Договор, выгоды, защита ее приданного, риски…
Хосефа едва заметно нахмурилась, слушая Амаро Парго. Не смеется ли он над ней?  Но насмешки не было в глазах приватира, не было и в его голосе, и все же, кто будет всерьез спрашивать совета у молодой девушки? Отец всегда очень презрительно отзывался о женском уме, да и все те, кто искал благосклонности «гаванской розы», пытались угодить ее тщеславию, восхваляя красоту. Но Хосефа знала, что красива, зеркало говорило ей об этом каждое утро, говорили горячие взгляды мужчин и завистливые – женщин… Амаро Парго говорил с ней так, будто она была чем-то большим, нежели прекрасным украшением, выставленным для всеобщего любования. И это – неожиданно поняла Хосефа Мария – льстит. И волнует.
Неосознанным жестом девушка покрепче сжала четки, ища в прикосновении к бусинам привычное успокоение, опустила глаза, размышляя о предмете, о котором, следовало признаться честно, она до сего дня ни разу не думала. Ее отец был богатым плантатором, она – богатой невестой. Этого достаточно, чтобы ее взяли замуж в Испании, хотя она и родилась в колониях. Все прочее же проходило мимо…
- Вы спрашиваете меня о том, в чем я мало разбираюсь, маэстро Парго, - честно призналась она, опасаясь, отчего-то, смотреть на этого мужчину прямо, а потому разглядывая ажурные узоры листьев в темноте, черное на черном, тень на тени…
- Но разве люди делают что-то ради чужой выгоды? Мне кажется, если вы заключите с моим отцом договор, то только потому, что это принесет какую-то выгоду и вам? Я ошибаюсь?
Если бы отец услышал, о чем они говорят, его возмутило бы это куда больше, чем любовные признания! Эта мысль вызвала на губах Хосефы легкую улыбку, и она не совсем исчезла, когда девушка все же набралась смелости взглянуть на Амаро Парго.
- Вот только не знаю я, ради чего можно рисковать своей жизнью. Разве что-то того стоит?
Она не наставляла, хотя о наставлениях просил ее почетный гость губернатора, чья невероятная храбрость стала нынче вечером притчей во языцех. Она спрашивала, действительно пыталась понять, что заставляет его изо дня в день подвергать свою жизнь опасности. Любовь к золоту? Любовь к славе? Чужая душа потемки, воистину так, но Хосефе захотелось, чтобы Господь, или же сам Амаро Парго, пролили на эту душу немного света, чтобы она смогла увидеть – что там?

Наши собственные желания и желания, которые нам положено иметь… Хосефе показалось, что он понимает о чем речь, хотя ей было трудно уследить за мыслью маэстро Парго. Тот, будто развлекаясь, бросал ее в шторм смелых утверждений, а потом оставлял одну, на пустынном берегу, с ее же догадками. От этого дочь дона Гаспара кидало то в жар, то в холод, но она сама не заметила, как разговор с приватиром стал для нее желанен. И куда интересен, чем легкомысленный щебет подруг и их дуэний.
- Необходимость подчиняться приказам…
Донна Хосефа уже не боялась смотреть в лицо пирату. Напротив, она искала в этих твердых чертах ответы на вопросы, которые он же ей задавал, правда, не прямо, а с воистину иезуитской хитростью. И девушка поддавалась на эту хитрость, увлеченная в новую для себя игру, игру ума.
- Но разве вы подчиняетесь чьим-то приказам? И разве над вами властен долг и закон?
Возможно, в чьих-то иных устах это звучало бы как вызов, но Мария Хосефа всего лишь хотела знать.
Мир был сложен и она о нем ничего не знала. Предполагалось, что она войдет в него как невеста  и жена, займет свое место, достойное место, и сыграет свою роль, отведенную ей природой и правилами света. Как и десяток ее подруг.
