"Да он лишился рассудка!" - пронеслось в голове у графини, как только муж притянул её к себе. И правда, разве можно было измыслить нечто такое, что ещё больше бы шло вразрез с его же собственными словами? Странная апатия прошла, стоило лишь ладоням Рено сомкнуться на запястьях Маргариты.
Возможно, самым верным решением было бы поступить, как всегда в подобных случаях, а именно, плыть по течению, отдаться зову плоти, что всегда мирил графскую чету, даруя на какое-то время спокойствие и счастье их семейному очагу. Возможно, уступив в этом, она, как почти всегда и случалось, смогла бы настоять и на том, из-за чего, собственно, и разгорелась их сегодняшняя ссора. Может, удалось бы даже убедить супруга отослать Агнес из замка... Но все эти возможности были на этот раз перечёркнуты жестокими, необдуманными словами Рено о бесплодии. Не утешало даже понимание очевидного: что бы муж ни говорил, она всё ещё желанна.
Обида в этот раз мешалась со страхом, и Марго впервые за всё время своего замужества стала изо всех сил вырываться из супружеских объятий, будто бы они и правда причиняли ей нестерпимую боль:
- Пустите меня! - сорвалась на крик графиня, нисколько не заботясь о наверняка притаившейся за дверью челяди. - Зачем, зачем это? Вы ненавидите меня, называете Божьим наказанием, не хотите от меня детей, и всё равно делаете это! Для чего?!
Поняв, что вырваться не удастся, Маргарита разрыдалась от злобы, бессилия и отчаяния, пытаясь уткнуться лицом мужу в грудь, чтобы лишить его возможности целовать раскрасневшиеся щёки, тем самым невольно воскрешая глупую надежду на примирение.

Потирая саднящие после крепкой хватки запястья, Марго подняла на мужа глаза, в которых ещё не высохли слёзы. Объяснение Рено не внесло желанной ясности. Он словно предлагал ей сызнова собрать разбитое стекло, не желая при этом отдавать несколько самых крупных осколков. Ведь он так хотел сына, по крайней мере, всегда говорил, что хотел, а теперь попрекает супругу их Арно. Но, если дети ему не нужны, зачем же изводить этой несносной девчонкой? Только для того, чтобы лишний раз помучить находящуюся в его власти жену? В чём бы ни состояли её прегрешения, вымышленные или же взаправду существующие, не слишком ли это жестоко?
На какое-то время Маргарита примолкла, пытаясь хоть как-то уложить в голове только что сказанное. Может, и правда будет легче, если, не задумываясь, выполнять всё, чего бы Рено ни потребовал? Впрочем, смысла гадать не было, графиня прекрасно знала, что на долго этой самой покорности не хватит.
- Зачем Вы отпустили, если сказали, что не сделаете этого? - растерянно пробормотала она, вряд ли осознавая, что эти слова звучат не менее нелепо, чем то, что говорил и делал её супруг. - Кажется, за два года я должна бы уже привыкнуть к Вашим несправедливым упрёкам, но увы... - продолжила Марго, понимая, что совершенно не такого ответа хотел услышать господин граф.
- Я не знаю, каких ещё доказательств моего чувства Вы требуете. - В голосе графини зазвучали просительные нотки, будто бы она и вправду верила, что на этот раз Рено сможет ей всё объяснить. - Что именно из причитающегося Вам я отдаю Арно?
Марго не понимала совершенно искренне. Она была верна графу, с готовностью отзывалась на все его ласки, тщательнейшим образом следила за вверенным ей хозяйством, по мере сил и Божьей милости старалась обеспечить роду Даммартин крепкое, здоровое потомство... Как ни странно, супруг оказался первым человеком в жизни графини, кому она и правда что-то отдавала, причём отдавала добровольно и с радостью. И тем больнее было слышать, что это для него ровным счётом ничего не значит.

