Четверо закутанных в предутренние тени всадников подобно своим апокалиптическим прототипам появились на деревенской площади негаданно-нежданно, привлекая к себе внимание тех обитателей деревеньки, которые, несмотря на ранний час, уже покинули свои дома, чтобы набрать чистой воды из колодца, будто бы были разбужены гласом свыше: «Иди и смотри!».

Вопреки евангелическому канону, возглавлял кавалькаду Голод на коне вороной масти. Его изнуренное длительными постами лицо, казавшееся на фоне черного одеяния еще бледнее, чем было на самом деле, любого доброго католика должно было навести на мысль, что перед ним еретик. Тем не менее, к седельной луке его коня были приторочены два небольших мешка с ячменной и ржаной мукой и орехами – припасы на несколько дней пути. В заплечной же сумке находилось кое-что гораздо более ценное, к чему в обычных обстоятельствах ни один Совершенный не прикоснулся бы без отвращения, но сейчас обстоятельства были таковы, что диакон Бенуа де Термез вынужден был мириться с непосредственной близостью Зла, материализовавшегося в золоте и серебре.

За черным всадником Голода следовали Война и Завоеватель на рыжем и сером жеребцах, иными словами – два вооруженных проводника из числа тех последователей альбигойской доктрины, которые, хотя и не получили еще посвящения, но уже служили немногочисленному клиру гонимой церкви с такими же рвением и беззаветной преданностью, с какими иные католические рыцари служат своим сюзеренам.

Замыкал кавалькаду всадник на коне пегом, внешний вид которого (не коня, разумеется, ибо последний как раз был на удивление хорошо откормлен и ухожен) наводил на мысль о живых мощах. Вопреки раз и навсегда установленному среди ритуальных пар Совершенных правилу никогда не разлучаться со своим спутником, добрый человек Пейре Видаль вынужденно позволил двум охранникам встрять между собой и своим старшим духовным братом Бенуа. Причина тому была весьма прозаической: на подступах к деревне его конь потерял подкову и теперь хромал и не мог приноровиться к бодрой рыси своих четвероногих товарищей.

Диакон сразу же заметил могущественного покровителя местной катарской общины барона де Кабаре и направил свою лошадь к колодцу, неподалеку от которого тот, закончив  беседовать с молодым рыцарем, уже собирался вскочить в седло, как вдруг из немногочисленной кучки любопытных поселян, привлеченных появлением таинственных всадников,  раздался громкий женский голос:

-  Это ж добрый христианин Бенуа из Термеза!

Влекомая той неудержимой силой слепого религиозного рвения, которой недоступны доводы рассудка или осторожности, бедно одетая немолодая крестьянка бросилась наперерез коню, заставив всадника натянуть поводья так сильно, что его вороной встал на дыбы. Тем временем верующая трижды простерлась ниц со сложенными перед собой руками, сопровождая каждый земной поклон просьбой:

- Добрый человек, прошу благословения Божьего и твоего. Помолись за меня Богу, чтобы Он сделал из меня Добрую христианку
 
Кое-как успокоив коня, диакон спрыгнул на землю, но как только его сапоги коснулись твердой поверхности,  ноющая боль в пояснице, терзавшая его со дня отбытия из Тулузы, отдалась таким острым уколом в левую почку, как будто его насквозь проткнул пикой оруженосец одного из приспешников де Монфора. В глазах потемнело, и он с трудом удержался от того, чтобы не помянуть всуе имя одного из тулузских подражателей Маймонида, чье расхваленное до небес новейшее снадобье так и не принесло ожидаемого облегчения. Усилием воли преодолев нахлынувшую слабость, он ответил на окситанском наречии, как полагалось по уставу Совершенных, у которых было испрошено «утешение»:

- Прими благословение Божье, сестра, а я буду молиться за тебя Богу, чтобы Он сделал из тебя Добрую христианку.

Дотронувшись Евангелием, вытащенным из-под грубой шерстяной ткани плаща, к плечу благочестивой верующей, диакон легко коснулся локтем ее локтя, завершая этим целомудренным жестом символический поцелуй мира, после чего, ведя под уздцы присмиревшего вороного, наконец смог подойти к барону и его собеседнику, в котором узнал молодого мессена Раймона из замка Мираваль:

- Gracia Domini nostri Ihesu Christi sit cum omnibus vobis*

Тем временем его спутники тоже подъехали к колодцу и спешились. Хором повторив формулу литургического приветствия,  троица встала чуть поодаль своего временного полководца, образовав за его спиной подобие короткой дуги.

