Нашел любимую статью. Не удержусь, прицеплю ее тут

«Черным пиаром» принято называть распространение порочащей информации с целью дискредитации человека или группы. Этот феномен нашего времени тоже уходит корнями в средневековье, где применялся весьма успешно. Объектами тогдашнего «черного пиара» часто являлись личности, с которыми невозможно было совладать честными методами. Сильные воины, родовитые и богатые дворяне становились в прямом смысле слова жертвами искусно созданной их более хитрыми противниками репутации. Отличительной особенностью средневековья можно считать то, что для очернения активно использовались элементы самых мрачных сказок.

Сегодня навряд ли кто поверит заголовкам «желтой прессы» типа «Олигарх А. увеличил состояние через сделку с дьяволом» или «Полковнику Н. варят суп из крови врагов». А в средние века такая информация приводила к серьезным проблемам с законом. Более того: некоторые реальные исторические личности под влиянием «черного пиара» обретали жизнь вечную на страницах художественной литературы вплоть до наших дней. Однако жизнь эта имеет такое отношение к реальности, что прототипов навряд ли порадовала бы подобная перспектива… Итак, перед вами краткий экскурс в историю «черного пиара»: зачем и как именно это делалось на примере широко известных персонажей.

Симон де Монфор: своекорыстный убийца инакомыслящих

Имя Симона де Монфора тесно связано с альбигойскими войнами начала XIII в., в результате которых Окситания, лежащая на юге Франции, потеряла свою независимость. Причиной альбигойского крестового похода стала религиозная нетерпимость: на землях, номинально католических, расцвела альбигойская ересь. Еретики, формально оставаясь «чистыми», поощряли южан к осквернению католической веры – от разграбления монастырей до убийства священников. Папская власть в Окситании была серьезно поколеблена, что могло привести к полному переделу всей европейской политики. Пытаясь урегулировать конфликт, папа отправил к южанам своего посла. После ссоры с графом Раймоном Тулузским папский посол был убит, и это уже послужило прямым поводом для объявления крестового похода против ереси.

Граф де Монфор, который позже стал символом кровожадного захватчика, был вовлечен в войну рядом роковых случайностей. Взять хотя бы то, что поначалу отправляться в Окситанию он отказался: Монфор был одним из немногих рыцарей, которые в 1204 году во время похода в Святые земли не стали участвовать в разграблении христианского города Задара. После этого эпизода Монфор очень настороженно относился к самой идее крестовых походов. В ходе долгих уговоров убедить его помог открытый наугад Псалтирь, цитата из которого, весьма подходящая к случаю, убедила графа, что дело будет вполне богоугодное.

Сам поход намечался недолгим: традиционным сроком воинской повинности для сеньоров был карантен, сорок дней. Всеми участниками предполагалось, что многотысячная армия пошумит в Окситании, возьмет в осаду пару городов и уберется прочь, в лучшем случае немного пограбив - а для южан это станет уроком. Вышло по-другому: крупный город Безье из-за нелепой беспечности защитников пал, и в нем случилась резня, отложившаяся в истории словами папского легата Арнольда «Убивайте всех, господь отличит своих!» Спалив Безье, войско приступило к осаде центра провинции, города Каркассона – и сеньор его угодил в плен. После сдачи Каркассона судьба Окситании была решена: кто-то должен был принять домен проигравшего и продолжить крестовый поход. Старшие военачальники не захотели вести дорогостоящую войну в ущерб собственным делам. Созванный совет посчитал наиболее достойной кандидатурой Монфора, как набожного человека и отличного воина – и тот согласился защищать католичество от ереси.

Дальнейший конфликт стал противостоянием Монфора с окситанскими графами Раймоном Тулузским и Фуа. Север против Юга, сила против хитрости, прямота против изворотливости. Монфор был человеком долга и чести, и построенная на обмане политика южан была для него непонятна. Поначалу Монфор надеялся решить проблему еретиков практически бескровным путем: осада очередного замка или города, сдача, принесение сеньором клятвы верности с обещанием изгнать ересь из своих земель, и войско двигается дальше. В первое время наивный граф оставлял южных сеньоров в их же собственных замках, не требуя даже срыть укрепления. Тем большим потрясением стало для Монфора понимание, что принесенная чужаку клятва не значила для окситанцев ровным счетом ничего. Стоило основным силам северян отойти, как южный сеньор, только что давший присягу на верность, мог убить оставленных в гарнизоне людей Монфора и жить по-прежнему. А замков в Окситании было много больше, чем солдат в оставшемся с Монфором войске… Это ожесточало Симона.

