Отильда неслась, не разбирая дороги, потому что взор ее застилали слезы, и даже силы бьющего в лицо ветра не хватало для того, чтобы их высушить. Но вскоре лошадь выбилась из сил, а рыдания всадницы стали тише. Тогда она позволила своей четвероногой спасительнице перейти на шаг, опасаясь, что в противном случае потеряет ее раньше, чем доберется до Памье. Куда-то в эту же сторону ускакал Бернар с маленьким виконтом, но сколько юная донна не вглядывалась в пустынные холмы, она не находила там ни малейшего следа человеческого присутствия. Одиночество это не внушало Отильде желанного чувства безопасности, видно, дни, когда ей суждено было чувствовать себя в безопасности в своем родном краю, канули в Лету безвозвратно.

Неизвестность порой страшнее любого самого жесткого знания. Бедный эн Онфруа мертв, и ей теперь оставалось только плакать и молиться в надежде на то, что ее молитвы хоть что-то значат для души человека, исповедовавшего по жизни иную веру. А вот судьба отца, Женевьевы, донны Агнес и всех тех, кто ее защищал, оставалась для Отильды тайной. Если бы она не поспешила уехать, знала бы, что с ними стало, наверняка. Но тогда не смогла бы уехать…
Можно ли еще спасти госпожу виконтессу из лап крестоносцев? Или шевалье де Люнель просто выдумал для нее предлог, оправдывающий спасительное бегство?

Девушка попыталась снова поторопить лошадь, и в этот миг увидела на дороге коня, уже загнанного и падшего.
Бертран?
Донна де Бедельяк тревожно оглянулась по сторонам. Если бы это был Бертран, неужели он не показался бы ей?
Вновь охваченная страхом, она схватилась за плеть, намереваясь любой ценой вынудить свою кобылу снова взять в галоп. Но тут из тени старой смоковницы на дорогу вышел человек, и, как следует разглядев его, Отильда вдруг узнала этого черноволосого сухопарого мужчину и облегченно вздохнула. Гильом из Перонны!
Каким образом спасенный ими однажды наемник оказался так далеко от Каркассона, где юная окситанка видела его последний раз, Отильда не знала. Но он, по его словам, был жертвой и врагом крестоносцев, а значит, опасаться нечего.

Отредактировано Отильда де Бедельяк (2015-04-03 09:24:43)

- Эн Гильом! Нам нельзя здесь оставаться, - быстро спохватилась Отильда. – Понимаете, тут неподалеку случилось несчастье, и одна знатная дама… попала в большую беду. Нам нужно поскорее добраться до города, до Памье. Это ваша лошадь?

Девушка сокрушенно кивнула в сторону лежащего на дороге коня. Ясно было, что и наемник куда-то спешил не меньше, чем она сама, раз столь безжалостно загнал своего скакуна. Теперь у них одна лошадь на двоих, но Отильда готова была мириться с этим неудобством в обмен на защиту. Она даже говорила уже «нам нужно», совершенно не задумываясь о том, что Гильом из Перонны может отказаться сопровождать ее в город. Довольно неосмотрительно было предполагать рыцарственное великодушие в людях, от природы его лишенных, но донна де Бедельяк была еще слишком юна, впервые столкнулась с войной лицом к лицу, и к тому же легко выпуталась из прошлого несчастья, удачно и вовремя оказавшись под опекой по-настоящему благородного человека.
При воспоминании о шевалье де Термезе и его страшной смерти на глаза бедной окситанской девы вновь навернулись непрошенные слезы. А уж о судьбе отца ей просто страшно было задуматься.

- Прошу вас, эн Гильом… - всхлипнула Отильда. -  Сам Господь определил нашу встречу, я уверена. Я так счастлива, что больше не одна!

