Барон Мирпуа слушал рассказ пленника с не меньшим интересом, чем остальные. Потому что на самом деле многого и не знал. Сын, эн Арно, эн Раймон о тех же событиях рассказывали вкратце и обрывками, никогда не упоминая ни предателя, надоумившего крестоносцев преследовать виконтессу, ни того, что Бедельяка франки отпустили сами. Последнее было неприятным открытием, потому что в подобном положении попросить для пленного милость, равную той, что его соотечественники оказали самому эну Арно, было бы естественно, а вот обратное - не слишком достойным выбором. Однако все промолчали. Кроме Ниорта. И барон чувствовал себя обманутым, причем теми, кому доверял безоглядно.
Но главное, что удивило и даже задело Пьера Роже - поведение самого нормандского рыцаря. Он имел прекрасную возможность поквитаться со своими обидчиками хотя бы словом, оговорив их перед королем. Однако не спешил сделать это. Чужое великодушие на фоне отсутствия собственного казалось оскорбительным. За одного северянина, впрочем, высказался другой северянин, и было неприятно думать, что многие рыцари из свиты короля Пере разделяют сейчас мнение своего северного соратника.

Когда франки, наконец, замолчали, Мирпуа оставалось лишь добавить последний штрих к общему наброску.
- Сына виконта судьба хранила от заступничества графа де Понтье. Сейчас он в замке Фуа, и уж туда-то вам, заботливым, не добраться.
Он смерил де Прэ тяжелым взглядом, но в конце концов признал:
- Мне жаль, что вам не оказали должную помощь еще вчера. Наши женщины были слишком заняты заботами о тех, чьи раны целиком и полностью на совести ваших людей.

- Даю вам свое слово, сир, - без колебаний согласился Готье. У него не было оснований считать, что крестоносцы станут скрывать от короля его родственницу. Скорее стоило беспокоиться о том, что посланец Папы не пожелает вернуть Арагонцу жену виконта до той поры, пока не получит ключи от Каркассона. Что ж, все это сильным мира сего придется решать между собой. Но это позже. А сейчас он, шевалье де Прэ, окончательно прощен и свободен. А значит, может свободно и по-дружески обнять сьера Гийома. Аккуратно, чтобы не измазать шевалье кровью.
- Я делаю это с корыстным умыслом, друг мой, - пробормотал он на ухо де Бриану. - Потому что вот-вот свалюсь с ног. Не хочу доставлять барону удовольствие на это полюбоваться.
Садиться с Мирпуа за один стол и быть его гостем Готье тем более не хотелось. Он бы с радостью отказался от подобной тягостной любезности. Но где-то в этом замке его судьбу оплакивала Отильда, было немыслимо сбежать, так и не повидавшись с ней. Между тем желание де Прэ отыскать юную окситанскую донну не подкреплялось, к сожалению, никакими правами на нее.
- Одна добрая христианка была бы рада перевязать мои раны. Но вряд ли Мирпуа окажет мне подобную услугу. Вам придется помочь мне еще немного…
Как именно помочь, Готье пока не знал. Король не проявил особого интереса к судьбе женщин, сопровождавших виконтессу в ее путешествии. Если бы он только пожелал увидеть их и говорить с ними. Однако непросто вложить собственные мысли и желания в чужую голову.

- Подумать только, - де Прэ слушал историю о расторопном слуге и королевских снах в пол-уха, простодушно наслаждаясь тем, что все еще жив. Он был рад голосу друга, запахам южной земли, пусть и не слишком к нему щедрой, твердости скамьи… Любой мелочи, вновь и вновь напоминающей шевалье, что жизнь его не оборвалась в проклятой петле на воротах этого замка. Хотя могла бы. И должна была. И все же нет. Так что стоило, пожалуй, относиться к божьему промыслу серьезнее. И все равно странно было избежать верной смерти из-за каких-то фантазий, баллад и заблудившейся в небесах птицы.
- Стыдно сказать, мне даже в голову не пришло помолиться о своем спасении. «Так бери его непрошенное», - словно говорит мне Господь. А я не знаю, что и ответить.
Де Прэ и правда поверил, что надежды нет, еще там, на берегу, отдавая свой меч рыцарю-рыбаку. И с того момента беспокоился больше о том, что станет с остальными, чем о том, что ждет его самого. Думать о себе приходилось учиться будто заново, а собственные мысли то и дело становились рассеянными от слабости.
- Я слышал, у вашего южного короля большой опыт в толковании дамских посланий. Уж побольше, чем у нас с вами. А южные донны любят голубей, когда мы напали на эскорт виконтессы, сразу десяток в небо воспарил. Только без толку. Видно, не каждое чудо угодно богу…
Голубь, темная прядь волос и крест… Мольба о помощи…
- Шевалье, а вы хорошо его разглядели? - Внезапно вскинулся Готье, пробуждаясь от своей блаженной задумчивости. - Этот крест? Как он выглядит?
«Я вернусь за вами, а вы меня должетесь. Видите, на распятии клянусь». Это была его собственная клятва, и, если его безумное предположение верно, именно она, странным образом отразившись от небесных сфер, вернула его к жизни.