Встреченным еретикам неизменно предлагался несложный выбор: отречься от заблуждений или умереть. На казни огнем настаивал папский легат Арнольд, в то время как Монфор пытался уговорить очередную партию еретиков отбросить ложные убеждения. Некоторые отрекались, но многие предпочитали смерть на костре – в основе альбигойской ереси лежало отношение к земной юдоли как порождению дьявола. Костры, ясное дело, подогревали и без того никак не лояльное отношение к Монфору южан…

Начало «черному пиару» против Монфора положила смерть сеньора Каркассона. Присягать графу тот в свое время отказался, и Симон распорядился поместить непокорного в башне его же замка. Узник проживал с относительным комфортом, его свободно навещали молодая жена с двухлетним сыном; но спустя некоторое время у бывшего сеньора разболелся живот, и он умер - судя по симптомам, от дизентерии. Симона в это время в Каркассоне и близко не было, но по Окситании немедленно понеслись вести: несчастный молодой человек зверски убит (зарезан, удушен…) злодеем Монфором. Граф был вынужден оставить военные действия, чтобы отбыть в Каркассон, где организовал пышные похороны. Гроб с телом покойного был выставлен на всеобщее обозрение в главном соборе Каркассона, чтобы все желающие могли убедиться – бывший сеньор не был ни задушен, ни зарезан. Монфор на коленях выстоял заупокойную службу, после чего ему пришлось выдержать торг со вдовой: она признавала за графом права на завоеванный домен только в обмен на крупную сумму единовременно и ежегодную ренту! Монфор мог просто воспользоваться правом сильного, однако предпочел выплатить требуемое, почти разорив собственную казну. Однако законности в глазах южан ему это не прибавило. С десяток покоренных было замков разом отказались признавать в Монфоре хозяина. Владельцы замков заявили, что не намерены хранить верность бесчестному отравителю прежнего сеньора…

Чтобы подвигнуть колеблющихся отвернуться от Монфора, южане использовали и такой небанальный ход, как прямое перевирание итога сражения. При битве у Кастельнодарри северяне сумели разбить многократно превосходящие силы противника, однако бежавшие с поля боя графы Фуа и Раймон Тулузский продиктовали гонцам вести о своей победе. В письме, которое гонцы разнесли по всей Окситании, говорилось, что Монфор якобы пленен и повешен, армия его разбита, и всем южанам предлагается восстать и перерезать оставленные гарнизоны. Войско Монфора, уже шедшее на центр Окситании Тулузу, распалось на множество мелких отрядов - пришлось подавлять полыхнувшие бунты.

Конечно, одной из естественных частей «черного пиара» являлось расписывание «чудовищных злодеяний» Монфора без единого намека на то, что любая карательная акция была всего лишь ответом на действия самих южан. Так прогремела, например, зловещая история о целом гарнизоне в сотню солдат, которых Симон изуродовал, отрубив носы и выколов каждому глаз. Замалчиваемая часть состояла в том, что в одном из присягнувших на верность замков был перебит полностью остановившийся там на ночь отряд северян в пятьдесят человек. В живых оставили лишь двоих рыцарей, предводителей отряда, да и тех раздели донага, выкололи глаза, отрезали носы, уши и губы – и отпустили в таком виде к Монфору. Дело было зимой, дойти сумел только один. Граф с основным войском ринулся к замку-предателю, но нашел его опустевшим. А при возвращении лагерь оказался разгромленным. Жители ближайшего к лагерю городка обстреляли войско Монфора чудовищными снарядами – в катапульты были заряжены руки, ступни и головы зарезанного караульного отряда… Когда городок был взят, с его гарнизоном действительно поступили так, как рассказывали слухи. С назиданием: «Теперь идите отсюда и рассказывайте всем, что случается с пошедшими против Монфора. И благодарите Бога, что после всего этого оставили жизнь!»