Амаро Парго будто приоткрывал перед ней занавесь, разделяющую две совершенно разных вселенных. Ту, в которой обитали женщины, и ту, в которой жили мужчины. Можно ли было перед этим устоять?
А звезда и правда падала. Чертила стремительную дугу на чернильной, завораживающей черноте неба. Хосефа Мария невольно рассмеялась – светло и радостно – так красив был этот полет.
- О, нет. Мне нечего желать, маэстро Парго. У меня есть все, что можно пожелать. Но, возможно, и правда, желания, загаданные под звездой, сбываются…
Сколько же звезд должно было упасть, чтобы удовлетворить, скажем, желания тех, кто собрался сегодня на приеме у губернатора?
- А вы, маэстро? Вы успели загадать желание?
Черно-красная бабочка, похожая на орхидею, села на плечо Хосефы Марии, перепутав ее, как видно, с цветком, и девушка благоговейно замерла, прислушиваясь к взмаху ярких крыльев.
Говорят, в виде бабочек или птиц к нам возвращаются души наших близких, тех, кто до срока покинул этот бренный мир. Но, если так, то о чем ее хотела предупредить эта бабочка? Не слушать Амаро Парго? Или же слушать, как никогда и никого?

Звезда упала, рассыпавшись где-то горсткой серой пыли. Бабочка улетела. Странный разговор их прервал брат, оставив Хосефе гадать – так все же счастлива она или несчастна? Наверное, ни то, ни другое. Для несчастья у нее не было причин, ее прошлое и настоящее были беспечальны, даже скорбь от потери матери была лишь детской скорбью. Ее будущее было ясно и определено, и Хосефа принимала его без бунта, да и против чего ей бунтовать? Против того, что отец устраивает ее судьбу, как должно? Как предписывают обычаи? Но, да, это мерное течение, направленное заботливой рукой отца, нянек и исповедника в спокойное русло, не предполагало и счастья, ибо счастье возможно только ценой борьбы.
Донна Хосефа поднялась со скамьи, благословляя про себя полумрак террасы. Все, что не должно быть замечено братом, останется в тайне. Ее румянец, четки, которые вернулись к владелице, и самое главное – тени недосказанных слов, которые встали вдруг между ней и Амаро Парго. Девушка чувствовала их, слышала их шепот… Если бы она была старше и опытнее, то знала бы, что  подобные тени сводят двоих, толкают друг к другу до тех пор, пока слова не будут сказаны…
- Августо, вот где ты, - лукавая, как все женщины дочь дона Гаспара сумела добавить в голос немного ласкового осуждения.
Словно это была такая тяжкая повинность, сидеть здесь и беседовать с маэстро Парго. И конечно, делала она это только ради брата.
- Ну что ж, мне пора вернуться к отцу. Если хочешь, Августо, я скажу дону Гаспару, что ты встретил друзей.
Дон Августо кивнул торопливо, успокоенный уже даже не в подозрениях – в тени подозрений. Никогда не давала Хосефа повода заподозрить ее в легкомыслии, так к чему подозревать теперь? Да и маэстро Парго наверняка знает, как нужно вести себя с дочерью богатого и влиятельного дона Гаспара.
Маленькая хитрость, маленькая победа над мужским самомнением, хотя, сказать по чести, брат был легкой жертвой, Хосефа знала его и знала прекрасно, знала, как болезненно его тщеславие и велико желание быть чем-то кроме тени отца. Маленькая эта победа добавила лукавого блеска очам донны Хосефы, когда она кивнула маэстро Парго. Словно они были заговорщиками… словно у них была общая тайна.
- Хорошего вечера, маэстро Парго. Хорошего вечера, Августо.
Только в зале она спохватилась, что следует спрятать четки, ставшие за этот вечер слишком заметными. Донна Лоренца уже летела ей навстречу, как коршун, а у мачехи очень острый взгляд.