-----------------
_{*Melhorament или melioramentum – обязательный ритуал приветствия, который совершали непосвященные верующие-катары, встречая Совершенного
*Благодать Господа Нашего Иисуса Христа да пребудет со всеми вами}

Отредактировано Бенуа де Термез (2015-01-29 19:34:13)

Несмотря на то, что диакон бессчетное количество раз благословлял верующих, этот внешне простой и безыскусный ритуал не был выхолощен многочисленными повторами и не потерял для него ни глубокого смысла, ни торжественности. Кто бы ни падал ниц перед Совершенным Бенуа, - владетель замка или обитатель бедной крестьянской хижины, – сердце диакона всякий раз наполнялось радостью от того, что ему даны право и благодать делиться с ближними частицей Божественного духа

Иногда, особенно во время длительных постов, когда благодаря терзаниям плоти  разум и душа очищались и делались восприимчивее к истине, он размышлял о том, не примешивается ли к этой радости толика греховного тщеславия. Не будь он Совершенным, разве приникали бы к краю его грубого плаща более родовитые, чем он сам, рыцари: так, как будто он был по происхождению выше их всех вместе взятых?  Не горит ли огонь его веры лишь благодаря темным углям гордыни, густо замешанной на сословных амбициях? Этот вопрос он задавал себе снова и снова – даже тогда, когда уже ответил на него твердым «нет». Задавал исключительно для того, чтобы никогда не забывать о суетности человеческой души и о том, что в этом мире, созданном дьяволом, искушение поддаться худшим порокам и слабостям подстерегает даже тех, кто сумел подняться на несколько ступеней вверх по той невидимой лестнице, что вела из глубин земной преисподней в небесные сферы.

Вот и сейчас, глядя на склоненную голову гордого и неукротимого барона де Кабаре, которого он считал лучшим из лучших, диакон снова ощутил легкий укол сомнения в самом себе, вернее – в чистоте своего служения Богу. Тем не менее, он произнес все литургические формулы тем ровным, мягким и полностью лишенным ложного пафоса тоном, который был так свойственен  проповедникам катарской церкви. Покончив с формальной стороной дела, диакон приблизился к мессену де Кабаре и, невзирая на некоторую скованность в коленных суставах, которые предательски хрустнули, опустился перед ним на колени дабы совершить поцелуй мира. Сделано это было в большей степени для того, чтобы в очередной раз донести до всех присутствующих тот факт, насколько высоко Добрая Церковь ценит помощь и усилия, предпринимаемые бароном во благо единоверцев. Диакон был человеком рассудительным и понимал, что иногда обстоятельства требуют поступиться буквой ритуала ради его Духа и интересов дела, которому в настоящий момент он был призван служить.

- Мессен и брат мой - понизив голос почти до шепота, сказал он барону, - В недобрый час произошла наша встреча, хотя я всей душой рад видеть тебя и более того, стремился застать в Кабаре. Думаю, ты раньше меня узнал о том, что случилось в Безье, поскольку весть о злодеянии, учиненном северянами, дошла до Тулузы, откуда я держу путь, всего пять дней назад. Можем мы отойти в сторонку и переговорить с глазу на глаз, хотя я и вижу, что ты торопишься отправиться в путь.

Отредактировано Бенуа де Термез (2015-02-04 19:15:38)

Глядя на полнокровного, полного жизни барона, диакон невольно отразил его жест: рука его тоже потянулась к горловине плаща, но с совершенно противоположной целью. Несмотря на то, что щедрое августовское  солнце уже начинало потихоньку раскалять каменистую землю, он чувствовал легкий озноб и желание поплотнее закутаться в шерстяную ткань своего простого одеяния: истощенное суровыми ограничениями тело испытывало постоянную потребность в дополнительном тепле, а невесть откуда подкравшийся утренний ветерок, для более молодых и сильных практически неуловимый, как ему казалось, проникал до костей.

