«Проклятый нахлебник!»
- Дорогим гостем будете, - пропел епископ, усаживая барона по правую руку от себя и жалея о том, что забыл подать слугам знак убрать лакомые кусочки со стола. Теперь придется делить с этим прохвостом молочного поросенка!
- Вина? – вопрошал он у барона, в этот раз незаметно приказав слуге подменить хорошее бургундское на какую-то брагу местного производства. Самому, конечно, придется тоже пригубить, но барон же не вечно будет тут торчать, а на сон грядущий епископ насладится приличным вином в полном одиночестве. Ну, или в компании мадам Берты, которой, кстати, тоже надлежало порекомендовать вести себя поприличней – не хватало ещё, чтобы юная де Редверс наблюдала, как любовница священника заправляет в его доме. Какой уж тут постриг! Пока слуга наполнял кубок барона откровенным уксусом, епископ разлагольствовал: - Да уж, нашему доблестному шерифу приходится нелегко, но хоть я, как вы справедливо заметили, - де Нонан мысленно просверлил барона насквозь, -  от мирских дел теперь далек, - кривить душой для священника было как поздороваться, ведь вся обстановка в доме свидетельствовала о том, что сан для него лишь способ неплохо устроиться в жизни, - однако всячески помогаю дражайшему Венденалю, чем могу. Советами, в основном, - взгляд церковника снова стал смиренным. – Вот сколько раз я ему говорил, чтобы он повлиял на дщерь мою во Христе, госпожу Хайденгем. Кажется, именно на её землях на вас напали, дорогое дитя, - получив утвердительный кивок от барона в ответ, епископ продолжил, не позволив дорогому дитяти даже рот раскрыть, - давно пора было навести там порядок, неизвестно ведь, когда вернется дражайший Эрве Хайденгем, а Ровена – женщина слабая и всякое отребье этим пользуется. Душа болит, когда вижу, в каком запустенье хозяйство Данфорта.
На этот раз епископ был искренен. У него душа болела, только по другому поводу – он мечтал заграбастать Данфорт в свои руки, а запустенье было как раз спровоцировано, в немалой степени, его действиями. И барона. С которым они, как два навозных жука, соперничали за право отнять у бедной женщины тот самый Данфорт, будто перекатывали столь желанный шарик. К несчастью, у барона было одного существенное преимущество - в случае, если Хайденгем сгинет в Святой земле, де Бриенн может жениться на Ровене, а епископ этой возможности лишен.
- Но что мы все о земном, да о делах, уверен, после вашего визита шериф воспылает праведным гневом истого стража порядка, и мы забудем о разбойниках, - «а также Я приберу к рукам Данфорт», - может, и на вечерню с нами останетесь, барон? Ведь забывать о пище духовной негоже, - епископу хотелось хоть как-то компенсировать съеденный бароном кусок свинины, причинив де Бриенну неудобство.

Отредактировано Gwenda (2012-03-13 11:48:21)

- Если вы позволите, дитя, - епископ обратился к Гвенде, соображая, что же задумал де Бриенн. Исповедь, как же. Да раньше король Ричард домой вернется – не дай бог – чем этот прожженный грешник исповедаться придет. По крайней мере, за время их знакомства де Бриенн в подобном замечен не был, чем наверняка крайне гордился.
Дитя не возражало, да и не посмело бы. Гвенда вообще только то и делала, что переводила взгляд с епископа на барона и обратно, и делала вид, что пьет вино, в основном затем, чтобы спрятать лицо за чашей. Кусок в горло не лез.
Мужчины удалились, только не в исповедальню, а в кабинет епископа. По дороге де Нонан вспомнил об украденных разбойниками дарах графа Девона, и вскипел, будто котел со смолой, заботливо приготовленной рогатым для купели грешников. Одни убытки!
- Итак, барон, выкладывайте, - от напускной вежливости епископа не осталось и следа. Он весь напрягся, собрался и словно сжался, ожидая, что же скажет этот прохвост.  – Здесь нас никто не услышит.
Кроме Стоунса, который замер в комнате за потайной дверью, искусно замаскированной за шпалерой. Епископ воплотил в жизнь поговорку о том, что и у стен есть уши. Это было полезно.

