Стояла ранняя осень, по мнению местных жителей, очень теплая. Но Жоффруа де Шатодену, сроднившемуся за последние три года со зноем Палестины, казалось иначе. Каждый раз, едва смеркалось, нормандский рыцарь плотнее кутался в шерстяной плащ и начинал высматривать вдоль дороги первые огни какого-нибудь городка или постоялого двора. Английское путешествие его не отличалось разнообразием, необходимость принести в дом друга скорбную весть заранее тяготила, и порой путник начинал размышлять о том, что отец, предлагая отправить через пролив к Хайденгемам простого посыльного с письмом, давал ему недурной совет. Одна беда, Жоффруа поклялся Эрве съездить в Данфорт самолично.
Путь от побережья до Ноттингема был неблизким, Лондон мессир дю Перш объехал стороной, и теперь, постепенно продвигаясь к северу, все чаще замечал следы народных бедствий и междоусобной войны. О которой слышал уже не раз с того момента, как ступил на английскую сушу в Саттоне. Покосившись на очередного повешенного, - дорога от Кавентри до Лестера буквально изобиловала этими красноречивыми напоминаниями о народной непокорности и о том, что за такую непокорность бывает, - его сержант, - на этот раз сержант без отряда, потому что с собой в Англию Жоффруа прихватил всего пару верных людей, - недовольно покачал головой и напомнил:
- Темнеет. Ваша милость, не прикажете ли зажечь факелы?
«И превратить себя в превосходную мишень для хваленых английских луков», - метнулось предостерегающее в голове де Шатодена. Хотя кто, во имя Спасителя, станет палить в них на ночь глядя?
Рыцарь кивнул головой, соглашаясь. И в этот момент с очередного пригорка их взору предстал островерхий купол небольшой часовни, затем такая же небольшая саксонская деревенька, а главное, внушительный сруб постоялого двора на вьезде.

В деревне оказалось на удивление людно.
- В Лестере завтра начинается ярмарка, - заметно коверкая нормандские слова, пояснил хозяин, явно намеревающийся в честь этого события содрать со всех постояльцев вдвое от обычной платы за ночлег.
Жоффруа не стал скупиться. Уж больно аппетитными запахами тянуло от большой жаровни, где уже подрумянивались на длинном вертеле сразу полдюжины кур. Бертран увел лошадей, «на пальцах», - никто из его людей не знал наречия саксов, - объясняя хозяину, какие страшные беды его ожидают, если рыцарским лошадкам будет нанесен какой-нибудь вред. А дю Перш с Жаном перебрались в зал, присматривая для себя места на скамье, а лучше, конечно же, собственную скамью и стол в придачу.

Отредактировано Жоффруа (2012-01-31 09:07:51)

Жоффруа показалось, что еще со двора он расслышал отголоски пения на родном ему языке. Это было несложно, потому что прочие саксонские пересуды, которыми полнился постоялый двор, отдавались в ушах француза монотонным гулом, и в нем  он не разбирал ни слова.
К большому огорчению рыцаря певец скомкал обрывки Рюделя и затих прежде, чем дю Перш и его спутник добрались до двери.
- Замолчал! – тихо возмутился Жан.
- Значит, мне не померещилось, ты тоже слышал? Еще споет, теперь будет, кому послушать…

