Дорога домой показалась ему долгой. Слишком долгой, чтобы быть правдой. Устало кутаясь в меха, обводя окрестности болезненным взглядом, высушенный жарой и почти бронзовый от солнца, мессир Рено де Три, граф Даммартин, возвращался домой. Раскисшая земля, схватывавшаяся коркой льда от ночных заморозков, чавкала под копытами лошадей. Родные, нынче унылые, осенние пейзажи не вызывали хоть сколь-либо радостных чувств. Казались обрывком сна, который он видел много раз. Граф Даммартин опять, в который раз, боялся проснуться.
Только когда за спиной Рено и сопровождавших его людей опустились тяжелые замковые ворота, он осознал, что наконец вернулся. Откуда-то набежали мужики, женщины и дети. Толпились вокруг, радостно кричали. Люди тянули к нему руки. Лица Рено не узнавал. Любимого, доброго хозяина встречали с ликованием и улыбкой, будто он вернулся с победой. Да только вот де Три как никто другой знал - радоваться нечему. На душе саднило горечью поражения и мучило так, что иной раз граф Даммартин думал - лучше бы ему остаться лежать под раскаленным солнцем лицом в песок. Единственное, что помогало удержаться от погружения в непроглядную, бесконечную как пустыня тоску - простая мысль о жене и детях. Как будут без него? Оставить Маргариту Рено позволить себе не мог. И, видно, Бог услышал эти простые клятвы в верности, ибо именно супруга стала его добрым ангелом-хранителем. Женщина, которую он, Рено де Три, когда-то обвинял в чудовищном себялюбии.
Слуги помогли спешиться. Заметно хромая на левую ногу, граф сделал несколько шагов, осмотрелся по сторонам. Откинул капюшон плаща и прочитал короткую молитву, благодаря Господа за все, что тот даровал ему. Затем, протискиваясь сквозь толпу зазевавшихся людей, отправился туда, где его ждала Маргарита.  На потемневшем лице де Три голубые глаза выглядели еще ярче обычного. В волосах золото мешалось с ранним серебром. Он был уже далеко не юн, порядком измучен ранами и пленом, однако молча опустился на одно колено перед женой, чтобы наконец поцеловать ее белую прохладную руку.

Отредактировано Рено (2012-05-16 22:37:39)

Два долгих года отец пребывал в крестовом походе. Агнес они показались мучительно тоскливыми. Жизнь с мачехой, законной супругой графа Даммартина, была ни хороша, ни плоха. Маргарита будто бы лишний раз старалась не замечать совсем повзрослевшую девицу. Тем не менее Агнес чувствовала, что она для графини все равно что кость в горле. Так всегда было, так всегда будет.
Сказать по чести, падчерица любила иной раз прибавить мачехе хлопот. То компаньонок напугает до полусмерти, то заставит сводного брата забраться на дерево, и тот потом от страха не сможет слезть сам. А пуще всего Агнес забавляло, что Маргарита рада бы спихнуть ее замуж, да не решается. Абы за кого не сосватаешь – граф не велел, а из благородных не много желающих. Уж больно нрав у девицы не кроток. Хозяйственным делам Агнес была обучена хорошо и помогала Маргарите исправно, но рукоделию предпочитала охоту. Так она прогоняла и скуку, и волнение.
В тот день, когда граф Даммартин возвращался домой, Агнес вместе с парой слуг охотилась в лесу неподалеку от замка. Паж поспешил сообщить, что приехал с войны хозяин, и тогда охотники направили коней в замок.
Агнес появилась, держа за уши двух убитых ею зайцев, с раскрасневшимся лицом  и выбивающимися из-под покрывала волосами.
- Отец! – бросив дичь одной из служанок, девушка ринулась к графу, обняла его и поцеловала в щеку, а затем, опустившись на колени, коснулась лбом его руки и прошептала, сбивчиво дыша. – С возвращением, мессир! Слава Господу нашему Христу, Вы вернулись невредимым.
В глазах Агнес, устремленных к графу, стояли слезы.

Отредактировано Агнес (2012-05-19 20:28:15)

В порыве чувств расцеловав Бланш в обе щеки, граф отдал девчушку обратно кормилице и негромко рассмеялся в ответ на слова жены, почти как прежде, когда он был моложе и беззаботнее.
С тех пор граф сильно изменился. Сарацинский плен даром не прошел. Плечи Рено были все так же широки, а глаза сини, как ясное летнее небо, однако же теперь он чувствовал тяжелую, давящую тоску и  иронично щурился, стоило услышать что-то неподобающее. Взгляд становился злым и колючим.
Правда, пока что Маргарита не могла заметить этого, ибо повода не подала.
Взяв супругу за руку, граф вывел ее из залы, безмолвно прося, чтобы она осталась с ним.
Когда они оказались наедине, Рено снял дорожный плащ и котту, обнял жену, крепко, страстно. Целовал вновь и вновь, как будто любимая женщина была сказочным сном или драгоценным даром, который вот-вот отберут.
Не нужно было слов, чтобы рассказать о том, как он соскучился. Едва ли Маргарита сейчас догадывалась, что являлась для него доказательством окончания злоключений. Символом жизни куда более значимым, чем лики святых.