Конечности де Нонана похолодели. И не потому, что приближалась осень – и за окном, и в жизни преподобного. С первым обстоятельством помогали бороться дрова и теплые одежды, а второго он пока не чувствовал в полной мере. Нет, это было слишком неправдоподобно, дерзко и даже чудовищно! Неужели он положил свой плотоядный и распутный взгляд на Гвенду? Епископу было совершенно плевать, кого там барон мог замучить в своем замке, потому что единственного человека на всем белом свете, к которому барон не чувствовал отвращения и желания унизить, уничтожить или обобрать, звали, собственно, Бриан де Бриенн. Но отдавать только что приплывшее прямо в руки состояние, да ещё после того, как сам епископ имел неосторожность признаться барону о планах на него, де Нонан не имел ни малейшего желания.
- Нельзя поминать имя его всуе,  - сухо парировал священник. Он ещё надеялся на то, что, все же, барон говорит не о малышке де Редверс. – Все видно ему с небес, все помыслы, и добрые, и дурные, - епископ, наконец, спросил. – Кого же выбрало ваше сердце воина? – Вообще, в наличии сего органа как такового в груди барона де Нонан сильно сомневался, разве что оно должно быть черным, как земля после пожара, как-то устроенного де Бриенном на поле неуступчивого соседа. – Миледи Ровена все ещё замужем, смею вам напомнить. А другой достойной вас и вашего положения дамы в ближайшей округе я не знаю. Или вы успели побывать в столице, дражайший барон?

Преподобный Нонан скривился. Он изо всех сил пытался сдержать гримасу, которая должна была выразить его ярость, злость, ненависть, отчаяние и, в конце концов, бешенство. Покраснев, он еле разжал зубы и выдавил из себя следующее:
- Не надо за Всевышнего расписываться. А вы, в свою очередь, не находите, что он не зря направил юную и, как вы совершенно верно подметили, чистую девушку в обитель матери нашей католической церкви? Я тоже расцениваю это как знак свыше – мы сегодня, как никогда, нуждаемся в чистых душах, ведь беззакония творятся на землях наших, люди погрязли в грехах, грядет страшный суд. У миледи Гвенды появился шанс спасти и свою душу, и, возможно, не одного грешника, - де Нонан отчаянно цеплялся за ускользающее в его воображении богатство, сулившее свалиться на его лысеющую макушку вместе с постригом этой глупышки. Немного успокоившись, он прибег к хитрости. – К тому же, милорд. Вы же не знаете намерений девицы? Или она уже отдала вам свое сердце? – Епископ был более чем уверен, что барон не успел ничего сказать Гвенде, да и руки её он может просить только у де Нонана, как у опекуна. Он так обрадовался этой мысли, что тут же выдохнул накопившийся в легких воздух, грозивший привести к их коллапсу, и чуть не пустился в пляс.

Отредактировано Gwenda (2012-03-13 19:59:24)

В начале речи де Бриенна епископ снова помрачнел – от перспективы принимать и кормить барона, который собирается уводить у него из-под носа лакомый кусочек, потом побагровел – от упоминания о «его» бесприданницах, как будто барон прознал о шалостях епископа, но несколько оживился и понизил градус враждебности при словах о леди Хайденгем.
- Кажется, я понимаю, о чем вы, - епископ ещё не решил, где именно кроется выгода, а где прячется дьявол в этом деле, и начал прикидывать варианты. – Если милое дитя решит отдать вам свою руку, - это надо быть умалишенной без надежды на выздоровление, чтобы так поступить, по мнению епископа, - я ожидаю от вас поддержки в деле с Данфортом. Так сказать, выступим единым фронтом. Искореним разбой и… поддержим церковь.
Де Нонан с прищуром взглянул на барона.

Преподобный учуял превосходную возможность прищемить барону кхм… хвост, и проявить подобающую служителю церкви заботу, возложенную на него графом Девоном.
- А что леди Хайденгем? О ней пусть заботятся родственники, если они есть. Вот, о леди Гвенде позаботились – передали её под опеку достойного человека. Который не допустит, чтобы сироту обидели. Смекаете, барон? – епископ наклонился вперед и прямо сказал де Бриенну: - Оставьте эти мысли. Нельзя иметь все, это гордыня, а нужно проявлять смирение, и воздастся вам. Помогаете церкви – церковь возблагодарит вас. Но сироту негоже обижать. Мы поняли друг друга, барон? – Епископ сложил руки на животе, всем своим видом демонстрируя превосходство над де Бриенном. Во всех смыслах.

