Призрачная надежда на защитника, на старого рыцаря, что будет поддерживать дочь после известия о гибели Эвре, не оправдалась.
Жоффруа отметил это с невольным неудовольствием и, стремясь поскорее избавиться от «долга недоброго вестника», уточнил нетерпеливо:
- Так куда же нам ехать, где замок?
Более никто рыцарского нетерпения не разделял.
Жиль так и вовсе внезапно замолчал, приоткрыв рот от восхищенного удивления, и мессир дю Перш повернул голову, выискивая причины внезапного молчания жонглера, к молчанию от природы совершенно не склонного.

Всадница и правда была подобна видению, и французу понадобилось несколько мгновений для того, чтобы сообразить, кто это. Коленопреклоненные крестьяне не оставляли большого простора для догадок.
- Миледи, если мы без позволения вторглись в ваши земли, прошу простить нас, - потеряв интерес к саксам, дю Перш направил коня навстречу даме. - Мы ищем дорогу, ведущую к замку Данфорт.
Сейчас он от всей души желал, чтобы замок Данфорт оказался где-то необозримо далеко, а «королева фей» носила любое иное имя, но только не леди Хайденгем.

Да понял уже менестрель, понял, что перед ним не сказочная царица фейри, а дама из плоти и крови. Более того: хотя дама и не назвала своего имени, Жильберт его знал.
И сейчас в памяти всплыли случаи, когда гоняли его с соседскими поручениями в Данфорт. И теперь перед глазами стояла темноволосая девочка - его, Жиля, ровесница, - со смехом таскавшая за уши огромного волкодава. Пес изображал злость, дурашливо огрызался, а девчонка хохотала и только глубже зарывала руки в кудлатую шерсть...
Ровена Данфорт, дочь сэра Ричарда...
Жан окликнул менестреля:
- Эй, ты тут остаешься, на дороге?
Жильберт спохватился, уцепился за протянутую руку и привычно влез на круп лошади. Мелькнула досадливая мысль: не успели в Лестере купить лошадь, приходится на крупе трястись, убогое зрелище...

Отредактировано Жиль (2012-03-02 22:08:29)

Жиль сидел на крупе коня Жана, притихнув, как мышонок.
Даже страх перед близостью проклятого Кингстон-кастла отступил перед мыслями о горе, которое вот-вот обрушится на эту красивую, гордую леди.
Но хотя Жильберт искренне жалел молодую вдову, невольно он уже складывал про себя строки трагической песни, в которой оплакивал участь рыцаря, сложившего голову в Палестине, вдали от любимой жены, и воспевал ее жемчужные слезы, которые она даже не может обронить на гроб мужа.
Ох, уж эти менестрели...

Новых гостей, так же, как вчера эскорт леди Гвенды и не к ночи упомянутого барона де Бриенна, в Данфорте встречали с искренним провинциальным радушием. И все же во взглядах слуг и охраны, в спешке, с которой уводили на конюшню их лошадей и накрывали на стол, мессиру Жоффруа чудилось какое-то скрытое напряжение. Кажется, в замке по-настоящему заждались вестей от и о муже миледи.
Жан и Бертран остались столоваться с челядью, дю Перша хозяйка пригласила наверх, в донжон. Рыцарь привычно уже позвал с собой «своего» менестреля, но в последнюю минуту спохватился и велел Жилю обождать его на лестнице. Вряд ли у леди Хайденгем будет настроение слушать канцоны.

- Вы хотели поговорить со мной о Палестине, леди Ровена. И в этом наши желания совпадают.
Жоффруа не спешил садиться за стол, сейчас он не чувствовал голода. Вместо этого рыцарь подошел к высокому стрельчатому окну, откуда открывался умиротворяющий вид на опустевшие крестьянские поля в оправе тронутого первой осенней позолотой леса. Но что француз видел на самом деле, скользя отрешенным взглядам по английским дубравам. Быть может, пески Святой земли, кто знает?
- Я не закончил свой рассказ об осаде Акры. И о судьбе, которая меня хранила. Когда щит мой был разбит, рука готова была выронить меч, а молитва хрипом застревала в горле, судьба послала мне в подмогу одного доблестного английского рыцаря. Его звали Эрве Хайденгем. Я говорю о вашем муже, миледи. Если б не его мужество, отвага и великодушие, я не имел бы чести сегодня разговаривать с вами.

