- Нет, вот… Нет!
Несмотря на его протестующий оклик, незнакомка побледнела и, - на юге, видать, так принято, - свалилась в обморок. Да она, кажется, и не незнакомка вовсе. Судя по реакции, она ж его узнала…
«Дама с плота!» - внезапно вспомнил де Прэ. Воистину, блеск серебра застит людям взоры, сундук он отлично рассмотрел, тем более, что за его содержимое пришлось кровью расплачиваться, а вот девушку почти не помнил. Хоть де Блев и не уставал напоминать приятелю, что она была хорошенькая. Хорошенькая, да. И стреляет неплохо.

Готье с отвращением посмотрел на стрелу, засевшую в плече. Рутьер тоже стрелял недурно, и с этим надо было что-то делать.
Можно было куртуазно попросить у красавицы рукав… Ах, да, она его не слышит. Ладно, снимем намет со шлема…
Нормандец глубоко вздохнул, собираясь с силами.
Sub tuum praesidium confugimus,
sancta Dei Genetrix…
Покрепче взялся за короткое древко арбалетного болта.
…nostras deprecationes ne despicias in necessitatibus…
Дальше никакой молитвы не вышло, фонтаном брызнула кровь, и поле огласилось отборной бранью, которую, к счастью, лежащая в беспамятстве дама не могла слышать. Ну а мертвецам и птицам в кроне смоковницы и вовсе не дано было оценить витиеватости французских богохульств.

Не переставая ругаться, хоть и тише, де Прэ успел зажать открывшуюся рану, иначе ему суждено было бы валяться в обмороке на пару с южанкой. Наконец, в ушах у него перестало шуметь, а разноцветные круги перед глазами пошли на убыль.
Тогда нормандец осторожно поднялся, чувствуя себя дряхлым старцем, изнемогающим под тяжестью собственной кольчуги. И брезгливым пинком перевернул на спину тело рутьера. После несостоявшегося утопления, Готье не доверял первому впечатлению. Больше никаких воскрешений!
На этот раз, к счастью, наемник был гарантированно мертв, и если он появится на их с Амори пути еще раз, смело можно будут уверовать в его дьявольскую природу. Де Прэ очень надеялся, что подобное потрясение судьба ему не уготовила.
Бедняга Тома тоже отправился в лучший мир, девушка продолжала лежать без чувств…

Графскому оруженосцу нормандец ничем не мог помочь, даме – очень даже.
Наклонившись над Отильдой, Готье собирался как следует встряхнуть ее или похлопать по щекам, - это тоже помогает, - но вместо этого принялся разглядывать.
То, что с платьем у донны не все в порядке, он заметил и раньше, но только теперь ясно видел, что оно то ли разрезано, то ли разорвано почти до пояса. А на нежной коже на груди, плечах, и особенно заметно на шее алыми пятнами проявились следы старого, как мир, насилия. Кажется, тот пес поганый сполна заслужил свою стрелу. А еще женское сюрко было подозрительно влажным на боку. Для дорожных платьев обычно выбирают темные немаркие цвета, так что вот так сразу и не поймешь что на них: вода, вино, кровь? Де Прэ предпочитал знать наверняка, но едва он попытался перевернуть девушку на бок, та очнулась…

- Больно? Это плохо.

Далекий от сложностей с желаниями и снами, де Прэ жил сиюминутными заботами, здесь и сейчас. Практичность, которая никогда его не подводила. Поэтому, не обращая внимания на ужас и укор в широко распахнутых глазах южной девицы и ее слабое сопротивление, нормандец все же перевернул Отильду на здоровый бок.

- У вас платье в крови. Это ваша кровь? Вы ранены?

Впрочем, можно было уже не спрашивать, он и сам видел.
Рану нужно было промыть и перевязать, все лишние тряпки, - то есть платье, - снять, но заниматься всем этим прямо посреди поля было во всех отношениях неудачным выбором.

- Я ведь говорил вам, что вам не нужно возвращаться в Каркассон, - вздохнул Готье, припоминая их встречу на плоту. Или это он говорил не ей, а тому южному шевалье, которому не терпелось изобразить из себя Ланселота?
- Сразу ясно было, что тот ваш заступник… с пчелками… Не сможет вас защитить!

- Пока вы со мной, нет, - не удержался от беспечного бахвальства нормандец. – Но как только вам снова захочется в Каркассон, случиться может, что угодно.

Упрек в отношении де Термеза был заслуженным, но де Прэ не испытывал раскаяния. Это был честный бой, что суждено, то суждено. А ее отец… Может и так, но откуда он мог знать. Мало того, что родственники де Блева постоянно под ногам путаются, так еще южане имеют обыкновение втягивать своих дочерей во всякие опасные предприятия.
Тут нормандец заметно покривил душой. Путешествие виконтессы со свитой могло и не обернуться побоищем, не явись проклятый рутьер к крестоносцам с этим известием, и не реши епископ, что пленение жены и ребенка сделает виконта сговорчивее. Богоугодное дело, как ни крути. Лучше перебить десяток окситанских рыцарей, охраняющих знатную даму, чем положить сотни добрых христиан во время штурма. Или не лучше?
Да кто он такой, вообще говоря, чтобы терзать свою совесть решениями сильных мира сего?