Барон недвусмысленно дал понять, что времени у него в обрез, впрочем и сам диакон не имел возможности долго рассиживаться на одном месте. Но прежде чем попросить владетеля Кабаре выделить ему еще пару  охранников в лице  хорошо вооруженных и, желательно, молодых и крепких спутников из числа вышколенного и сплоченного баронского воинства, ему надо было объяснить суть дела. Неплохо бы также найти в деревне того, кто подкует охромевшую лошадь Пейре Видаля, иначе его духовный брат вместе со своей хромушей повиснет на шее отряда, как мельничный жернов. Впрочем, диакон не был уверен в том, что дальше они поедут на лошадях: в любом случае при входе в пещеры животных придется оставить снаружи под присмотром одного из них. А это осторожному диакону совершенно не нравилось, поскольку неизбежно привлекло бы внимание какого-нибудь нечистого на руку бродяги, а то и пары вечно голодных и жаждущих крови псов-рутьеров, из тех, что рыскали по окрестностями, высматривая себе добычу. Так или иначе, он приступил к делу:

- Смерть –  награда, это так, но любую награду, тем более такую высокую, надобно сначала заслужить. А причина приезда  у меня за спиной, - диакон прикоснулся к холщовому ремешку заплечного мешка, оттягивавшему плечи своей дьявольской тяжестью. – Тулуза кишит папскими прихвостнями и бурлит, как котел с адской смолой: в памяти жителей еще свежо унижение, которому был подвергнут граф Тулузский в начале лета в Сен-Жиле. Кто-то озлобился и жаждет крови, кто-то, напротив,  пытается поскорее примкнуть к стану истинных христиан. Две недели тому назад советник городского капитула, Никола Мауранд* , решив принять Посвящение, отказался от должности и роздал все свое имущество городским беднякам, не оставив себе ничего, кроме того, что было на нем. Но кроме того, он передал в дар тулузскому диосцезу крупную сумму в золоте и серебре. Епископ Гвиберт де Кастр,  которого ты, несомненно, знаешь,  услыхав о резне в Безье и  воспользовавшись моим пребыванием в Тулузе, призвал меня и поручил быстро и  тайно доставить большую часть этих денег в пещеры Лимузи и отдать  на хранение тем из Совершенных, кто сделал  это место своим храмом и укрытием - для того, чтобы если понадобится, местная община смогла черпать из этой потаенной сокровищницы.

Произнеся такую долгую преамбулу,  Бенуа де Термез сделал вынужденную паузу, чтобы услышать мнение  барона по поводу своего намерения проникнуть в пещеры. Он опасался, что барон выразит сомнение в разумности подобного шага и будет уговаривать его довериться стенам замка Кабаре: ведь на первый взгляд было бы гораздо правильнее оставить деньги под прикрытием мощных укреплений. Однако пример Безье показывал, что любая южная крепость на пути северян в любой момент может стать уязвимее, чем гнездо скворца для утки-гоголихи, в то время как пещеры, куда местные добрые католики боялись сунуть нос, а значит, толком не знали путей и не могли провести туда крестоносцев,  – самый надежный тайник. Но, разумеется, он не мог выразить вслух даже малейшего сомнения  в неприступности владений барона – сделать это было равносильно тому, чтобы  нанести гордому рыцарю страшное оскорбление.

--------
*Реальный исторический случай, но имя героя и время событий изменено по понятным причинам

Отредактировано Бенуа де Термез (2015-02-03 15:04:22)

Несмотря на то, что пелены, в которые, наподобие савана, было закутано тело, не давали диакону возможности увидеть картину поражения, он почти не сомневался в том, что ребенок вскорости умрет: обвариться в кузне означало верную погибель. Одна половина души Совершенного страдала, понимая, какие невыносимые муки испытывает плоть ребенка, другая – радовалась, зная, что скоро душа  покинет земную цитадель Дьявола, чтобы быть принятой в объятия Бога. Однако горе и отчаяние Мирейо и ее мужа заставили диакона склонить убеленную сединой голову, поскольку в этот момент он понимал свою  полную беспомощность перед лицом напасти. Но бездействие было не в его натуре, неважно, сколь безвыходными были обстоятельства, и он обратился к родителям обреченного ребенка:

- Не я исцеляю, а ОН, если сочтет, что душа страдальца еще не готова присоединиться к сонму ангелов, - перст Совершенного вонзился в прозрачный воздух, устремляясь к небесам. – Я – лишь  орудие в Его руках. Будем уповать на Его помощь, но прежде вместе сделаем, то, что в наших силах. Скажите мне, что вы уже успели предпринять дабы утишить боль от ожогов?