- Но причиняете, - эхом отозвалась Маргарита, не до конца веря в искренность того, что говорил сейчас муж. Невзирая на схожее упрямство и нежелание уступать друг другу, в темпераменте супругов было и немало различий. Рено имел обыкновение распаляться от любого неугодного слова или взгляда, но был отходчив и с лёгкостью признавал свою неправоту. Марго же была куда сдержаннее, но и обиду таила не в пример дольше, да и прощала с превеликим трудом.
Вот и сейчас сожаления супруга не принесли никакого облегчения, ибо те слова, которые он теперь хотел взять назад, словно калёным железом жгли в груди у обиженной и всё ещё перепуганной женщины.
- Я не уделяю нашему сыну всё своё время, - с усталым вздохом проговорила Марго, решив сначала разобраться с проблемой, в решении которой она могла легко пойти на уступки. - Всякий раз, когда Вы искали моего общества, я с готовностью передавала сына на руки кормилице, и, если Вы желали большего, то достаточно было лишь сказать мне об этом. Что же до разговоров... Мне казалось, что они доставляют Вам удовольствие. Простите, я совершенно забыла, что мужчин действительно не может радовать подобная трескотня...
Всё это было сказано без тени притворства. Сына Маргарита и правда любила, но не считала, что малютка Арно мог стать причиной семейных распрей. За исключением моментов, подобных теперешнему, общество супруга никогда не было ей в тягость, и если господин граф не желает больше слушать про очередные успехи своего наследника, что ж, она с радостью поддержит беседу о чём ему будет угодно... Точнее, поддержала бы, не скажи Рено того, о чём сам, кажется, уже успел пожалеть.
Простить вот так, сразу, да тем более такое, Маргарита не могла. Слишком уж больно ей было. А потому всё так же тихо и устало графиня произнесла, не отрывая от столешницы опущенных глаз:
- То, что Вы сказали... Такое не говорят просто так. Я... мне всегда говорили, что хорошая жена должна радоваться, когда супруг приходит к ней на ложе. И я радовалась, клянусь Спасителем. Но... как же мне быть Вам хорошей женой теперь, когда то, что я могу и хочу дать, Вам не нужно? - С этими словами графиня решилась поднять голову и посмотреть мужу в глаза. Слёз не было, но охватившие её страх и растерянность никуда не делись.

Маргарита зажмурилась, стоило только Рено заговорить об Агнес, словно само воспоминание об этой девчонке причиняло боль. Граф каким-то поистине немыслимым способом умудрялся признавать свои ошибки, отказываясь при этом исправлять их.
- Мессир, я и так добра к Агнес, ей не в чем упрекнуть меня. Но Вы требуете невозможного, ибо ни одна женщина не полюбит чужого ребёнка так же, как того, что вышел из её чрева. Я ни разу не отругала девочку без повода, ни разу не подняла на неё руку, и могу поклясться на Писании, что не сделаю этого и впредь, ибо матушка с детства учила меня, что справедливые хозяева пожинают в ответ верность и благодарность. Но... - Графиня наконец-таки решилась снова взглянуть на супруга, инстинктивно ища поддержки у того, кто вольно или невольно явился причиной всех её сегодняшних горестей.
- Если всему виной лишь то, что я слишком много времени уделяю нашему сыну, то я сделаю, как Вы пожелаете: его будут приносить ко мне лишь тогда, когда Вы не будете нуждаться в моём обществе. И говорить о нём я буду, только если Вы сами этого пожелаете. Но... но ведь... - Голос предательски задрожал, на глаза от обиды наконец-таки навернулись слёзы. - Никогда прежде я не лгала Вам и не буду лгать теперь. Я не могу и не буду заботиться о Ваших бастардах в ущерб собственным детям. И, если она снова уронит крышку сундука, я снова отошлю её прочь. И поверьте, мессир, настанет день, когда она скажет мне спасибо, ибо насколько было бы легче сейчас мне самой, если б в своё время кто-то так же научил меня беспрекословно подчиняться господам, отцам и мужьям.
Маргарита уже не первый раз за сегодняшний вечер пыталась донести до Рено эту, казалось бы, простую мысль. Но она и вправду не лукавила: эти ссоры отнимали столько сил и нервов, так часто доводили до в итоге ничего не дающих истерик, что графиня действительно порой завидовала многократно поминавшейся в семье де Три кузине Клотильде, которая бы и не подумала сейчас перечить Рено, а значит, и не выслушала бы всего того, что пришлось выслушать строптивой Марго.

