Лето выдалось жарким. Над дорогой воздух маревом подрагивал от зноя, пыль оседала на одежду серым мучным помолом, отчего постоянно хотелось то пить, то как следует потереть глаза кулаками. И даже такой неприхотливый в походе человек, как Готье, все чаще задумывался: «А не помыться ли?». Он даже кольчугу снял, напялил расшитый гербовыми львами рода де Прэ котт, когда-то синий, а сейчас просто пыльный, прямо на мокрую от пота тунику-камизу. По этому поводу едущий рядом рыцарь Амори де Блев поглядывал на своего спутника с явным неодобрением. И, наконец, не выдержал.
- Не приведи Господь, какой-нибудь еретик притаится у дороги с арбалетом и пальнет некстати, и все, адье норманьде.
- Разбежались они все, - лениво отмахнулся Готье. И так же лениво кивнул в сторону спешно оставленной хозяевами фермы, где теперь орудовали рутьеры, ненасытные и безжалостные, словно волчья стая. Не дано смиренному рабу божьему постичь промысел Божий, по которому наемники, чьей жестокостью вилланы пугают детей, сейчас выступали на стороне Божьего дела.
– После того, что было в Безьере…
Возле заполненного мертвецами города крестоносное воинство простояло три дня, и к тому моменту, когда они продолжили путь, трупный смрад, поднимающийся над развалинами окститанской крепости, сделался невыносимым. Жаркое в этом году лето.
Де Прэ указал одному из своих людей на ферму, тот пришпорил коня, но вскоре вернулся ни с чем.
- Колодец засыпали, нехристи, - отчитался, облизывая потрескавшиеся губы.
- А в прошлом собаку утопили, - буркнул де Блев, которому было невыносимо жарко в длинной кольчуге и накинутом на голову кольчужном капюшоне.
- Ничего, реки они точно не засыпали, - ухмыльнулся Готье. – Где-то поблизости должен быть Од. Если верить разведчикам. Там и напьемся.

Божье правосудие двигалось по Окститании со скоростью сытого мула. Никакого богохульства, именно на муле ехал аббат Сито, идейный вдохновитель и вождь крестового похода. За ним следовала знать, принявшая Крест, и остальные рыцари. При этом особо нетерпеливые их них безбоязненно обгоняли колонну, быстро уяснив, что местные жители не оказывают пришельцам никакого серьезного сопротивления. Так и эти двое рыцарей, де Прэ и де Блев, со своими людьми заскучали от жары, неторопливости аббата и проповедей капелланов, - особенно усердствовал королевский капеллан Гийом Бретонец, зануда из зануд, - и решили двигаться быстрее прочих. Тем более что объединенный отряд их, если счесть всех сержантов, оруженосцев и солдат, составлял почти два десятка человек, и опасаться засады вроде как не было оснований.

- Вода! – крикнул, наконец, один из верховых, указывая в сторону от дороги, где заросший высокой травой берег полого спускался к обмелевшей от жары южной реке.
- Хвала Создателю! – вырвалось у Готье. – Расседлай коля, - велел он оруженосцу, сыну своего нормандского соседа по владениям. А сам, спешившись, принялся торопливо стягивать сапоги.
- Собираетесь пугать еретиков голым задом, мессер? – тут ж сострил злоязыкий Амори. – Все-то вам восточные излишества.
- Вы просто боитесь воды, де Блев, - не остался в долгу де Прэ. – А надо бояться огня. В аду вас будут жарить, а не топить.
Восточные излишества? Ну и пусть. Готье вспомнил византийские мраморные купальни и вздохнул. В его распоряжение только река, но даже в этом случае чем чаще суешься в воду, тем меньше на тебе блох.
- Полагаете, в адские котлы совсем не подливают воды? – засомневался Амори.
Но Готье уже не слушал приятеля: вместе с освободившимся от сбруи конем они влезли в реку и шумно, с удовольствием плескались, одновременно пытаясь пить и мыться. Солдаты, стоя на берегу, наполняли бурдюки водой. Но следовать рыцарскому примеру не спешили. Даже де Блев продолжал сопеть в кольчуге, с неприязнью поглядывая на водную гладь. Он был из тех добрых христиан, что предпочитают мыться один раз в жизни, в день крещения.