И снова Отильда поверила наемнику, чувствуя в его словах немалый опыт преследований. А упоминание эна Онфруа хоть и не обернулось уже новым потоком слез, опасно пошатнуло остатки здравомыслия донны. Она самым естественным образом предположила, что поручение данное Гильому из Перонны, связано было с путешествием виконтессы, а сам Гильом покинул Каркассон незадолго до их отъезда. И все это выглядело настолько убедительно, что девушка не нашло в себе сил усомниться в рассказанной ей истории.

- Шевалье де Термез погиб, эн Гильом, - сообщила она едва слышно. – И поручение вряд ли стоит теперь исполнять.

Лошадь донны де Бедельяк послушно ступила в тень смоковницы, ведомая уверенной мужской рукой, в роще с трудом, но все же можно было укрыться и от зноя, и от преследователей, если кто-то и правда бросится за ней в погоню. Но Отильда не считала, что франки станут себе утруждать продолжением охоты. Заполучив донну Агнесс, он поспешат вернуться к своим. Если только… Если только не обнаружат исчезновение маленького Раймона. И вот тогда они всю округу перевернут вверх дном. Потому что мальчик – не просто какой-то ребенок, а сын эна Раймона-Роже, и потому что нет лучшего способа вынудить подчиниться мать, чем угроза для ее дитя.

- Скажите, вы видели на дороге мужчину, эн Гильом? – Спросила Отильда. - Он должен был проехать тут незадолго до меня.

Бертрана Гильом из Перонны в лицо не знает, так что ни останавливать, ни помогать ему, разумеется, не стал бы. Но все же должен был обратить внимание на всадника, тем более обремененного столь необычной ношей, как двухлетний мальчик.

Девушка послушно спешилась, доверчиво опираясь на руку головореза. Если бы она могла представить, сколько невинной крови было пролито этой вот рукой, в ужасе отпрянула бы и бросилась прочь, не разбирая дороги. Но нам не дано угадать прошлое и предугадать будущее тех, с кем сводит нас судьба. Рутьер казался юной окситанке другом, а если не другом, то хотя бы союзником, связанным с ней той встречей на берегу реки, своей кровью и помощью, что южане оказали раненному наемнику.

Еще вчера Онфруа де Термез, улыбаясь, хвалил Отильду за несвойственную даме выносливость. Ей казалось, что с того разговора минула целая вечность, нет больше и самого Онфруа, не осталось и сил сидеть в седле. Хотелось лечь а землю, сжаться комочком, словно малое дитя, и забыться, отстраниться от зрелища войны и смерти, встававшее перед глазами девушки каждый раз, когда она забывала себе запретить думать об этом.
А еще хотелось всласть выплакаться на чьем-то плече, но наемник, не смотря на расположение, что донна де Бедельяк продолжала к нему испытывать, вряд ли подходил для подобной роли.
Поэтому ожидаемые Рваным потоки слез так и не пролились.

- Вина? – переспросила Отильда тихо. – Я не знаю, мне кажется, если я выпью хотя бы глоточек, то просто свалюсь с ног. Может быть, воды? Я поищу в седельной сумке…

Жаркая погода естественным образом располагала к жажде, но девушка не испытывала жажды. Чувства ее словно притупились, следом за паникой и отчаянием пришла усталость.

Отильда вскрикнула, поначалу тихо и как-то даже недоуменно.
Она все еще помнила, что шуметь опасно. Что где-то поблизости французы, что за ними, быть может, отправлена погоня, что ей нужно добраться до города, что…
А главное, девушка еще не понимала, что происходит.
Только что она радовалась тому, что судьба посылает ей защитника, человека, который ни в коем случае не может обойтись с ней дурно, ведь она же перевязывала его раны, когда эн Онфруа нашел Гийома из Перонны бесчувственным на берегу. И вдруг подобная страшная перемена.

- Что... Что вы себе позволяете?! Пустите! Я не хочу вашего вина, уберите руки!