Отредактировано Рено (2012-06-30 11:06:20)

Он бережно гладил жену по голове, чувствуя под ладонью шелк волос, целовал в лоб и щеки и, казалось, даже отстраниться было мучительно, потому что Рено все еще боялся проснуться. Услышав замечание о воде, де Три тряхнул головой, рассеянно огляделся вокруг, как будто вспоминая, зачем здесь оказался. Страсть к собственной жене овладела им настолько сильно, что граф Даммартин, за два года не преуспевший в интрижках на стороне, и думать забыл о бочке с водой, приготовленной для его купания.
Тяжко вздохнув, почти как ребенок, которого лишали сладкого, он повиновался просьбе жены, ибо понимал, что чистым и благоухающим будет гораздо привлекательнее. Робость Марго, однако, от его внимания не укрылась, и граф подумал о том, что жена смущается точь в точь как девица. Это вызвало у него улыбку и растрогало еще больше.
Разоблачившись окончательно, в чем мать родила, он окунулся в теплую воду, смеясь и расплескивая ее как мальчишка, купающийся в реке. По-прежнему поджарый и статный Рено теперь мог похвастаться множеством боевых отметин и следов, что оставил плен. Загорелый, жилистый, если бы не цвет волос, был и сам почти похож на сарацина. Протянув руку из воды, он подозвал к себе Марго.
- Госпожа сердца моего, не откажите своему верному слуге в одном поцелуе? - эта простая, но вместе с тем веселая забава сейчас несомненно согревала его сердце, и если бы мог, граф Даммартин с удовольствием утянул бы супругу в эту самую бочку с водой.

Рено невольно вздрогнул. Отчасти потому, что его слишком давно не целовала женщина, отчасти - подсознательно опасаясь боли. Слишком много было ее. Для человека его происхождения принимать и наносить раны было нормой, к которой он привык с малых лет, однако весьма сложно убедить поломанные и неверно сросшиеся кости в том, что они не должны болеть в сырую погоду, или уговорить рану от стрелы затянуться быстрее.
Граф Даммартин нытиком не был, напротив, иной раз болезненная гордость мешала ему, поэтому когда супруга, увидев следы "подвигов", стала целовать, Рено испытывал смешанные чувства: желание выговориться, выплеснуть наконец эту боль и сдержаться, повинуясь острому уколу гордыни, которая бесновалась при малейшем упоминании о телесной слабости.
Какое-то время перед его мысленным взором проносились размытые картины былого, прежние беззаботные и светлые дни вперемешку с эпизодами похода, окрашенными кровавыми разводами, и Рено в тот момент показалось, что песок снова забивается в волосы и скрипит на зубах.
Тяжело вздохнув и наконец справившись с болезненной гордостью, обратившей его в безмолвие, граф Даммартин тихо ответил:
- Там был ад.

Отредактировано Рено (2012-07-27 17:42:18)

Рено спорить не думал. Он в упор взглянул на жену. Взгляд был темен и горек. Заставил себя улыбнуться, думая о том, что в конечном счете решит не Марго, а король. Вновь вздохнул тяжело и покорно опустил голову. Потом ладонью скрутил в узел блеклые, с сединой, мокрые волосы, убирая их с плеч. Напоминание о скитаниях отбили страсть, однако осталось жадное, как у потерянного ребенка, желание нежности. Выбравшись из воды, завернувшись в мягкую, чистую ткань покрывала, растрепанный, мокрый и босой, граф Даммартин вновь обнял Маргариту, целуя ее осторожно  и нежно.
- Мне никуда от Вас не деться. Сердце мое было и останется с Вами. Я благодарен тому, что милостью Божьей жив и все еще Вами любим, - сказал он шепотом.
Отчего-то болезненно ныло сердце, хотя теперь волноваться было не о чем. Рено вспомнились дни, когда они ругались и спорили, моменты примирения, после которых злость и неуступчивость Марго превращались в мягкость и сладость. В том, что она была верна ему, де Три не сомневался. Жена, хоть и обладала нравом непростым, была слишком горда, чтобы допустить измену. И это обстоятельство вызывало у Рено искреннее восхищение. Бог сотворил женщин несовершенными, но вместе с тем давал им одно качество, которое могло стоить десяти добродетелей.
Не долго думая, нисколько не стесняясь неподходящей для того обстановки граф Даммартин дал понять, что здесь и сейчас желает близости с Маргаритой и не намерен ждать.

Удивленный нежданным вопросом Рено молча воззрился на жену. На какое-то время он даже дар речи потерял. А потом ответил прямо, стараясь как можно мягче облечь в слова вполне естественную мысль:
- Госпожа моя, в яме, где я проводил долгие ночи и дни, не было ни света, ни женщин. Я не помню, какие они, так же как долгое время не помнил, каков божий день. Об этом Вам стоит спросить тех, кто все это время был рядом с женщинами, а не проливал кровь на песок.
Граф Даммартин не покривил душой. Сарацинки его действительно не интересовали, отчасти потому, что действительно в его сердце было место только для Марго, отчасти - из-за тяжелых жизненных условий, когда большинство мыслей были о том, чтобы не рехнуться и выжить.
Обняв покрепче жену, де Три поочередно поцеловал обе ее щеки и тихо попросил:
- Я не хочу думать о тех землях, любовь моя. Они принесли мне слишком много разочарований.
Рено надеялся, что жена поймет его и не будет больше донимать расспросами. Вместе с тем он подумал, что нехорошо заставлять долго ждать тех, кто собрался на пир в честь его возвращения. Однако оторваться от тепла и ласки Марго пока не мог.