Плот вынесло из-за скрытого зеленью речного изгиба неожиданно и для франков, и для тех, кто отправился на водную прогулку. Яркие окститанские гербы вызывающе колыхались на белом полотнище паруса. Готье видел, как вскочил с места один из мужчин, указывая остальным на крестоносцев на берегу. Второй быстро схватился за арбалет, может, он и не собирался стрелять, иногда солдат  просто не успевает задуматься о том, что намерен предпринять. И тут же за спиной де Прэ тонко пропела спущенная тетива…

- Твою… Матерь Божью! – открыв от изумления рот, рыцарь стоял по пояс в воде, а над головой его в обе стороны свистели стрелы.

Отредактировано Готье де Прэ (2014-12-07 04:13:22)

Шансов у окситанцев не было с самого начала. Заслышав женский визг, французские лучники и арбалетчики перестали палить по плоту, но было уже поздно. Живых мужчин видно не было, и даже девица свалилась в воду вместе с одним из солдат. Муж? Брат? Какая разница, все равно оба утопнут. Со стрелой в спине далеко не уплывешь, в многослойных дамских тряпках – тем более.
Будь де Прэ на берегу и в кольчуге, он бы попросту махнул рукой на будущую утопленницу. Еретичкой больше, еретичкой меньше.
Но он стоял на мелководье в одних портках и еще сильнее намокнуть уже не мог, а платье окситанки за мгновение до падения с плота мелькнуло в глазах крестоносца дорогой вышивкой, так что в голове Готье сформировалось благоразумное слово «выкуп».
Безье, кстати говоря, разграбили рутьеры, а потом сгоряча еще и подожгли город. Все добро убиенных горожан сгорело, и рыцари остались с носом. Надо учиться на своих ошибках.

Шагнув в глубину, нормандец сделал несколько резких гребков, надеясь, что рыцарский конь не догадается последовать за ним в эту сомнительную авантюру, и нырнул туда, где колыхалось на волнах мертвое тело неудачливого окситанца, подстреленного кем-то из лучников де Блева.
Не так уж река и глубока, если разобраться.
Не утруждая себя куртуазными манерами, от схватил тонущую девушку за косу, потянул вверх… На счастье она не сопротивлялась, но мокрое платье и правда могло утопить, кого угодно.
Когда оба они наконец вынырнули на поверхность, де Прэ обнаружил, что плот изрядно отнесло течением. И, лишившись кормчего, он в конце концов сел на мель в излучине Ода. Дотащив свою добычу до плота, рыцарь вытолкнул ее на мокрые бревна, вылез сам, спихнул ногой в воду некстати подающего признаки жизни раненного и подобрал меч ближайшего к себе мертвеца. Так ему стало немного легче. Вторая женщина – о Боже всемогущий – продолжала визжать на одной пронзительной ноте, и крестоносец с чувством посоветовал ей заткнуться. Иначе придется перерезать этой дуре горло. Угрызений совести де Прэ не чувствовал. Допустим, стрелки немного погорячились,  но Гийом Бретонец божился, что на этой проклятой земле нет добрых христиан. Так что переживать не о чем. Вместо этого северный гость оглядел плот, главным образом его интересовало имущество путников. Один из сундуков оказался заперт, и когда француз сбил замок, из-под крышки блеснул бок серебряной чаши.
- Эй, де Блев! – Готье торжествующе помахал в воздухе богато инкрустированным кубком. – Тут есть, на что посмотреть. Только я не собираюсь переть сундук на берег на своем горбу. Так что придется вам всем ноги замочить.

К тому моменту Отильда уже успела немного прийти в себя. Над госпожой хлопотала служанка, бледная от пережитого страха и непривычно молчаливая. Предостережение мокрого мужчины с мечом в руках подействовало на Годерну чудесным образом, девушка будто онемела. На безмолвный вопрос Отильды, ясно читавшийся в ее широко распахнутых синих глазах, лишь молча кивнула головой в сторону распоряжающегося среди их вещей франка, таким образом обозначив спасителя госпожи. Да и спасителя ли? Ведь гибель сержанта Робера и остальных людей де Бедельяков на совести крестоносцев. Так что спасение от неминуемой смерти в реке могло обернуться в будущем ужасными несчастьями, и не пожалеет ли она, Отильда де Бедельяк, позже о том, что не упокоилась с миром на дне Ода?
Не рискуя первой заговорить с человеком, столь странно и непредсказуемо вмешавшимся в ее судьбу, юная окситанка сидела тише мыши, обхватив руками колени, и не спешила напоминать о своем существовании северянам. Те, кажется, тоже совсем не обращали на них с Годерной внимания, больше интересуясь содержимым сундука с дарами для аббатства. И вдруг – внезапно – перед Отильдой вновь забрезжила надежда: на берегу появился еще один отряд. На этот раз ее соотечественников.