Тут Отильда поймала взгляд своего обидчика, горячий, жадный, и ее возмущение, естественное для знатной дамы, столкнувшейся с возмутительной непочтительностью, обернулось страхом женщины перед мужчиной, слабого пред сильным, жертвы пред хищником.
Девушка в отчаянии рванулась из непрошеных грубых объятий, извиваясь, чтобы уклониться от нежеланных поцелуев. Она чувствовала его силу, его злость, то звериное, что не оставляет надежды на спасение.
Мир юной окситанки рушился, знакомые ей люди оказывались подлецами, добро возвращалось злом, великодушие – предательством.

- Сейчас же отпустите меня!!! Не смейте!!! А-ААА!!!!

Новый крик, на этот раз пронзительный и полный отчаяния, сорвался с губ бедной донны, расколов знойную тишину над дорогой и смоковницей.
Теперь Отильде было все равно, кто услышит, и кто появится, окситанцы, франки, да хоть сам дьявол. Гийома из Перонны она боялась больше, чем их всех, вместе взятых.

Отильда сопротивлялась с силами, удвоенными отчаянием. Но даже этих сил было недостаточно для того, чтобы противостоять насилию. Животный всепоглощающий страх вынуждал ее вырываться из рук наемника, но и тот не щадил девушку. Сначала скорчившаяся от боли, - а на Отильду еще никто в жизни не поднимал руку, тем более с такой расчетливой жестокостью, - а затем задыхающаяся, она быстро ослабела. В ушах зашумело, лицо Гильома из Перонны, отмеченное страшной печатью зловещего ликования, расплылось перед глазами юной окситанки неясным светлым пятном, в горло словно влили расплавленный свинец, сердце колотилось так, что звук его биения заглушал все прочие звуки…
И, наконец, руки Отильды, до последнего пытавшейся оттолкнуть мужчину и оторвать его руки от своего горла, безвольно опали. Пальцы ее все еще судорожно цеплялись за пожухлую траву, но в них уже не было силы дать отпор негодяю: ни ударить, ни оттолкнуть, ни даже исцарапать ставшее разом ненавистным лицо девушка уже не могла.
Голова ее запрокинулась, лицо, укрытое спутанным шелком темных кос сделалось пронзительно-бледным, нежный рот жалобно приоткрылся в отчаянной попытке ухватить хотя бы крошечный глоток живительного воздуха…

Это была еще не смерть и даже еще не обморок, но вязкое безволие, чем-то напоминающее ощущение, уже испытанное Отильдой в тот миг, когда она едва не утонула в реке. Тогда она тоже была лишена возможности дышать. Но сейчас, вместо слепой стихии, ее вознамерилась погубить злая человеческая воля.

«Лучше смерть, чем позор, - билось в угасающем сознании донны, - Господи, пошли мне смерть…»

Отредактировано Отильда де Бедельяк (2015-04-12 08:44:48)

Прикосновение лезвия ножа к шее тревожно холодило кожу и давало понять, что смерть близка. И все же не так близка, как Отильда надеялась. Насильник явно не собирался быть настолько милосердным, ему нравилось мучить ее.
Но быть может мучений можно избежать, если как-нибудь разозлить или спровоцировать его? Один удар, нанесенный ей в приступе бешенства, и все будет кончено.
Эта мысль давала надежду. Странную надежду на быструю смерть для девушки, которая никогда не предполагала даже, что будет мечтать о смерти.

Отильда так и не смогла заставить себя не плакать, слезы, скапливаясь в уголках глаз, стекали по щекам сами собой. Но последним усилием воли она заставила себя не сопротивляться, когда грубые мужские руки терзали ее грудь, затем похотливо ощупывали живот и бедра.
Отвратительно, унизительно, безжалостно.
Но зато, не чувствуя сопротивления, Гильом из Перонны больше не душил ее, позволяя немного прийти в себя.
Наконец он привстал, удобнее устраиваясь между ее ног и задирая на этот раз свою рубаху, и Отильда, воспользовавшись этой короткой передышкой извернулась и изо всех оставшихся сил пнула обидчика коленом в пах. А потом, путаясь в подоле камизы и котты, попыталась отползти от него довольно нелепым способом, спиной вперед. Но девушке, надо сказать, сейчас было совершенно не до грациозных поз.