* * *

Приехавший рыцарь, - от него пахло пылью и железом,  - прошел совсем рядом с Жилем, не обратив внимания на его лютню, облюбовал стол поближе к огню, где потеплее. Коротким, но требовательным жестом подозвал хозяина.
Тот, надо отдать ему должное, умел казаться предупредительным и независимым одновременно, не стал бы лебезить перед гостями, загляни к нему хоть сам король. Перед ночью и непогодой все равны.
- Велика ли у вас в Лестере ярмарка, любезный? – спросил Жоффруа, с интересом разглядывая пеструю компанию, которую дорога собрала этим вечером под одной крышей. 
- Обычно велика, - сакс невозмутимо выставил на стол перед путниками три тяжелые глиняные кружки и большое блюдо с хлебом, – А что будет нынче, предсказать не берусь. Дурные настали времена, смутные. Пива моего отведаете?
- Отведаем. Это самая короткая дорога до города?
- Выходит, что так. Найдутся, добрый господин, в наших лесах тропы, что могут выйти и короче, но на них и заплутать недолго, и лихих людей встретить.
- Понимаю. А до Ноттингема отсюда далеко ли?
Дю Перш с настойчивостью предусмотрительного путешественника продолжал расспрашивать о дорогах и направлениях. И это было далеко не праздное любопытство. По-хорошему стоило бы нанять проводника, но кому из местных можно верить, кто тут добрый йомен, а кто, как говорит хозяин, «лихой человек», попробуй, разбери.
- Лопочут, словно сарацины, - в полголоса посетовал Жан, разделив таким образом невысказанное беспокойство своего господина. – Но пиво варят отменное. Эль, ишь ты, - и причмокнул губами, словно пробуя на вкус становящееся уже привычным слово чужого языка.

Отредактировано Жоффруа (2012-02-01 10:16:24)

Невольный герой импровизированной канцоны, только что исполненной под закопченными сводами захудалого постоялого двора, поначалу опешил. На шутку прозвучавшее походило очень мало, да и кто в здравом уме осмелится так недобро шутить с вооруженным человеком. Поэтому стоило бы, не смотря на смешки Жана, принимать предупреждение незнакомого парнишки с лютней всерьез.
С трудом оторвав изумленный взгляд от лица певца, продолжающего, как ни в чем не бывало, теребить струны и смаковать любовные терзания Серкамона, Жоффруа быстро оглядел зал. «Бык в дурацком голубом плаще» нашелся сразу же, не приметить барона Эльдреда, самоуверенного и громогласного, мог разве что слепой и глухой. Рядом с ним отдавали дань английскому элю еще четверо, еще не опьяневшие, но уже порядком хмельные. Наверняка, если этот человек готовит засаду, где-то поблизости окажутся и другие. Интересно, сколько всего людей у этого «барона», как его назвал менестрель.
Дю Перш предположил, что саксонский охотник за выкупом надеется перехватить его завтра поутру где-то по дороге в Лестер. Ну не прямо же на постоялом дворе набросится? Может, попытаться исчезнуть под покровом темноты, оставив «быка» ни с чем? Решительная натура массира Жоффруа протестовала против подобного унизительного маневра, да и здравый смысл подсказывал, что от местного барона им, пришлым, так вот запросто не удрать. Ну а раз не удрать…
- Жан, Бертран, идите к лошадям, зарядите арбалеты и поднимитесь наверх, - рыцарь коротко дернул подбородком, указывая своим людям на лестницу, уводящую на второй этаж, туда, где располагались «дорогие» комнаты постоялого двора, предназначенные для тех путников, что брезговали ночевать в толчее в общем зале.  – Постарайтесь сделать это, не привлекая внимания.
Он глубоко вздохнул, ощущая, как гулко и почти радостно забилось сердце в предчувствии грядущей схватки.
«Спокойствие, мессир, чтобы убить «быка», надо сначала вынудить его напасть. Это может оказаться непросто».
- Славная песня, малыш, - менестрель, как показалось Жоффруа, был еще очень молод. Быть может, оттого он так неожиданно честен и готов вмешаться в опасное, а главное, чужое дело. – На-ка, возьми.
Де Шатоден выгреб из кошеля на поясе несколько парижских денье и швырнул их Жилю. Свою жизнь он ценил куда больше, чем эту горстку серебра. Но чрезмерно щедрая плата удивит тех, кто за ними наблюдает. А «бык», - теперь Жоффруа это примечал, - то и дело буравил французов тяжелым взглядом.
– И спой еще.
Рыцарь прижал к губам кружку с пивом. Хорошо, черт возьми, что она глиняная и издалека не видно, пьет он, или нет. И хорошо бы оказаться трезвее «барона», но при этом казаться пьянее. С пьяной ссоры какой спрос.