Как завороженная, она наблюдала за подходящим к ней молодым рыцарем. Он так храбр, что рискует быть любезным с нею в присутствии крестоносцев? Или всего лишь так безрассуден?
А вернее всего просто не понимает еще, что здесь только что произошло.
- Мое имя Отильда де Бедельяк, эн Онфруа, - осторожно ответила девушка, не желая подвергать де Термеза опасности, пуская даже надуманной или случайной.
- И, боюсь, я не смогу воспользоваться вашей учтивостью. Мне кажется, -  добавила она, понижая голос, - что я пленница этих господ.

Меньше всего Отильду сейчас занимали вопросы веры. Одно дело сарацины, о которых можно гадать, что угодно, и представлять, как угодно – хоть с хвостами, хоть с рогами. Другое дело люди, живущие с тобой бок о бок. Девушка никогда не понимала решительной неприязни матери к Беднякам Христовым. А главное, сама ее не чувствовала. Бог есть любовь, а где любовь, там и снисходительность, каждый живет так, как полагает праведным. Вот только так считают далеко не все. И пример прямо перед глазами.
Крестоносцы.

А молодой человек тем временем заговорил о Каркассоне, и Отильда увидела, какой радостью зажглись глаза ее служанки. Годерна не колебалась ни мгновения: конечно же Каркассон, прекрасный и неприступный Каркассон, где они жили, как у Христа за пазухой, покуда матушке ее юной госпожи не пришла в голову блажь с аббатством. А уж в обществе такого прекрасного рыцаря, как господин де Термез, можно отправиться и вовсе куда угодно.
Донна Отильда даже в мыслях не была так категорична, как ее более простодушная спутница. Послушная дочь, она огорчалась от того, что ей не суждено исполнить волю матери, а природное великодушие не позволяло девушке подвергать опасности эна Онфруа, даже когда он готов был рисковать без принуждения и по собственной воле.

- Я была бы рада поехать с вами, мессен. Но…
Это короткое «но» повисло между ними тревожной недосказанностью.
- Вы с кузеном отправляетесь в Каркассон, чтобы защищать город, - после короткого молчания продолжила Отильда. -  Поверьте, горожане и господин виконт нуждаются в вас больше, чем я. Умоляю вас, не рискуйте понапрасну там, где вас подстерегает большая опасность.
Величину опасности девушка оценивала на глаз. Даже очень простого устного счета было достаточно для того, чтобы понять: франков на берегу больше, чем спутников эна Онфруа. Ну а то, что крестоносцы скоры на расправу, Отильда уже имела несчастливую возможность наблюдать.

Отильда, ожидая решения своей участи, сплела пальцы в молитвенном жесте с такой силой, что костяшки их побелели от напряжения. Выдержка нелегко давалась юной окситанке. Особенно теперь, когда к страху за собственную жизнь и за жизнь Годерны примешивался страх за рыцаря, рискнувшего за них вступиться.
Речь эна Онфруа звучала благоразумно и учтиво, но и в словах франка -  с удивлением и даже каким-то неудовольствием отметила девушка – был свой резон. Особенно когда он не советовал ей возвращаться в Каркассон. Уж кому, как не крестоносцу, знать, какую участь уготовили городу его воинственные соотечественники. Были ли слова голубоглазого северного рыцаря искренним предупреждением, или всего лишь бравадой в беседе с противником?

И тут в считанные мгновения на берегу вновь все смешалось. Когда из зарослей на крестоносцев бросились наемники, Отильда, прижав ладонь к губам, сдавленно вскрикнула. За последние полчаса ей суждено был увидеть больше смертей, чем за всю предыдущую жизнь. Девушка окончательно запуталась, не понимая более, кого и за кого опасаться. Но зато она прекрасно знала, на кого можно положиться. И потому шагнула с плота на мелководье, поспешила к де Термезу, одной рукой увлекая за собой опешившую служанку, а вторую протягивая эну Онфруа. Как знак безграничного доверия и мольбу о помощи.