От прикосновения супруга, такого мягкого и нежного, совершенно не похожего на те требовательные объятия, из которых она в ужасе вырывалась, Маргарита невольно вздрогнула, будто и эти знаки внимания обязывали её немедленно принять и полюбить прижитую на стороне девчонку. Вздохнула ещё раз, мысленно соглашаясь с мужем, что спор этот никуда не ведёт, и принялась вытирать ладонью слёзы, в очередной раз досадуя на себя за то, что Рено снова оказался свидетелем её слабости.
- Откуда в Вас столько жестокости, мессир? - справившись с подступившими к горлу рыданиями и уверившись, что голос больше не будет дрожать, проговорила Марго. - Неужто Вы не видите, что одна такая просьба доставляет мне страдания? Вы не хотите, чтобы я лишала нашего сына того, что его по праву, но буквально в это же мгновение обделяете его сами, приказывая мне испытывать к Вашему бастарду те чувства, которые я могу испытывать только к собственным детям. Вы желаете прекратить спор? Но для этого мне нужно солгать Вам. - С этими словами Маргарита чуть крепче сжала державшую её ладонь, будто бы ища в этом нехитром жесте поддержки и одобрения.
Напоминание о том, как именно Рено прижил ребёнка, внезапно вызвало болезненный укол ревности. Право же, заботясь о том, чтобы вся родительская любовь доставалась без остатка лишь Арно, графиня совсем забыла, что девочка эта была плодом греховного союза с очередной кухаркой, прачкой или посудомойкой. Такой же, как приснопамятная Жакетта, чей образ Марго не могла позабыть и по прошествии двух лет. О матери Агнес графиня никогда не спрашивала, справедливо полагая, что в данном случае многие знания обеспечат лишь многие печали, однако же, раз задавшись этим вопросом, успокоиться уже не могла.
- Почему Вы так привязаны к этому ребёнку, мессир? - зная, что сделает только хуже, спросила Маргарита. - Неужто память о какой-то девке, польстившейся на господские уговоры и ласки, для Вас дороже счастья и покоя собственной жены? - По щекам опять побежали слёзы обиды и ревности, но графиня уже не замечала их, думая лишь об одном: "Господи, если это и правда так, пусть он солжёт!"

Во время объяснений супруга Маргарита простояла неподвижно, словно каменное изваяние, и только услышав желаемое, опустилась рядом с ним на скамью. В то, что сирота была взята в господский дом не из памяти о покойной матери, графиня верила. Во-первых, пример двухлетней давности показывал, что принцип "с глаз долой - из сердца вон" созвучен характеру Рено: стоило нахальной прачке оказаться за воротами, как муж и думать о ней забыл. Ну а во-вторых, что-что, а ложь точно не входила в список грехов графа Даммартина. Сейчас Марго отчего-то была уверена, будь та, другая девка, до сих пор жива в памяти её мужа, он не стал бы лукавить, как бы того ни желала его ревнивая жена.
Испустив вздох облегчения, Маргарита положила голову Рено на плечо.
- Мой бедный дорогой муж,.. - мягко и ласково проговорила она, будто бы давешней ссоры не было вовсе. Обида практически совсем притихла, затаившись маленькой ядовитой змейкой где-то глубоко-глубоко в груди, и теперь графиня с искренним состраданием думала о том, как тяжело было в детстве господину графу, и благодарила Господа за то, что ей самой и её сыну выпала куда лучшая доля. О девочке бастарде она не думала вовсе.
- А потом ещё Создатель наградил Вас такой упрямицей, как я, - лукаво улыбнувшись, добавила Марго. - Но я люблю Вас, хоть Вы порой и сомневаетесь в этом из-за моего упрямства.
Слова эти, впервые сорвавшиеся с губ графини, не казались ей удивительными или неожиданными. Любовь к супругу была для Марго вещью настолько очевидной и само собой разумеющейся, что не требовала открытой декларации. Наверное, она бы и сейчас не сказала об этом, если б не желание отвлечь Рено от грустных мыслей о невесёлом детстве.