Отредактировано Жоффруа (2012-02-15 00:59:21)

Светлые серо-голубые глаза нормандца потемнели и опасно сверкнули, и блеск этот отразился многозначительно в густо-янтарном эле, плеснувшемся в едва пригубленной кружке. Кажется, певца послали ему сами небеса. Парнишка не только предупредил путников об опасности, как знать, может он послужит и причиной ожидаемой дю Першем ссоры с «быком».
Вряд ли Жиля, догадайся он о намерениях заезжего рыцаря, обрадовала бы та роль, что «великодушно» уготовил для него мессир Жоффруа. Но и у самого Жоффруа выбор был не так уж и велик.
- Эй, полегче, - громко и демонстративно оскорбился дю Перш вместо музыканта, коего положение обязывало покорно сносить грубость и насмешки господ: гордый менестрель – голодный менестрель.  – Этот трувер поет для меня. А кому не любы окситанские канцоны, пусть убирается во двор и слушает там родное козлиное блеяние.
«Бык» вроде бы не разумеет французского. Тем хуже для него. Стоило бы выучить язык, на котором изъясняется его король. Жоффруа надеялся, что его тон звучит оскорбительно сам по себе. Остальное пускай сакс додумает в меру собственной грубости.
На побагровевшем разом лице барона Эльдреда после этой тирады появилось немало вдохновившее нормандского гостя непередаваемое выражение одновременно ярости и изумления. Мысленно он уже видел этого французишку в цепях в подземелье собственного замка, униженно умоляющего о пощаде и диктующего жалобное письмо отцу-графу через пролив. А вместо этого наглец ведет себя так, как будто он, а не Эльдред, у себя дома и распоряжается в собственных владениях.
- Нормандское отродье, - прорычал «медведь», во хмелю не обращая внимания на то, что доверенный слуга предостерегающе тянет его за рукав. – Погоди, недолго тебе осталось!
- Что? Ничего не разбираю, - презрительно хмыкнул Жоффруа. – Кто это, хозяин? По виду вроде как рыцарь, а по говору уж не козий ли пастух?

Невольные зрители приумолкли. Нормандцев в здешних краях недолюбливали. Но, вот незадача, и от барона Эльдреда в окрестных деревнях вилланы добра не видели. Так что наблюдали за рыцарской ссорой с жестоким интересом, как за склокой дворовых псов, одинаково злобных.

Отредактировано Жоффруа (2012-02-15 06:29:06)

Хозяин постоялого двора не рискнул отвечать на оскорбительный вопрос дю Перша.
- Милорды, милорды, - зачастил он, отчаянно путаясь в двух языках. Заговоришь по-саксонски, разозлится нормандец. По-французски – взбеленится барон Эльдред. Вот беда с гонором этих благородных господ. – Из-за козлиного блеяния вы ссоритесь, так может, упитанный козленок, зажаренный на вертеле, вас и помирит? Я и бочонок эля выставлю по такому случаю.
Будь его воля, на вертел вместе с козленочком отправился бы и жонглер. Из-за его непотребных песенок разгорелась вся эта буча. Постоялому двору сплошные убытки.
- Проторгуешься, хозяин, - зло рассмеялся Жоффруа, предпочитающий добрую войну здесь и сейчас тому худому миру с Эльдредом, что запросто мог закончиться для него завтра же английской стрелой в спину где-нибудь в ближайшем перелеске. – Твоему саксу костями сподручнее кидаться, чем серебром. Он на щитовом сборе поиздержался, чтобы от войны подальше, к элю поближе…