- Вы слышали, что он сказал, мессен! Скорее, прошу вас.

Пока северянин не передумал. Пока головорезы, больше походящие на исчадья ада, нежели на людей из плоти и крови, не добрались до кромки воды. Пока они не перебили всех крестоносцев.
Тут девичье сердце неуместно дрогнуло.
«Если хочешь кого-то пожалеть, пожалей преданного Робера, чье тело унесла река», - попыталась урезонить себя Отильда. Неужели ей будет жаль человека, едва ее не погубившего?

Отредактировано Отильда де Бедельяк (2014-12-08 08:11:55)

Отряд рыцаря д'Шартре шел на Каркассон немного в стороне от основной массы крестоносных войск. Это только со стороны кажется, что толпой легче и безопаснее. А еда? А фураж для коней? А водопои? А место для ночлега? Тому, кому довелось водить войска, подобные вопросы ломают ум посильнее чем иная битва. Потому-то наступающая армия часто напоминает полноводную реку, разбивающуюся на множество рукавов и ручейков в своем течении и собирающуюся вместо лишь в теснинах, роль которых для армии играют города и замки. Численность отряда Роже делала отдельную дорогу относительно безопасной. С небольшим отрядом или бандой разбойников или бродячих рутьеров они легко справятся, а от крупного отряда окситанцев смогут оторваться - на лошадях для своих людей рыцарь не экономил.  Было жарко, тела под доспехами прели, но окситанское солнце не шло ни в какое сравнение с палестинским. Тому, кто пережил Хатин, нынешний поход был сродни прогулке. Впрочем, расслабляться на марше своим людям д'Шартре не давал. Впереди двигался дозор, воины и сам рыцарь не снимали кольчуг и держали оружие под рукой. Мало ли что. Слишком памятны было лихие наскоки сарацинской конницы, возникавшей словно из под земли и осыпавших крестоносцев градом стрел и снова так же стремительно исчезавших среди песков, оставляя после убитых и раненых пришельцев из Европы. Здесь такие, пожалуй, не водились, но береженого Бог бережет или как говаривали те же сарацины - на Аллаха надейся, но верблюда привязывай...

Двигались неспешно, коней старались беречь, мерная конская поступь убаюкивала, вокруг узкой тропинки мелькала пестрая летняя зелень. Где-то за деревьями слышалось журчание воды. Река рядом, стоит, наверное, дать людям привал, набрать воду в бурдюки, ополоснуться самим и искупать лошадей, может пару часов переждать самое пекло на берегу и тронуться в дальнейший путь чуть позже, когда жара немного спадет... Из этих вполне мирных и неспешных мыслей Роде вырвал отдаленный звук боя. Да именно боя, эти звуки старый вояка не перепутал бы ни с чем. Рыцарь даже не успел окликнуть дозорных, как один из них развернул коня и галопом помчался в сторону командира. Резко осадив своего скакуна, дозорный доложил:
- Мессер, там впереди драка. Похоже кто-то из наших, из крестоносцев с кем-то крепко сцепился.
- Ну-ка, ну ка, поглядим... Гаспар! Подтяни людей! Вздеть шлемы, стрелкам приготовиться.

Сам Роже слегка толкнул своего коня в бок коленями и застоявшийся Квист сорвался вперед. Через пару-другую перестрелов лесок кончался и переходил в опушку, обрамляемую изгибом реки. Роже остановил коня и, не выезжая из-под прикрытия зелени, стал наблюдать за происходящим. Дозорный был прав. На берегу явно сошлись в бою два отряда. И в одном, несмотря на поднятую пыль, можно было ясно различить котты с крестами. Ну что ж, пожалуй стоит вмешаться и помочь своим. Тут в гуще схватки мелькнул вроде бы знакомый герб. Э-ге, да это же мессер де Прэ! теперь медлить точно не стоит. С этим человеком Роже встречался под Константинополем и был ему кое-чем обязан. Роже д'Шартре умел быть благодарным.

Тем временем, остальной отряд догнал своего командира. Так, времени терять не будем. Стрелки тут бесполезны, в такой куче своих не отличишь от чужих, от копейного удара тоже толку мало, разогнаться негде. Так что выбор не особо и велик.

