашего супруга. Он и доставил меня обратно в Каркассон. А тут, - прямо на дворцовой площади, - я встретила отца.

Драматические события последних дней, облаченные в слова, выглядели как-то совсем не так, как в воспоминаниях Отильды. Может быть, стоило рассказать о том, что один из франков спас ей жизнь? Или о том, что между крестоносцами и людьми шевалье де Термеза не было боя? Или об убийстве евреев?
Девушка вздохнула. Ей не хотелось пугать своих слушательниц.

- Крестоносцы совсем рядом, госпожа, - конечно, Отильде хотелось бы говорить о чем угодно, хоть о вышивке, хоть об урожае, лишь бы не о войне. Но война неумолимо шагнула на порог, не потрудившись постучать в двери. – После Безье, мне кажется, они двигаются прямиком к Каркассону.
Математика выходила неутешительная. Франки могли показаться на горизонте в любую минуту. Девушке внезапно сделалось страшно. И страх этот был не за собственную жизнь - Отильда была еще слишком юна, чтобы всерьез бояться смерти – а за прекрасный мир, тенистые сады, гордые башни величественного города, за все то, что, быть может, скоро будет лежать в руинах, загубленное захватчиками.
Нежное прикосновение виконтессы и ее полный участия голос немного успокоили юную даму, в вопрос донны Агнес вызвал к жизни легкий румянец смущения на девичьих щеках.
- Его имя шевалье де Термез, госпожа. Онфруа де Термез. И клянусь вам, никогда не встречала я рыцаря столь отважного, великодушного и преданного господину виконту. Все его помыслы всю дорогу были только о Каркассоне, мадонна. И о том, как бы нам поскорее добраться до города, где шевалье не терпелось стать на защиту своего сюзерена и всех мирных людей нашего края. Вы ведь добрая христианка, госпожа, и ваш супруг исправно ходит к мессе. За что же Папа разгневался на нас, за что послал свое воинство сражаться с нами? Разве мы сарацины?

Нужно было со всей почтительностью благодарить виконтессу за желание поучаствовать в ее судьбе, но вместо этого у Отильды вырвалось короткое и звонкое:
- Нет!
Изумившись и устыдившись собственного порыва, девушка опустила глаза на кончик расшитого пояса, который она от волнения принялась теребить в руках.
- Простите, мадонна. Я не могу сейчас думать… о замужестве. Ведь грядет война!
На краю неизвестности донна де Бедельяк боялась связывать себя обязательствами и клятвами, которые в дни невзгод сдержать намного тяжелее, чем в мирное время. Да и отец не захочет сейчас обсуждать подобные глупости. А шевалье де Термез принадлежит своей вассальной присяге и Каркассону, нуждающемуся в храбрых защитниках. Он не должен сейчас думать о ней, Отильде, она не должна думать о нем. И о синеглазом французе думать тоже не должна…

Памяти не прикажешь, чем чаще говоришь себе «не должна», тем сложнее удержаться от того, чтобы не вообразить себе бог знает что. А менестрели уже послушно ударили по струнам, возвращая под своды дворцовых покоев галантные песни мирных дней.

Коль не от сердца песнь идет,
Она не стоит ни гроша,
А сердце песни не споет,
Любви не зная совершенной.
Мои кансоны вдохновенны —
Любовью у меня горят
И сердце, и уста, и взгляд.

- Так хорошо, что я снова в Каркассоне, - не удержалась Отильда. – Тут все… как дома.
Девушка еще не знала, что завтра же поутру ей суждено вновь покинуть шато Комталь.

Отредактировано Отильда де Бедельяк (2015-01-14 09:30:24)

- Донна Агнес, - эн Арно учтиво поклонился виконтессе. Он не был частым гостем в Котмале, но надеялся, что супруга эна Раймона-Роже помнит его и не сочтет незнакомцем. Глядя на то, как дама де Монпелье привечает его дочь, Бедельяк лишь утвердился в своем намерении избавить жену и сына молодого Тренкавеля от возможных невзгод долгой осады и переправить их во владения короле Пере.
- Мы с шевалье де Термезом прибыли к вам с позволения вашего мужа. И я хотел бы обсудить с вами детали вашего завтрашнего отъезда. Мне оказана честь позаботиться о вашей безопасности в пути.

Рыцарь в задумчивости оглядел блестящее окружение виконтессы, дам из свиты, менестрелей, ловких слуг, накрывающих большой в заде стол для ужина. Завтра поутру молодой женщине придется променять это все на тряскую повозку и долгую дорогу к Пиренеям. Мало кто из приближенных донны Агнесс сможет последовать за ней, взять придется только самое необходимое для нее самой и мальчика. Проклятые крестоносцы, никому не от них ни спасения, ни покоя!
После рассказа дочери о том, что французы напали на нее, эн Арно возненавидел захватчиков вдвойне. И не доверял теперь даже стенам собственного замка. Отильда тоже не останется в Каркассоне, он отвезет ее к Педро-Католику, обласканному самим Папой правителю. Только там его дочь будет в достаточной безопасности.

- Есть ли у вас какие-то пожелания, мадонна? – продолжил рыцарь. - Я сделаю все, что в моих силах, чтобы дорога не доставляла вам особых неудобств.

- Вы правы, мадонна, - первым отозвался стоявший за правым плечом Арно де Бедельяка де Термез. - Я также посоветовал бы на пути к Пиренеям остановиться в городе Памье. Мне случалось там бывать: это богатый город, где можно будет запастись едой на остаток пути и найти ночлег.

О том, что бывал он не просто в Памье, а в гостях у дяди, видного катарского священника, которого почитали многочисленные "добрые люди", населявшие этот город, рыцарь упоминать не стал.

Последние слова Онфруа договорил, украдкой поглядывая на донну Отильду, с длинным локоном которой играл просочившийся в комнату вечерний ветерок. Доведись им с эном Арно и прочими спутниками ехать к королю Пере самим, рыцарь не стал бы задумываться о бытовых удобствах. Мужчине, тем паче катару, не пристало много заботиться о своей бренной оболочке. Но стоило хотя бы немного облегчить путь женщинам, не привыкшим к тяготам долгой дороги. Воображение быстро нарисовало донну Отильду, устроившуюся спать на седле под конской попоной, и Онфруа незаметно поёжился: нет, такого он не допустит.

Между тем каждое слово виконтессы веско падало на каменный пол. Агнес де Монпелье не уступала по разуму своему супругу, а порой даже превосходила его, как говорили некоторые придворные - не то прозорливцы, не то льстецы. Сейчас молодая женщина, выпрямившаяся в образовавшемся вокруг неё солнечном круге, напоминала ожившую статую древней прорицательницы, которой суждено заговорить в недобрый час.

"Война вытаскивает на свет божий правду о каждом из нас"... Она покажет, чего стоишь и ты, Онфруа де Термез. На миг рыцарь устыдился: он, привыкший мирно жить в далёком замке среди гор и лесов, не до конца осознал, какая беда обрушилась на Лангедок. Легко жить праведно, когда твоей вере ничто не угрожает. Труднее защитить её и свою впервые вспыхнувшую любовь от врагов с крестами на плащах.