Отредактировано Бенуа де Термез (2015-02-06 13:41:45)

Диакон, отдав должное христианскому поступку барона, посмотрел вслед обезумевшей от горя Мирейо: она вряд ли была в состоянии сделать то, о чем он собирался попросить. Отец пострадавшего отрока выглядел немногим лучше, но мужчинам свойственно обретать силы в минуты опасности. Бенуа бросил взгляд на Пейре Видаля, и тот тотчас же подошел: между ними давно установилась настолько тесная духовная связь, что зачастую слова были излишни.

- Братья и сестры! - возвысил голос диакон. - Есть ли среди вас кто-то, кто держит пчел? Необходимо как можно скорее приготовить мазь от ожогов: смешать свиной или гусиный жир с пчелиной узой* и наложить ее под чистые повязки. Брат Пейре объяснит, в какой пропорции смешивать ингредиенты, а также - настоем каких трав поить ребенка.

Из толпы выступил коренастый крестьянин:

- Меня зовут Понс Амиель, я пасечник. Пусть мальчика отнесут в мой дом: все необходимое найдется.

Диакон одобрительно кивнул и положил руку на плечо кузнеца:

- Я дам твоему сыну Утешение здесь и сейчас, пока Брат Понс с братом Пейре готовят снадобье, которое, как я надеюсь, облегчит страдания твоего сына.

Давать Утешение человеку, который находится без сознания и не в состоянии произнести ни слова, было против правил, но диакон счел необходимым сделать это, предвосхитив тем самым опыт Монсегюра.

-------
*прополис

Диакон посмотрел на молодого католика, постаравшись не выдать охватившее его сомнение. Впрочем, ему, как и все остальным, было известно, что в Лангедоке католик католику рознь. Сколько из них по-соседски или по-родственному оказывали помощь катарам или, по крайней мере, не мешали приверженцам Доброй церкви жить по их собственным законам! Что там за примерами далеко ходить: влиятельный граф Рожер де Фуа лично присутствовал на церемонии посвящения своей сестры Эксклармонды в Совершенные. Диакон не стал раздумывать долго: несмотря на то, что до сих пор ему не доводилось лично общаться с эном Раймоном, мнению барона о людях он доверял абсолютно. К этому добавлялось обычное человеческое любопытство: если верить слухам, молодой рыцарь был искусным сочинителем стихов, а Бенуа де Термез, вопреки своей вере и суровой аскетической жизни, так и не смог разучиться ценить красоту в любых ее проявлениях: будь то алый, как кровь, лепесток первоцвета, прихотливо изломанные очертания горных склонов, журчание ручья или изысканная поэтическая строфа. Эта черта характера доставляла ему достаточно угрызений совести, и он тщательно скрывал от ее от окружающих, памятуя, что негоже Совершенному восхищаться тем, что от дьявола пришло и, по закону логики, к дьяволу и приведет. И тем не менее, он бы не отказался побеседовать с рыцарем-поэтом на отвлеченные темы. Но всему свое время: сейчас надо было торопиться выполнить данное ему поручение, а не предаваться неспешным беседам у жарко пылающего очага за кружкой амброзии, которую давали щедрые лозы виноградников Кабареса*

- Благодарю, мессен и брат мой, - ответил он барону. – На охромевшей лошади мой друг Пейре далеко не уедет. С твоего позволения,  воспользуюсь временем, которое требуется, чтобы подковать его Пегаса, для того, чтобы повидать твоих чад и домочадцев: неизвестно, когда выдастся следующая возможность. Тебе и твоему войску желаю доброго пути и благополучного возвращения. Но напоследок  прошу выделить мне двух верных людей для пущей охраны груза, о котором я тебе поведал.  И, разумеется, у меня и в мыслях не было подвергать сомнению возможность открыто говорить в присутствии эна Раймона. В такую лихую годину доверие к соседу и земляку становится важнее, чем разница в вероисповедании.

-------
* источники подсказывают, что Совершенные, будучи строгими вегетарианцами и аскетами, тем не менее, употребляли вино ( в ограниченном количестве, разумеется)

Отредактировано Бенуа де Термез (2015-03-16 09:43:28)

- Прощай, или, лучше сказать, до скорого свидания, мессен и брат мой, все мы будем молиться за удачу твоего предприятия, - обратился диакон к барону, видя, что тому не терпится пуститься в путь. – Принимаю помощь благородного рыцаря эна Раймона с полным к нему доверием и великой благодарностью, но сначала постараюсь, чем смогу, помочь его сестре.