Апофеозом очернения Монфора стал Вселенский Собор, где папа должен был принять окончательное решение о хозяине Окситании. Подтвердить ли права прежних сеньоров, допустивших расцвет ереси, или же поддержать Монфора, который отдал войне против ереси девять лет жизни, забросив наследные домены и полив землю Юга кровью своей собственной и своих друзей? Ответ был не так очевиден, как казалось. На Соборе выступили сами графы Фуа и Раймон Тулузский. По их словам, каждый был безвинно обиженным ангелом, а Симон де Монфор – не знающим чести подлым разбойником, грабящим мирные земли. Сюрпризом стало выступление против Монфора еще и легата Арнольда - тот рассорился с Монфором из-за слишком мягкого отношения Симона к еретикам (казнили по-прежнему не всех, а только упорствующих в ереси) и желания легата прибрать большой город Нарбонну. На папу давили множеством аргументов, от извечных прав на эту землю до слез якобы лично Монфором садически умученных жертв…

Однако папа распорядился уже отвоеванные Монфором земли оставить ему, а Раймону Тулузскому как доказавшему неспособность управлять страной в истинной вере удалиться за пределы страны. Раймон послушался, но ненадолго. Едва лишь градус кипения в стране от изгнания прежнего сеньора поднялся достаточно высоко, он вместе с сыном вернулся и захватил оставшуюся без присмотра Тулузу. Столица Окситании, восстановленная против Монфора, в едином порыве бросилась поднимать разрушенные укрепления. Весь город, от последнего слуги до владетельного сеньора, днем и ночью под радостные песни копал рвы и возводил заграждения. Попытки вернуть Тулузу Монфор уже не пережил: при осаде его убил снаряд камнеметной машины, которой управляли… женщины Тулузы.

Надо заметить, что пиар-кампания против Монфора стопроцентно достигла только тактической цели: Симон действительно был убит взбунтовавшейся против злобного изверга Окситанией. Но вот достичь осуждения за пределами Окситании не удалось, да и среди потомков репутация графа де Монфора неоднозначна. Причина проста: сохранились свидетельства обеих воевавших сторон. Если бы в расчет принимались только мнения южан, мифология наверняка бы обогатилась персонифицированным образом неуязвимого мертвеца, поддерживающего в себе подобие жизни с помощью пьющего невинную кровь меча. Убить которого человек не в силах, но может женщина…

Жиль де Рэ: «Синяя борода»

Жиль де Лаваль, барон де Рэ, был занозой для своего сюзерена герцога Бретонского уже по факту рождения. И отец, и мать барона принадлежали к знатнейшим и богатейшим семьям Франции, так что первенцу де Рэ предоставлялось все, чего он хотел. Довольно скоро выяснилось, что мальчика влекли два вроде бы взаимосключающих интереса: неординарная для XV века любовь к книгам и тяга к войне. Со смертью родителей в жизни одиннадцатилетнего Жиля мало что изменилось - воспитание взял на себя дед по матери, Жан де Краон, который в мальчишке души не чаял и поощрял все его увлечения.

С четырнадцати лет молодой барон участвовал в стычках с англичанами, и уже тогда за ним отмечали храбрость и безрассудство. Ошибкой воспитания юного Жиля – вероятно, сыгравшей роковую роль для всего рода де Рэ – стало то, что тонкостям политического обхождения его не научили. На стороне Жиля были сила, богатство, знатность, воинские умения… безусловно, это утверждало его в мысли, что склонять перед другими голову нет нужды. Первым столкновением интересов стала женитьба барона де Рэ.

Дед счел, что шестнадцать лет – возраст для брака вполне подходящий, и стал подыскивать хорошую партию. Однако герцог Бретонский был настороже: удачный брак мог сделать юного де Рэ влиятельнее не то что герцога, а самого короля французского. Поэтому стараниями сеньора Бретони союз с де Роганами не состоялся. Жиль сделал собственные выводы, и новую кандидатку на замужество – Катрин де Туар, кузину барона, чьи обширные земли граничили с его собственными – попросту выкрали. После дедовых хлопот брак был признан законным, так что жена принесла Жилю де Рэ в приданое около ста тысяч ливров в золоте и недвижимости. Это сразу сделало его богатейшим человеком во Франции и, возможно, во всей Европе.

Однако интерес к супруге ограничился тем, что Жиль сделал ей дочку. После этого брак превратился в простую формальность: жена с мужем жили хоть и без ссор, но в разных замках и могли не встречаться по многу месяцев. Тем более, что вскоре в жизни молодого барона появилась новая путеводная звезда – Орлеанская Дева.