… Жиль оказался провидцем. Первый удар кулака достался неудачливому слуге-переводчику. Это был хороший для нормандца знак, знак, что у саксонского барона жадность и осторожность оказались погребены под лавиной обрушившейся на «быка» ярости. Будь Эльдред не так зол, он не бил бы своего подручного, а послал бы его во двор за прохлаждающимися там солдатами. Но барону сейчас не хотелось уже французских денег. К дьяволу засаду, он жаждал крови.
- Я затолкаю твои поганые нормандские насмешки тебе же обратно в глотку! – проревел сакс, вскакивая и походу опрокидывая массивный стол на радость опешившей от обилия объедков на полу дворовой собачонке. За бароном волей неволей повскакивали и остальные его люди, включая носатого, чей нос-башмак на глазах наливался лиловым после знакомства с тяжелой хозяйской дланью.
- О темпора, - пробормотал Жоффруа, словно и не он самолично мгновение назад раздразнил эту свору. – Пятеро на одного. Вот оно хваленое английское гостеприимство.
Де Шатоден глянул наверх, - его слуга и сержант с арбалетами наизготовку оказались ровно там, куда рыцарь их отправил, - и покрепче сжал в кулаке тяжелую кружку с элем.
…Милорды выпивают…
«Бык» налетел на него пунцовый от бешенства, и дю Перш, подавшись навстречу, с удовольствием выплеснул так и не выпитое толком пиво прямиком в физиономию сакса. Тот заморгал, закашлялся, и могучий удар меча пропал впустую, лезвие оставило на дубовом столе длинную зарубку и соскользнуло.
… И закусывают…
Сам Эльдред почти потерял равновесие, от некуртуазного падения его спас такой же некуртуазный пинок в живот от французской стороны.
- До меня дошли слухи, что мессир интересуется моим серебром? – Вкрадчиво сообщил Жоффруа, обнажая свой меч и отступая от стола, чтобы дать им обоим больше места для маневра. - Так вот сначала ему придется ближе познакомиться с железом.

Носатый изумленно выпучил глаза. Пожалуй, только он один, - если не считать жонглера, - не только разобрал, что говорит француз, но и сообразил, что тот имеет ввиду. Правда, возможности у понятливого слуги предостеречь барона Эльдреда уже не было.
- Ату его,  - проревел «бык», утираясь.
Крепкого и корявого, как валлийский дуб, сакса бог силушкой не обидел. Но возраст и чрезмерное пристрастие к сытной еде и элю давало о себе знать. Со второго удара зарубить нормандца, молодого и куда более проворного, Эльдреду не удалось. С третьего тоже. Может, его подручным повезет больше.
Трое баронских людей бросились в бой, носатый, предчувствуя дурное, предпочел отступить к двери. И это было верное решение. Щелчки арбалетов были в шуме таверны почти не слышны, но рыжебородый солдат рядом с Эльдредом грузно осел на пол со стрелой в горле, а его товарищ, схватившись за живот, повалился на стол. Тот самый, под которым Жиля угораздило припрятать свою лютню. От удара драгоценный инструмент, вместе с тарелками, хлебом и пивными кружками, полетел на пол. Прямо под ноги поединщикам.
- Святая дева-заступница, защити и сохрани, - забормотал хозяин постоялого двора, ретируясь подальше от побоища. Жаль было и мебель, и посуду, и дурно пролитый эль, но жизнь, она ведь подороже будет.
Увидев, сколь печальная судьба постигла его людей, барон заревел, словно задетый рогатиной медведь. Уж больно скверно было осознавать, что, готовя ловушку французу, он сам угодил в нежданную засаду. Вожделенный выкуп грозился застрять у Эльдреда костью в горле, или, что вернее, железом в груди. Он ринулся на врага, вкладывая в новый замах всю свою силу и злость, и… оступился, задев ножищей хрупкий гриф жонглерского инструмента. Тихо хрустнуло дерево, с жалобным звоном лопнули струны, сакс невольно глянул под ноги… Растоптанная лютня оказалась последним, что барон Эльдред видел в своей жизни. Длинный нормандский клинок с Domine, dimitte nobis debita nostra*, струящимся по навершию, - в обычае крестоносцев было освящать мечи молитвами и амулетами, - поставил финальную точку в трактирной драме.

Жоффруа дю Перш хмуро отступил от бездыханного уже тела. Пол был мокрым и липким от пролитого эля и крови. В ушах у рыцаря шумело, а стоило еще подумать, что делать теперь с людьми покойного барона, а так же о том, том, как выглядит английское правосудие, если таковое вообще имеется в этой стране.

------------------------
* Domine, dimitte nobis debita nostra, salva nos ab igne inferiori, perduc in caelum omnes animas, praesertim eas, quae misericordiae tuae maxime indigent. - Господи, прости нам наши грехи, избави нас от адского огня, и приведи в рай все души, особенно те, которые больше всего нуждаются в Твоем милосердии.