- Кружится. Темнеет, - согласился Готье, припоминая прощальный подарок отца Отильды. - И что же мне делать, любезный Хассур? Несколько дней не садиться в седло? Это невозможно, ваш король повелел, чтобы я следовал за ним под Каркассон. Да я б и сам из этого  проклятого замка хоть ползком бы, но уполз.
Никакого раскаяния при виде пристанища раненых южан де Прэ не испытал. Если бы не самоуверенность рыцаря-рыбака, не было бы и таких потерь в стычке. Эти по крайней мере у себя дома под присмотром своих женщин, а остаткам графского отряда каково?
- Не беспокойся о моей голове, лекарь, - заключил крестоносец. - А вот плечо… Спасешь руку - и я твой должник до гробовой плиты. Не везет мне со стрелами… И стрелками.
Раненый поморщился и принялся стягивать котту, которую он потребовал у барона перед казнью. Кажется, даже тут Готье повезло. Позорная петля, если верить Хассуру, мало того, что удачно легла, так еще и оставляла пути к отступлению. Тогда как благородный меч прекратил бы страдания приговоренного раз и навсегда.

- После ваших рассказов, достопочтимый Хассур, я начинаю чувствовать себя счастливчиком, - простонал де Прэ, когда молчать стал совсем уж невмоготу. Лекарь старался быть аккуратным, но ковыряние в ране, как ни старайся, удовольствия Готье не доставляло. Прошлый раз он избежал сознательного участия в происходящем, счастливо валяясь в беспамятстве. Но даже счастливчикам не может везти постоянно.
Уже знакомый нормандцу мальчишка ужом проскользнул под навес и пристроился рядом, с интересом разглядывая сарацина и его манипуляции.
- Вот теперь я верю, что кубок волшебный, - многозначительным шепотом пооткровенничал «епископ» с де Прэ. - Он прислал в замок целого короля только для того, чтобы спасти тебе жизнь! Никогда раньше не видал настоящего короля. А с ним столько рыцарей. Что они будут делать, сражаться с прихвостнями Врага?
- Не думаю, - усмехнулся Готье. - Для того, чтобы сражаться с нами, этого мало.
- Вас так много? - Биктурет задумался. - Отряд моего господина намного меньше королевского. Но он вас не боится.
- Тоже отправился сражаться с крестоносцами?
Что ж, битому неймется. Слова мальчика объясняли отсутствие в замке и самого рыцаря-рыбака, и Ниорта, и Бедельяка.
- Его сказка, епископ, кончится не очень хорошо.
Юный южанин насупился.
- Кто-то еще утром в цепях сидел, - напомнил он, шмыгнув носом. - А твоя сказка как кончится?
- Не знаю, - признал де Прэ. - Но в моей песне самое время начаться новой лессе. Рыцарь встречается с дамой. С той, которая плакала. Епископ, такие девушки, как та донна, не должны плакать. Это несправедливо. Поэтому ты должен отвести меня к ней.