При последних словах Диакон еле заметно нахмурился: Совершенные не имели права прикасаться к представителям противоположного пола: даже места за столом мужчины и женщины занимали таким образом, чтобы не оказаться рядом на одной скамье. По этой причине женщин-катарок всегда осматривали и лечили женщины, мужчин-катаров – мужчины. Что же, снимать повязки, если таковые имеются, он поручит одной из обитательниц замка*, сам же будет  внимательно наблюдать за проявлениями болезни и оценит внешний вид ранений. Упоминание об укусе волка его сразу насторожило, но диакон был не из тех, кто торопит события и сеет панику в умах до срока, поэтому он не стал высказывать неприятное подозрение, которое у него возникло, а именно то, что зверь, напавший на сестру Мираваля, был заражен бешенством: бывалые охотники утверждали, что обычно волк впадает в ярость и первым бросается на человека, если в его собственной крови уже вовсю гуляет яд, распространяемый енотами и лисицами. Но это как раз было легко проверить: надо только намазать кусок хлеба выделениями из раны и дать его собаке. Если она откажется от угощения, тогда вывод очевиден. А вот с лечением, как таковым, дело обстояло неважно, но все-таки кое-какие средства имелись, и в случае крайней необходимости катарский целитель не преминул бы их использовать, благо виноградной лозы, подорожника, хвойной живицы, яичных желтков и соли в окрестностях замка было в избытке. Был еще один секретный и важный компонент снадобья, но о нем он спросит позднее, когда увидит раны своими глазами: наверняка этот благоуханный и полезный для здоровья ингредиент имеется в распоряжении хозяйки замка или ее дочерей.

- Поторопимся, эн Раймон? Укусы диких животных требуют неотложной помощи. По пути расскажешь мне подробнейшим образом, когда и как именно случилась эта беда. Вы едете со мной, друзья мои, - сказал он двум охранникам и добавил, прекрасно зная, что в деревне найдется по меньшей мере с десяток домов, хозяева которых будут рады пригласить его ритуального собрата к себе, дабы разделить с ним трапезу и послушать проповедь - А ты, брат Пейре, оставайся здесь до тех пор, пока не подкуют твоего коня, после присоединишься к нам с эном Раймоном.

Диакон сунул ногу в стремя и, крякнув от натуги, с видимым трудом взгромоздился на лошадь, услужливо подведенную к нему одним из спутников. При этом он не мог не гадать, не передумает ли молодой Мираваль отправляться с ним в труднодоступные пещеры, видя такую немощность своего подопечного.

Отредактировано Бенуа де Термез (2015-02-19 12:07:17)

На женскую половину замка гостей провел сенешаль*: жена барона, донна Брюнисенда, несмотря на ранний час, отдавала последние распоряжения насчет грядущего обеда в замковой кухне, и потому пропустила момент возвращения молодого Мираваля, приведшего с собой Совершенного. Кроме того, на ее попечении находились две дамы: донна Бланше и донна Микела, с которыми она собиралась пуститься в долгие разговоры, сопровождая беседу непрестанными движениями иголки: в разговорах и за  рукоделием время бежит быстрее, а грустные думы рассеиваются подобно ночному туману. По складу характера склонная более к печали, нежели к радости, хозяйка замка Кабаре уже начала тосковать по отбывшему в очередной поход жизнерадостному белозубому  супругу: вещь, не вполне обычная среди супружеских пар.

Малышка Каталина, по-прежнему лежавшая в беспамятстве, была временно оставлена под присмотром двух дочерей барона, Оды и Новы, а также их служанок: состояние девочки оставалось по- прежнему тяжелым, но, по крайней мере, не ухудшалось, и все, что могли в данном случае сделать добрые обитательницы замка - это обеспечить неусыпный уход и надзор за больной.

Непоседливая проказница и хохотушка Нова, любимица отца, какое-то время протомившись в вынужденном безделье, не выдержала и встала с соломы, укрытой вышитой тканью: ни табуретов, ни других предметов мебели, предназначенных для сидения, в комнате не было. На единственном сундуке стояла миска с уксусной водой, в которой ее старшая сестра Ода то и дело смачивала чистую тряпицу и прикладывала ее к пылающему лбу  Каталины.