Время, когда Жиль принял участие в разрешении Столетней войны, было, безусловно, самым значительным в его жизни. Война тогда шла даже не между Англией и Францией, а скорее всех против всех: и французы, и англичане составляли множество политических партий, деля меж собой многострадальные французские земли. В этой ситуации сильный отряд кавалерии под талантливым командованием мог кардинально поменять соотношение сил. Что, собственно, и произошло, когда Жиль де Рэ с нанятым на свои деньги отрядом появился при дворе дофина Карла, некоронованного наследника французских королей.

Это стало второй удачей дофина. Первой был Дюнуа, незаконный сводный брат дофина и выдающийся полководец. Ну а третьей и главной удачей послужило явление Орлеанской Девы – Жанны д'Арк. Не касаясь спорного вопроса о происхождении Жанны, отметим, что именно для Девы у дофина Карла было сформировано отборное войско, куда были включены и Дюнуа, и Жиль де Рэ. По личному желанию Жанны, де Рэ сам охранял ее в боях.

Столь популярный образ Красавицы и Чудовища в отношении Жиля и Жанны появился уже много позже, чем оба они были казнены. Реальный образ Жанны д'Арк, конечно, не имел ничего общего с воспетым Люком Бессоном идолом пацифизма. На самом деле эта пара, которая сражалась бок о бок, стоила друг друга. Оба были набожны, смелы, фанатично верили в победу Франции и считали, что мир склонится перед ними. А также… отличались жестокостью. Жанна неоднократно обещала казнь любому из мирного населения, кого заподозрят в помощи оккупантам. Жиль, этот блестящий командир, обрекал на повешение любого пленника, который был не в состоянии заплатить ему выкуп. И Дева, и де Рэ не церемонились с теми, кто слабее, и жили по одному закону – закону победы, которая стоит любой крови.

Отряд Жиля был ядром армии, с которой был отбит Орлеан. Затем англичан выгнали из соседних провинций и, наконец - из Реймса, где хранились королевские регалии. 17 июля 1429 г. дофин стал королем Франции Карлом VII. На церемонию коронации герои вошли вместе: Жанна по правую руку дофина, барон де Рэ по левую.

После коронации двадцатипятилетний Жиль получил звание маршала Франции и право носить на своем гербе королевские лилии. Войска Жанны продолжали побеждать, однако война теперь шла не столько «против англичан», сколько «за короля»: мощь армии Девы испытали на себе и непокорные Карлу VII французские сеньоры. Маршал де Рэ был уже первым советником Жанны, и на военных советах резко обрывал всех несогласных, не считаясь со знатностью. Во Франции росло недовольство, а при дворе заговорили, что Жанна и ее полководцы стали слишком популярны и попросту зарываются.

И вот после неудачного наступления на Париж король отозвал из армии Жанны некоторых военачальников, в том числе и Жиля. В мае 1430 г. Жанна на вылазке во главе небольшого отряда попала в плен к бургундцам. Де Рэ обратился к Карлу VII, но тот не собирался выкладывать огромную сумму за выкуп Орлеанской Девы, которая свое дело уже сделала… Выкупил Жанну регент Англии, чтобы передать суду в Руане и тем самым устранить с поля военных действий. Во время суда Жиль де Рэ, единственный из бывших сторонников Жанны, сделал попытку ее освободить. Маршал опоздал: он с отрядом вынужден был тайно пробираться по занятой англичанами территории, и не успел еще подойти к Руану, когда получил вести о казни Жанны. 

Когда Жанну казнили, маршал Франции вышел в отставку и удалился в свои владения. Орлеанская Дева стала единственной женщиной, которой удалось вызвать у Жиля горячие чувства, зато по поводу множества симпатичных пажей барона зубоскалила вся Бретонь. Де Рэ, словно компенсируя проведенные в походах годы, предался излишествам буквально во всем: если охрана – то в две сотни рыцарей, если библиотека – то с редчайшими манускриптами, если личная церковь – то с тридцатью канониками, если стол – то с блюдами, приправленными дорогими пряностями, и с винами, в которых растворялись кусочки янтаря. При этом замки де Рэ были всегда открыты для множества гостей, которых щедро угощали и развлекали. Завистники, которых было предостаточно, только зубами скрипели.