Наверное, им стоило задуматься о засаде, но недавняя победа закономерно вскружила французам голову. К тому же Готье, размышляя о мужчине, увезшем с собой маленького виконта, не предполагал, что тот, имея на совести заботу о ребенке, устроится подкарауливать возможную погоню в кустах. Такого не могло быть, а значит, опасаться нечего…

Арбалетный болт врезался в плечо рыцаря с такой силой, что смял звенья кольчуги. Тяжелый граненый наконечник глубоко вошел в тело, а ударом, - арбалет бьет куда сильнее лука, - нормандца вышибло из седла ничуть не слабее, чем ударом копья ловкого поединщика. К счастью, на этот раз на него не падала лошадь. К несчастью, де Прэ совершенно не ожидал ни выстрела, ни собственного падения. Потому, оглушенный жестким ударом об землю, он на какое-то время лишился возможности о чем-либо думать и что-либо чувствовать. Он не видел, как запоздало взметнулся на дыбы его конь, как натягивал поводья Тома, как озирался по сторонам, пытаясь понять, откуда им угрожает опасность. Оруженосец был сметливым малым, он почти успел заслониться щитом, угадав присутствие стрелка в роще. Почти… Для этого ему пришлось придержать коня, и это дало возможность рутьеру лучше прицелиться. Тяжелая стрела пробила юноше горло, и пока тот захлебывался кровью, дух Готье продолжал блуждать в том счастливом краю, где тело не знает боли, а сны – сновидений. Но обморок этот оказался кратким.
Жизнь после обморока, впрочем, обещала быть еще короче.

В голове лежавшего навзничь крестоносца так и не успело до конца проясниться, когда расплавленный диск южного светила, выжигающий белесое от зноя небо, заслонила человеческая фигура – безликий темный силуэт, на котором  де Прэ против солнца и сквозь мутную пелену перед глазами не различал лица…

Еще одна участница этой маленькой дорожной драмы пыталась разобрать в этот миг знаки судьбы. 
Когда наемник бросил ее, Отильда поначалу даже не поняла, что произошло. Нож Гильома из Перонны, скользнув по ребрам, оставил болезненную отметину на левом боку донны, а со следующего удара негодяй обещался оказаться более удачливым. И вдруг… ничего.

Первым к ней вернулось инстинктивное желание бежать, куда глядят. Не обращая внимания на боль, - рана казалась неглубокой, и боль эта лишь подстегивала желание спастись, - девушка вскочила на ноги и бросилась к привязанной к дереву кобыле. И лишь потом осознала вдруг, что разбойник подыскал себе иную, более желанную жертву.
Ей не было дела до других, до целого мира Отильде не было сейчас дела, но судьба, ведущая людей ей одной ведомыми путями, вынудила юную окситанку приглядеться к лишившемуся всадника скакуну.

- Отец… - прошептала девушка непослушными губами. – О Господи, отец…

Самого эна Арно она не видела, но кто еще мог сидеть в седле Атиллы, отцовского любимца?
Кто бы он ни был, теперь он где-то на земле, раненый, быть может, умирающий, а это чудовище в человеческом облике, что Господь послал ей в наказание за неуместное милосердие, еще не насытилось. Зачем он идет по полю с мечом в руке? Если не для того, чтобы закончить начатое? Такие всегда заканчивают начатое…

Затравленный взгляд донны метнулся по вещам рутьера. А потом застыл на оставленном мужчиной арбалете. Заряженном арбалете…
Так вышло, что для других Отильда часто бывала храбрее, чем для себя. Ради себя он готова была умереть, но ради отца готова была убить, что, без сомнения, куда более тяжкий грех и тяжелое решение.
Эн Арно хорошо стрелял из арбалета и всегда говорил, что это совсем несложно, намного легче, чем из лука…
Слабо отдавая себе отчет в том, что она делает, девушка схватила богопротивное оружие, поймала взглядом сухощавую мужскую спину, направила на нее наконечник болта, и…