- Мне жаль, малыш, - вздохнул Жоффруа. Напряжение боя постепенно отпускало, оборачиваясь тягучим ощущением опустошенности. Но рыцарь знал: это скоро пройдет. Жаль ему тоже было отнюдь не распростертого на полу саксонского барона. Одним негодяям меньше, только и всего. А само зрелище смерти давно стало для крестоносца привычным, и принимало порой куда более пугающие формы, чем неловкая, изломанная «медвежья» туша и подмокший от темной крови синий плащ. И рыжего не жаль, и того, второго… А вот мальчишку жаль. Без лютни ему несладко придется.
- Я куплю тебе новую, - вырвалось у нормандца неожиданное обещание.
«Только вот где?»
В этой саксонской деревеньке несложно сторговать лошадь или корову, но откуда тут взяться деликатному инструменту.
- В Лестере, на ярмарке, – кстати припомнил рыцарь рассказ хозяина постоялого двора. – Со мной поедешь.

- Мессир! – напомнил сверху о себе верный Бертран, предостерегающе указывая на дверь. Носатый все же сообразил сбегать за подмогой. Но подмога запоздала, и теперь люди барона Эльдреда толпились на пороге постоялого двора, хмуро созерцая труп своего хозяина и, видимо, решая, как им поступать далее.
Жоффруа трудно было судить, насколько преданы саксу были его слуги. Поэтому он решил не дожидаться чужого решения, предложив взамен свое.
- Ваша служба окончена, - объявил рыцарь, на всякий случай опуская ладонь на рукоять меча. – Как и мое дело с вашим господином.
Изменив родному французскому, он заговорил по латыни, надеясь, что язык Святого Писания даже в этом диком медвежьем углу худо-бедно разбирает каждый. Ведь они же христиане, в конце-то концов.
- Ступайте с миром. Если у покойника остались наследники, они могут обратиться с жалобой к шерифу или в королевский суд. У меня будет достаточно свидетелей, чтобы подтвердить, что я убил этого человека в честном бою, и первым за оружие взялся погибший.

Вряд ли упоминание о правосудии многого стоило, арбалеты были куда более убедительны. Так что дю Перш мог считать, что эту маленькую войну он выиграл. Пока уносили мертвецов, а хозяин торопливо засыпал кровавые пятна на полу свежей соломой, рыцарь ловил на себе взгляды любопытные, настороженные, иногда уважительные, но не враждебные.
«Никому, кажется, не жаль барона. Что ж, вот так и меня однажды… никому не будет жаль».
Философские рассуждения к счастью никогда не были сильной стороной Жоффруа. Поэтому привычно выбросив из головы мысли о бренности бытия, нормандец отыскал взглядом молодого жонглера. Тот безмолвным изваянием застыл у стены, баюкая в руках обломок грифа.
- С пением сегодня что-то не складывается, малыш, - констатировал очевидное рыцарь. - Давай хотя бы поговорим. Откуда ты взялся, кто будешь?
«Откуда ты узнал про засаду, и почему предупредил меня?»
Хотя про это, наверное, можно расспросить и позже.

- Что значит «если»? Ты что же, не веришь мне, Жильберт? – простодушно изумился дю Перш. – Раз уж я тебе доверился, тебе и твой канцоне, то тебе сам Бог велел. Лютня, малыш, самое малое, что я могу для тебя сделать.
Хозяин таверны со скорбной миной заново накрывал на стол. Барон-покойник уже точно за весь учиненный разгром ни пенни не заплатит, одна надежда оставалась задобрить французского рыцаря, вдруг хоть этот расщедрится.
- Садись, ешь, - Жоффруа указал Жилю на незамысловатое, но обильно угощение. – Уж не знаю почему, но, избежав смерти, жить хочется вдвойне. Есть и пить - тоже за двоих. Ты болтаешь по-французски не только вовремя, но и весьма недурно. Откуда родом?

Рыцарь не надеялся обнаружить вдруг в жонглере соотечественника. Скорее, наоборот, предпочел бы, чтобы паренек оказался из местных. «Без лютни жонглер - бродяга и вор...». Вор – не страшно, а бродяга, что знает все дороги и тропы в здешних краях, ему очень пригодился бы.