Отдельного изумления заслужила у всей Франции великолепная «Орлеанская мистерия», которую заказал барон в прославление Жанны. За каждую серию представлений мистерии де Рэ выплачивал по 80 тысяч золотых экю – это равнялось годовому доходу среднего графства. Но даже самый полный кошелек не бездонен, чем со временем и обеспокоился маршал. Передовой наукой того времени была алхимия, так что образованность сыграла с бароном дурную шутку. Жиль резко активизировал изыскания по обращению свинца в золото. И вот в 1439 году появляется злой гений де Рэ - некромант Франческо Прелатти, умеющий ловко внушать доверие к своим якобы магическим способностям. Сначала он занялся алхимическими опытами, а после взялся вызывать для Жиля дьявола, чтобы испросить у того денег. Смешно, но де Рэ, обращаясь к дьяволу, молился Богородице для защиты от зла и использовал сильнейшую из священных реликвий (частицу Креста Господня)…

Чтобы раздобыть денег на текущие нужды, барон закладывал свои земли вновь вышедшему на арену герцогу Бретонскому. По условиям заклада, де Рэ мог выкупить их обратно. Но чем больше земель оказывалось во временной собственности герцога Бретонского, тем более неудобным становился живой барон. Доходные владения отдавать совсем не хотелось, а Жиль был человеком, который мог раздобыть денег для выкупа не алхимией, так воинским искусством… Опытный политик, герцог Бретонский заранее подготовил свои позиции и ждал лишь повода со стороны де Рэ.

Повод представился в 1440 году. Со стороны это было похоже на черный анекдот, тем не менее поступок, приведший барона к позорной гибели, был совершенно в его духе. В одном из замков, отданных в заклад, управляющим стал человек герцога Бретонского, священник. Как-то группа слуг де Рэ, проезжая мимо замка, попросила предоставить им ночлег и накормить лошадей. Управляющий отказал. Жиль, узнав о случившемся, пришел в ярость – ведь замок номинально принадлежал ему, и по его понятиям никто не мог отказать в приеме его слугам! Маршал Франции немедленно примчался, отыскал управляющего в замковой церкви, надавал ему зуботычин прямо у алтаря и увез с собой. Продержав некоторое время в кандалах, «чтобы знал свое место», де Рэ выпустил проштрафившегося священника. 

И через некоторое время получил приглашение в главный суд Бретони в Нанте для рассмотрения дела об оскорблении священства. Бесхитростный маршал и не подумал увильнуть, добровольно явившись в суд. Обвинения, которые он там услышал, были несколько иными, чем он предполагал…

Де Рэ обвинили в ереси, алхимии, а главное – в похищении детей, которых он сам и его слуги якобы жестоко насиловали и затем приносили в жертву дьяволу. Жиля на месяц заточили в тюрьму и приступили к следствию по уже готовым обвинениям. В успешности работы суда герцог Бретонский ничуть не сомневался – следствие едва началось, а герцог уже переносил межевые столбы на бывших владениях барона.

Кроме самого Жиля, следствию подверглись пятеро его слуг (из примерно пяти тысяч), ко всем применили пытки, и все дали признательные показания. Двое повинились в прямом участии в убийстве детей, еще двое – в том, что помогали прятать тела и скрывать противоестественные наклонности хозяина. Правда, в цифрах путались – называли от 140 до 800 жертв. «Звездой» следствия стал Прелатти, много и охотно рассказывавший о сношениях с дьяволом – как своих собственных, так и барона, который «просил для себя три великих дара: всеведения, богатства и могущества».

В качестве свидетелей о пропавших детях допросили 29 человек. Все показания по сути одинаковы: жил-был хороший маленький мальчик, и вот он куда-то делся - по слухам, попал в замок барона де Рэ, где его убили и принесли в жертву. Ни один из этих детей даже не был назван по имени: следствие сохранило только имена самих свидетелей! К обвинению принимались даже такие нелепые показания, как «я слышал, что в замке Шамтосе нашли сундук, полный мертвых детей». То, что ни в одном из замков, вокруг которых была перекопана вся земля, следствие так и не обнаружило ни одного детского тела, никого не смущало.