Отредактировано Готье де Прэ (2016-10-17 22:05:10)

- Хорошо, спорить не стану, - безрадостно пообещал рыцарь, не обещая при этом точно следовать советам сарацина. У де Прэ никогда не было повода усомниться в опыте восточных врачей, но без толку проваляться в шатре до новой луны, в то время, как остальные будут сражаться во славу божию… Он не за этим явился в Окситанию!
«А вдруг Каркассон уже взят, как Безье, они все просто еще не знают об этом, - забеспокоился нормандец. - Или, после королевского визита к виконту Тренкавелю и всей не слишком красивой истории с виконтессой, осажденные сложат оружие без боя? А потом осень, конец карантена, и можно возвращаться домой…» Еще несколько дней назад он с радостью ухватился бы за подобную возможность, они с Амори не слишком хорошо понимали нынешнее божье дело. А уж отец Готье, увидь он воочию этот крестовый поход, наверняка наговорил бы сыну каких-нибудь глупостей, вроде тех, что так любит его «друг» Раймон де Ниорт.
Но отца рядом не было, одного друга он потерял, раз и навсегда уяснив, что от дружбы до вражды - всего несколько высокопарных фраз. Судьба второго была Готье неведома, он мог лишь надеяться на то, что де Блев сейчас уже среди своих. Но зато цепи, унизительное обращение и позорная петля вызвали в душе шевалье естественное ожесточение и требовали отмщения. Когда Христово дело становится личным, а долг - удовольствием, тут уже не до сроков карантена.

Вскоре с горящими от восторга глазами вернулся Биктурет с рубахой в руках. И Готье уставился на расшитую шелковую камизу с таким видом, будто ему предлагают подержать голыми руками змею. Одеть вот это под гербовую котту?! Бедные золотые львы, да они от стыда покраснеют от такого наряда. Хотя в шелках, наверное, не так жарко в этом нескончаемом южном аду.
- Девушка, епископ. Отведи меня к девушке, - напомнил о своем самом насущном желании рыцарь.
- Барон заругает, - усомнился в разумности подобных намерений мальчишка.
- Не заругает. Ты слышал, что сказал король. Я теперь ваш гость. Или ваше пресловутое южное гостеприимство - вранье?
- Ладно, идем, - сдался маленький южанин. - А что вы будете делать? Становиться на колени и целовать край ее платья, как рыцарь, что приходил к вам, - перед моей госпожой?
- Что-то вроде того, - согласился де Прэ, пытаясь сообразить, какой такой рыцарь повадился целовать край платья белокурой донны Эстелы. Уж не Раймон ли? Может оттого он стал столь снисходителен к ереси?
«Не нужно искать оправданий тому, чему нет оправданий, - напомнил себе крестоносец. - Враг, так враг. Ничего уже не поделать и не исправить». Биктурет вел его в донжон, и сердце Готье заколотилось чаще не только от слабости и необходимости подниматься вверх по лестнице.

Отредактировано Готье де Прэ (2016-10-24 06:58:23)

Готье все еще плохо понимал южный говор, особенно крики, казавшиеся северянину абсолютно неразборчивыми. Однако вопли сами по себе не к добру, не нужно быть пророком, чтобы догадаться.
Стоило бы устремиться на зов Бикурета во всю прыть, только откуда ж взяться этой прыти? Проклятая рана, проклятая лестница…
- Отильда? - в свою очередь закричал он, надеясь на то, что голос обгонит ноги и будет узнан той, к которой он так стремится. - Отильда?!
Последние шаги, неприятный звон в ушах и слабость, подтверждающая, что и тут королевский лекарь достопочтенный Хассур-как-его-там оказался прав, в постель ему нужно, а не в бой и беготню по замкам.
Стараясь удержаться на ногах, рыцарь ухватился рукой за дверной косяк. Обернувшаяся к нему девушка, простоволосая, в одной лишь длинной просторной камизе, насквозь просвечивающей в золотистых лучах южного солнца, казалась неземным существом, дивным видением. Было совершенно невозможно допустить, чтобы видение это вместо райских кущей, где ему самое место, угодило в Преисподнюю. Ведь именно туда отправляются души самоубийц.
- Это что же вы такое надумали, прекрасная донна? - спросил, а вернее прохрипел нормандец, задыхающийся после долгого подъема в донжон. - Вас даже на день невозможно оставить без присмотра без того, чтобы вы…
- Сам не знаю, что такое на нее нашло, - пискнул мальчишка. - Я сделал все в точности так, как вы велели!
- Идите сюда, Отильда. Ко мне, - позвал Готье. - Потому что если я подойду к вам, мы, чего доброго, оба в это окно вывалимся.