Отредактировано Жоффруа (2012-03-08 10:10:38)

- Мадам…
От прикосновения женских пальцев ладони сделалось жарко.
У Эрве Хвйденгема была красивая, очень красивая жена. Думать об этом в такую минуту было недостойным памяти погибшего друга, но о чем еще можно думать, черт возьми, когда женщина вот так берет вас за руку и заглядывает в глаза с такой мольбой!
Дю Перш осторожно, и, Бог свидетель, почти неохотно отстранился. Отводя глаза, поклонился даме и почтительно поцеловал край расшитого рукава миледи.
- Ваш муж был моим другом. Настоящим другом. Поэтому я и приехал сюда. Вот, возьмите…
И рыцарь протянул Ровене небольшой полотняный кошель с потускневшей от палящего южного солнца вышивкой латинского креста и герба Хайденгемов.

Что тут скажешь. Красивые смерти бывают только в канцонах менестрелей. Там Роланд прощально трубит в рог, и дамы украдкой смахивают прозрачные слезы. Сейчас дю Першу грозили слезы куда более горькие, и этого мгновения, когда леди Хайденгем не выдержит и разрыдается, француз, признаться, страшился куда больше, чем сарацинских атак. 
- Он умер… легко, мадам. И за богоугодное дело. Эвре обрел свое Царствие Небесное, это достойный конец пути для каждого из нас.
Жоффруа тщательно подбирал слова, понимая, что вряд ли из него вышел бы пламенный проповедник, да и утешитель, кажется, так себе выходит.
- Мне очень жаль, мадам, что я привез вам столь печальное известие. Если я могу… как-то в чем-то быть вам полезен…

Отредактировано Жоффруа (2012-03-10 20:27:02)

Дю Перш тоже замолчал, подавив на вдохе неуместное: «Не плачьте, мадам!»
Потому что понимал: выплакаться как раз нужно, через слезы Господь дарует женщине облегчение. Мужчина в таком случае ищет спасение в хмельном забытьи или кровопролитной войне, мудрец – в молитве, но грешная земля наша рождает не так уж много мудрецов.
Выждав немного, рыцарь осторожно обнял леди Хайденгем за плечи.
- На все воля Божья, мадам. Так уж заведено. Если вам нужна помощь, может быть, мне позвать кого-нибудь. Челядь? Служанку?
Плечи миледи сейчас казались особенно хрупкими, Жоффруа подался ближе, наклонился, вдыхая свежий запах леса, меда и хвои, заплутавший в темных косах молодой женщины.
Однажды Эрве сказал ему, что влюбился в собственную жену с первого взгляда. Теперь француз ему верил. В какой-то момент, кажется, его прикосновение стало нежнее простого дружеского участия, потому что Ровена вздрогнула и плечи ее заметно напряглись под мужскими ладонями.

- Зачем вы гоните меня, мадам? – такого оборота дю Перш откровенно не ожидал, хоть и догадывался, что посланцев, приносящих дурные известия, мало кто жалует.
Дело было сделано, обещание, данное Эрве Хайденгему, исполнено, и возможно леди Ровена права, не ожидая и не желая от него ничего большего.
Самому Жоффруа стоило бы озаботиться делами отца с бароном де Венденалем, содержимым того проклятого письма, что недвусмысленно напоминало дю Першу-младшему о том, сколько грязи таит в себе большая политика.
Француз понимал все это, и даже готов был принимать, как должное. Одна беда - не испытывал от своего понимания облегчения.
- В смерти вашего мужа нет моей вины, - попытался оправдаться он. -  Я бы дорого дал за то, чтобы привезти его сюда и радоваться вашему воссоединению, но Господь рассудил иначе. Я… Я понимаю, что бесцеремонно вторгаюсь в вашу жизнь, мадам, но я мог хотя бы взглянуть на замок, дать вам кое-какие советы по обороне и вообще…
«Да вам просто не хочется уезжать, мессир, признайтесь, - оборвал Жоффруа сам себя с безмолвной язвительностью. - Хотя еще сегодня утром не хотелось приезжать в Данфорт. А виной всему заплаканная «королева фей». Только не стоит верить в то, что ее некому будет утешить».