- Сестрица! – умильным голоском обратилась Нова к сестре, - От меня сейчас все равно проку никакого, позволь мне сбегать на смотровую площадку, чтобы посмотреть вслед батюшке и мессену де Миравалю! Он такой красивый – вылитый Ивэйн!

- Иди, - рассеянно отпустила сестру Ода, и как только за той закрылась дверь, тяжело вздохнула и озабоченно посмотрела на Каталину. Даже если девочка выживет, какие страшные шрамы останутся на ее теле! Найдется ли какой-нибудь благородный рыцарь, который согласится взять в жены обезображенную девушку?

-Оборотень! – свистящим шепотом возвестила из угла старуха-служанка, - Бешеный волк – это завсегда оборотень, верьте моему слову, госпожа, а тот, кого он покусал, тоже оборотнем станет! Вот как луна в полное тело войдет – умоемся мы все кровавыми слезьми! Хорошо, мессен барон уехал, не то и ему добра не видать…

- Как тебе не стыдно, Аструга! - гневно возразила Ода, обернувшись к мрачной вещунье, - Неужели тебе не жаль бедняжку? К тому же полнолуние только через две седмицы наступит, а мы не знаем, проживет ли она хотя бы одну. И вообще, не рассказывай мне сказки: я…я не верю в оборотней, - уже менее уверенным тоном закончила она отповедь служанке и бросила испуганный, исполненный мучительного сомнения взгляд на малышку Каталину, обвитую окровавленными кусками ткани.

- А вот мы проверим сейчас, - не унималась старая Кассандра. – Она порылась в складках своего полотняного платья и извлекла из них зачерствелый кусок лепешки: несмотря на отсутствие половины зубов, покушать Аструга любила и всегда припрятывала лакомый кусочек, прибереженный с трапезы. Поднявшись с пола, она проковыляла к постели, на которой лежала Каталина, и приложила лепешку к повязке, сквозь которую просачивалась сукровица из раны. Ода смотрела на нее широко открытыми глазами, не понимая смысла этих странных манипуляций.
Омочив хлеб кровью, Аструга швырнула кусок большой борзой, растянувшейся на шерстяном ковре, устилавшем пол комнаты. Борзая приподняла узкую удлиненную голову, обнюхала неожиданный дар и в мгновение ока его проглотила. Аструга выпятила нижнюю губу: казалось, она была сильно разочарована результатом проверки.

- Не оборотень, - нехотя подтвердила она, - Если бы бешеный волк покусал – собака ни за что бы хлеб не съела.

Она удалилась обратно в свой угол и уселась там, как серая нахохлившаяся ворона, бормоча под нос молитву, а ее юная госпожа с облегчением вернулась к своим обязанностям сиделки, невольно припоминая слова сестры о молодом черноглазом рыцаре. Интересно, увидит ли она его снова и если да, то как скоро? Как будто отвечая на ее невысказанный вопрос, дверь комнаты тихо отворилась** и на пороге показались двое мужчин.

------
_{*Согласовано с эном Раймоном
**Не знаю, принято ли было стучаться в женскую комнату, но если да, я поправлю}

Отредактировано Ода де Кабаре (2015-02-21 20:53:29)

Ода не сразу сообразила, почему рыцарь-католик  вернулся в замок: ведь он должен был следовать в Каркассон вместе с ее отцом! Мысли у нее путались: таково влияние на юные неокрепшие умы чувства, которое поэты именуют vraie amor. От мимолетного прикосновения черноглазого трубадура баронская дочка вспыхнула, как сухой хворост в очаге, и зарделась таким ярким румянцем, что  вместо того, чтобы в очередной раз приложить влажную тряпицу ко лбу Каталины, прижала ее к своей пылающей щеке.

- Эн Раймон, - запинаясь на каждом слове, пролепетала она, разом позабыв и о своих обязанностях сиделки, и о том, что надо поприветствовать Совершенного, с которым была давно знакома  и почитала его, как отца родного, - Я…я недостойна благодарности, уверяю Вас... Добрые женщины сделали для Вашей сестры гораздо более меня...

Ода не была уверена, что рыцарь расслышал или  обратил хоть толику внимания на ее невнятный лепет: настолько явно он был погружен в неизбывную скорбь при виде своей умирающей сестры. Если бы она могла облегчить его душевные муки, хоть сколько-то смягчив страдания невинного ребенка, который был так дорог его сердцу! Увы, подобное лежало за пределами ее возможностей: далеко не всегда наше желание помочь приносит нужные плоды.