Переговоры, похоже, зашли в тупик, и епископ понял, что надо отступить. Пока. Против разъяренного быка переть – это признак самоубийцы, а уж на этот смертный грех преподобный никогда не пойдет. Весьма напоминающий вышеупомянутое животное барон наступил на больной мозоль с шерифством, да вот и у него не все гладко, а шпионы у епископа имеются на официальном жалованье. Нужно направить их в сторону Кингстон-касла, чтобы если не иметь преимущества, то хотя бы соблюдать паритет.
- Скажем так, барон, если вы претендуете на мать, то и о ребенке заботиться – вам. Мне кажется, это будет справедливо. Или же вы хотите свалить на меня эти хлопоты? Нет уж, забирайте весь комплект, а что вы с ним сделаете, мне все равно. Церкви и так есть о ком позаботиться, как вы верно заметили раньше о дочерях бедствующих рыцарей. И вообще. А если вернется Эрве-старший? – епископ вдруг вспомнил о такой досадной детали, как муж миледи. Интересно, ушел бы он в поход, если бы знал, что ждет его жену? К примеру, такой разговор между её соседями. - В общем, барон, что-то мы заговорились. Вам же ещё к шерифу ехать. Давайте не будем спешить впереди телеги, - епископ собирался начать обработку чистого и невинного ума сиротки как можно скорее, дабы иметь преимущество перед бароном.

- Чего изволите, милорд, - Мэри, следившая за тем, как остатки былой роскоши Гвенды, разграбленные проклятыми разбойниками в лесу, заносили в дом, подошла к барону, боковым зрением не упуская из виду процесс. Дом епископа ей понравился, здесь все свидетельствовало о благоденствии и достатке, не то, что в Данфорте, где они ночевали вчера. Мэри уж грешным делом подумала, что на севере со времен её молодости все пришло в упадок, и тоска по югу защемила где-то под сердцем. Но тут все было в полном порядке, и нянька успокоилась, полагая, что её девочка будет жить не хуже, чем в родном доме. Уж преподобный не допустит, чтобы они в чем-то нуждались, такой хороший человек – сразу видно, и хозяйственник, и спаситель душ. Гвенде однозначно повезло. А тут ещё и барон повстречался, и явно положил на девочку глаз. То, что он до первой седины ещё не был женат, было дополнительным преимуществом. По твердому убеждению Мэри, такие мужчины успели нагуляться вволю, избавились от юношеской тяги сложить голову на чужбине или же на родной земле по совершеннейшей глупости типа долга чести и стяжали достаточно средств для обеспечения молодой жены. Посему, она приготовилась слушать барона очень внимательно.

Где барон, а где нянька на иерархической лестнице, однако в данной ситуации мыслили они в одном направлении. Едва де Бриенн намекнул на то, что епископ может попытаться склонить Гвенду к постригу, в небольшом, но уютном мирке доброй женщины воспылал пожар, задорно и беспощадно сжигающий уголок с воображаемой обеспеченной старостью. Удивительно, однако до сих пор Мэри не допускала даже мысли о том, что Гвенда может оставить светскую жизнь и обратиться в невесту Христову. Уж тогда судьбе Мэри не позавидуешь, в этом барон прав. Да и девочку жалко – чего хорошего в этих монахинях, никакой радости, никакого света, да что там говорить – вообще жизни никакой! Нет уж, пусть в монастырях себя заживо хоронят те, кому делать нечего, или защитников рядом не имеется. А Мэри позаботится, чтобы Гвенда избежала прелестей заточения и самобичевания, а, главное, обеспечила няню ещё одним поколением малышей, при достойном муже и в уюте добротного замка.
- Все сделаю, мой добрый господин, - горячо заверила она барона, тоже понизив голос и оглядываясь по сторонам. – Девочку мою хочу в надежные руки передать, так что можете на меня рассчитывать. Да скорее ко мне молодость вернется, чем я позволю, чтобы она постриг приняла! – Мэри перекрестилась,  чтобы дать понять Господу и барону, двум свидетелям её заявлений, что прибегать к колдовству для возврата на 20 лет назад она не собирается.