И вот же удивительно, две молодые женщины, не смотря на все различия между ними, думали сейчас об одном и том же – о том, что, возможно, они снова увидят Амаро Парго. Только донна Лоренца торопила этот час (сколько у нее осталось, этих часов?), а Хосефа ждала его с тревогой. Странным был он, этот пират, рассуждающий, как философ, странным был их разговор. И волнующим.
Дон Августо, убедившись, что сестра благополучно вернулась в зал, решил, что выполнил свой долг перед Хосефой, а значит, ему можно заняться своими делами.
- Я слышал, маэстро Парго, вы поладили с моим отцом?
Наследник дона Гаспара был сама любезность. Заискивающая любезность.
- Надеюсь, вы будете частым гостем в нашем доме. Хотя, я понимаю, должно быть вы не задержитесь надолго на берегу?

Уже не впервые дочь дона Гаспара замечала, что мачеха будто шпионит за ней.
Обычно Хосефа относилась к уловкам донны Лоренцы с безразличием.
Ее совесть была так же чиста, как и ее помыслы. Ни один из поклонников «гаванской розы» не мог похвастаться ее благосклонностью. Взглядом, более ласковым, чем к прочим, улыбкой, более многозначительной. Платком или перчаткой, оброненной как бы «случайно». Кого-то такое равнодушие расхолаживало. Кто-то уходил, но потом все равно возвращался.
Обычно… но не сегодня.
- У меня закружилась голова, и я осталась на террасе, одна, - с едва приметной неприязнью в голосе ответила Хосефа.
- Потом туда пришли мужчины и я ушла, а Августо остался с ними. Они что-то говорят про английские корабли, которые захватил маэстро Парго, но я мало что поняла.
Лицо дона Гаспара, нахмурившееся было при словах дочери, разгладилось, и он благосклонно улыбнулся. Разумеется, сегодня все говорят об этих кораблях. Разумеется, Хосефа ничего не поняла, и хвала Господу за это, и храни нас от женщин, которые суют свой нос в чужие дела.
- Полно, донна Лоренца, - обратился он к жене.
Конечно, приглядывать за падчерицей ее прямая обязанность, но все же Хосефа, хвала всем небесам, благоразумна.
- Уверен, Августо не оставил бы сестру в компрометирующем ее положении.
Тут, в колониях, солнце настолько жаркое, а вино пьянящее, женщины красивы, а мужчины горячи, тут разоряются в одно мгновение и в одно мгновение становятся богаче королей, что то и дело общество потрясали слухи о том, что дочь плантатора сбежала с каким-нибудь проходимцем без роду и племени. Или сын плантатора женился на креолке без капли благородной крови. Дон Гаспар, гордый потомок конкистадоров, скорее бы уложил в могилу и Хосефу и Августо, нежели позволил бы им так опозорить его седины.
А Хосефа прятала в складках платья четки, и они все еще казались ее горячими, слишком горячими для ее ладони, словно бы бусины впитали в себя огонь, который она чувствовала в Амаро Парго. Сжимала их, гладила бусины жестом таким  же неосознанным, но красноречивым,  каким приватир ласкал бутоны азалии, заставляя их раскрыться под его пальцами.
Дон Августо вовсе не считал, будто беседуя с почетным гостем губернатора он бросает тень да доброе имя своей семьи. Да, ему от отца досталась эта кастовая косность, мечта о признании в Испании, о милостивом взгляде короля… но все же он был дитя колоний. А тут многое иначе! Очень многое!
- Значит, завтра я буду иметь удовольствие видеть вас в нашем доме…  Донна Хосефа и донна Лоренца будут рады, у нас редко бывают гости.
Августо предвкушающе улыбнулся. Разговор с отцом, наверное, затянется. С деловыми разговорами всегда так, они начинаются после знойной сиесты и заканчиваются уже после наступления темноты.
- Может быть, согласитесь после беседы с доном Гаспаром прогуляться со мной? «Марисабель» - хорошее местечко.
Он уже видел себя на палубе корабля. Своего корабля. И в Эскориале.