Когда дело наконец дошло до заслушивания самого барона, он, все еще не веря в серьезную угрозу его персоне, обозвал своих судей "разбойниками и богохульниками", и воскликнул, что "предпочел бы скорее быть повешенным, чем отвечать таким церковникам и судьям, и что он считает недостойным для себя стоять перед ними". В ответ на оскорбления Жиля отлучили от церкви. Для набожного человека это было страшным ударом. Он согласился выслушать обвинение из 47 статей и подтвердить или опровергнуть каждый из пунктов. Однако из всего списка признал только чтение книг по алхимии и постановку соответствующих опытов. Все остальное Жиль отрицал, более того – чтобы доказать свою невиновность, сам предложил судьям прибегнуть к ордалии (Божий суд, заключавшийся в испытании каленым железом). Вместо ордалии судьи любезно предложили пытки…

Через несколько дней Жиль де Рэ подтвердил все предъявленные ему обвинения. Из материалов следствия можно сделать вывод, что ему дали понять: казни через сожжение в любом случае не избежать, но если он согласится с обвинением, то отлучение снимут. От барона требовалось всего лишь повторять «да, виновен» после каждого пункта…

В целом де Рэ был осужден как "еретик, вероотступник, вызыватель демонов, повинный в преступлениях и противоестественных пороках, содомии, богохульстве и осквернении неприкосновенности святой церкви". После молитвы и покаяния тридцатишестилетний маршал Франции был милосердно задушен и положен на костер вместе с двумя его слугами (остальных благополучно отпустили, хотя формально они заслуживали казни по тем же обвинениям!). Родственникам разрешили забрать тело, прежде чем до него доберется огонь, и поместить в склеп ближайшей церкви.

Герцог Бретонский сделал беспроигрышную ставку, когда решил из героя сделать ужаснейшего злодея - такого рода истории, построенные на контрастах личности, всегда будут иметь успех у людей. Легенда о черном маге-садисте продолжила собственную жизнь после смерти де Рэ, занятным образом сменив акценты.

Уже в хрониках современников де Рэ, помимо множества убитых детей, откуда-то появились «заколотые беременные женщины», о которых на процессе и речи не было. Причиной, видимо, была всем тогда известная неприязнь маршала к женскому полу. Вскоре из рассказов убитые дети пропали вовсе – надо полагать, молва решила опустить наименее вероятную часть сложившейся вокруг имени Жиля мрачной легенды (герцог Бретонский все-таки несколько переборщил). Затем непонятные беременные женщины превратились в умученных жен, числом – как водится в сказках – семеро, а в качестве наглядного доказательства сделки с дьяволом возникает мрачная синяя борода. В реальности борода маршала Франции была русого цвета, но костер, на котором побывало тело, наверняка изменил ее окраску. Генри-Чарлз Ли в своей «Истории инквизиции в средние века», упоминая процесс Жиля де Рэ, пишет: «Предание рассказывает, что именно демон изменил в ярко-синий цвет бороду Жиля, которой он раньше гордился...»

Спустя 250 лет Шарль Перро записал несколько рассказов бретонского фольклора относительно Жиля де Рэ, один из них содержал следующую версию приобретения синей бороды: «Мимо замка Жиля де Рэ едут граф Одон де Тремеак и его невеста Бланш де Лерминьер. Жиль (обладающий, как сказано, бородой прекрасного рыжего цвета) приглашает их к себе на обед. Но когда гости собираются уезжать, Жиль приказывает бросить графа в "каменный мешок" и предлагает Бланш стать его женой. Бланш отказывается, Жиль настаивает. Он ведет ее в церковь, где обещает ей свою душу и тело в обмен на согласие. Бланш соглашается и в тот же миг превращается в Дьявола синего цвета. Дьявол смеется и говорит Жилю: "Теперь ты в моей власти". Он делает знак, и борода Жиля де Рэ становится синей. "Теперь ты не будешь Жилем де Лавалем, - кричит Дьявол. - Тебя будут звать Синяя Борода". Сказка о Синей Бороде, литературно обработанная Перро, увидела свет в 1697 году в сборнике "Сказки матушки Гусыни". Даже в первом русском издании значилось: «В Синей Бороде Перро видели иногда историческое лицо, а именно бретонского дворянина Жиля де Лаваля, маршала Рецкого, носившего прозвище Синяя Борода...»

Интересно, что сам сюжет жизни Жиля де Рэ отразился не только в сказке о Синей Бороде, но и – куда более точно - в жанре распространенной в XIX веке готической новеллы. Среди популярных для жанра тем имеется следующая: молодой человек посвящает себя мистическим поискам, желая раскрыть тайны бытия, получить неземную мудрость и власть; в своих исканиях он сталкивается с дьяволом и подписывает с ним контракт в обмен на бессмертную душу. Но дьявол при первом удобном случае обманывает его и бросает со славой злодея. Уделом героя в таких готических новеллах неизменно становились всеобщее осуждение и позорная смерть…