- Этьен, стрелкам спешиться, троих отправь вокруг леса на ту сторону опушки, пусть посмотрят, что там. Остальные остаются здесь и идут в бой по второму сигналу моего рога. Остальным - мечи наголо и рубить всех, на ком нет знака креста. Вперед! Гаспар, труби!

Оруженосец рыцаря высоко вскинул рог и протрубил резкий сигнал. Следом за этим из под сени деревьев на опушку вылетела дюжина всадников, обнажая мечи. Впереди скакал Роже д'Шартре в правой руке которого мерно вращался боевой цеп на крепкой массивной цепи....

- Да тут сегодня не протолпиться, - сквозь зубы процедил де Блев, вытаскивая из тела разбойника свой меч. Стремительная атака рутьеров лишила его двух лучших мечников, и ярость вскипятила его кровь - он набросился на грабителей с ревом, вкладывая в удары всю свою ненависть. Привычка носить кольчугу, не снимая ее даже в адскую жару, коей их встретила земля Ок, наверняка спасла ему жизнь, да он особо и не анализировал. Просто следовал за инстинктом, разя противника.
Амори отправился в крестовый поход, намереваясь сражаться с врагами веры и еретиками, но никак не с вчерашними ситуативными союзниками. Хотя какие из этих вонючих псов союзники, в самом деле. К тому же, де Прэ успел поведать долгими летними вечерами об особенностях крестового похода, в котором ему довелось побывать, и де Блев узнал много всего интересного, что противоречило его представлениям о благородстве, вдалбливаемым при дворе Тибо. Не сказать, что Амори расстроился, даже наоброт, ощутил некое облегчение от осознания того, что все те семь рыцарских наук...
- Де Прэ, друг мой, кажется, мы тут не одни, - сообщил он Готье, тоже услышав звук рога, прозвучавший, словно архангельская труба.  - Надеюсь, это не по наши души, - полуочухавшийся от удара рутьер попытался подняться, опираясь одним локтем на землю, а свободной рукой схватить запыхавшегося Амори за икру. Де Блев замахнулся мечом, и вот уже разбойник лишился кисти, а рыцарь получил несколько мгновений для передышки, хватая воздух ртом.

- Это… д'Шартре, - тяжело дыша поведал Готье, приглядываясь, насколько ему позволяла рукопашная, к гербам спешащего им на выручку человека. – Я его знаю.

Но обрадоваться спасительному для них появлению рыцаря, которого помнил, как человека храброго и решительного, де Прэ не успел. Он встретился взглядом с хищного вида типом, по повадкам – вожаком всех этих оборванцев, и быстро отступил так, чтобы оказаться поближе к Амори.

- Крепитесь, де Блев, - предупредил отрывисто. – Сейчас нас будут убивать.

Как будто до этого рутьеры были заняты чем-то иным. Но сейчас наступала кульминация, тот самый переломный момент боя, когда все и решается.
Наемники, подбадривая себя воинственным кличем, в котором звериного было больше, чем человеческого, все разом бросились на них. Так штормовая волна ударяется в скалы у Готье на родине в те часы, когда в Па-де Кале беснуется буря. Сила столкнулась с силой, но рыцарский строй выдержал, рутьеры отхлынули, оставляя за собой кровавый след самых неудачливых из своих товарищей. При этом отряд де Блева и де Прэ потерял еще двоих, в эту прореху, как в червоточину, пробились самые решительные из голодранцев, включая и «хищника», чье лицо наскоро перекроил какой-то неведомый нормандцу мечник, оставив на память рваный запоминающийся шрам.

Увидев, как оседает на землю Гвидо, его оруженосец, - за которым, между прочим, он обещал присматривать его отцу, - француз впервые за сегодняшний день разозлился. Дерьмо гусиное можно было пережить, когда их после Задара от церкви отлучили, ощущение было еще гаже, но наемник, пес паршивый, специально выбрал противника слабее прочих, прорубая себе путь к реке.
«Воды захотелось, ублюдок разбойничий?  Ну сейчас я тебя напою…»
Бросаясь следом за Рваным, де Прэ чувствовал себя подозрительно легко. Кольчуга все же и весу добавляет, и движения ограничивает. А тут прямо порхаешь, как пташка божья.