- А сейчас я достану нож, - предупредил он, - И вы не станете думать, что я собираюсь вас зарезать. Потом я задеру вам подол рубашки, но вы не станете думать, что я покушаюсь на вашу честь… Мне нужен кусок полотна, чтобы вас перевязать. И чем чище он окажется, тем лучше.

Сопровождая свои слова соответствующими деяниями, Готье подобрал повыше тяжелую ткань сюрко, под которым обнаружилась тонкая льняная камиза. А под ней - нежная округлость девичьих коленей. В этот момент рыцарь пожалел, что рутьер уже умер, лишив его желанной возможности свернуть ублюдку шею собственноручно. Ясно было, кому бедняжка обязана своей раной.
Амори, кстати, прав. Она хорошенькая. Она просто красавица.

- Ну еще бы ему не узнать меня, - красноречиво скривился Готье. Закончив с подолом платья, он принялся за шнуровку на боку женского сюрко. Царапина на первый взгляд казалась неглубокой, - нож вскользь прошелся по ребрам, - но продолжала неприятной кровоточить. А девушка выглядела такой хрупкой, словно сломанный чьей-то злой рукой цветок. Нормандцу не хотелось причинять ей лишнюю боль, но обычно ему приходилось иметь дело с раненными мужчинами, а те умели терпеть.

- Если бы вчера утром граф и епископ не помешали бы мне вздернуть этого пса, то…, - продолжил он историю про свое знакомство с покойным наемником, походу осторожно накладывая на рану сложенную в несколько слое льняную ткань.

…То многие события разворачивались бы иначе, во всяком случае, лично он был бы сейчас под стенами Каркассона, виконтесса Тренкавель продолжала бы свой путь к королю Арагона, рыцарь с пчелами был бы жив…

- То мы бы с вами сегодня не встретились, - заключил де Прэ. – Именно длинному языку этого поганца вы обязаны погоней. Ну вот… все. А теперь держитесь за меня, я помогу вам встать и подсажу в седло. Если получится…

Кони, лишившись седоков, держались поблизости, лениво пощипывая высушенную зноем траву, но чужой скакун, не привыкший еще к новому хозяину, не спешил окликаться на зов нормандца. А мысль о том, что за норовистым красавцем придется еще и по полю гоняться, повергала Готье в уныние. Как жаль, что рядом нет верного Тибо. Слава тебе, Господи, что его не было рядом, и смертоносная стрела досталась Тома.

Игнорирующий все его призывы конь, заслышав женский голос, отреагировал на него совершенно иначе, радостно заржал и через мгновение уже с удовольствием подставлял морду под узкую девичью ладонь, требуя ласки.
Так что Готье оставалось только взять капризного скакуна под уздцы.

- По правде говоря, мадам, - признание юной дамы ничуть его не задело, - мне все равно. Помощь, пусть даже по ошибке, все равно помощь. Даже если вы скажете, что не стали бы стрелять, вовремя разобравшись, что я – не Бедельяк, это уже ничего не меняет.

Подобная внезапная проницательность была вполне объяснима. Хозяин коня, если верить его гербам, родственник Амори и того молодого рыцаря, что они встретили на мельнице. А раз конь с такой радостью слушается девицу, то верно и человек, что скакал на нем, ей не чужой. Настолько не чужой, что она бросилась спасать его от рутьера… Дальше все эти размышления естественным образом возвращались к де Блеву. Кровь Христова, вот свезло приятелю, родня на каждом шагу.

Нормандец осторожно подхватил Отильду, подсаживая в высокое рыцарское седло. И если раньше он справился бы с подобной галантностью играючи, то сейчас подстреленное плечо взорвалось такой пронзительной болью, что де Прэ был вынужден ухватиться за луку седла, чтобы не свалиться с ног.
Сквозь шум в ушах он разбирал, что девушка что-то ему отвечает, но вот что именно…

Кажется, он ее напугал.

- Я вижу, мы начинаем привыкать друг к другу, мадам. Я советую вам больше не менять меня на других шевалье, а вы умоляете меня не оставлять вас…

Совладав с коротким головокружением, Готье почти непринужденно запрыгнул в седло позади дамы.

- Устраивайтесь удобнее, можете даже положить голову мне на плечо... Смерть Христова, не на это!

Не удержавшись, нормандец с чувством выругался, а потом, преисполненный раскаяния, тихо рассмеялся.

- Простите…

И с вынужденной бесцеремонностью обнял свою спутницу за талию. Чтобы быть уверенным, что, в случае чего, она не упадет. Или что он сам не упадет.

- Наверное, вы должны знать мадам, - де Прэ не собрался передразнивать девушку, как-то само собой вышло. – И мне кажется, это вас обрадует: бывший хозяин Атиллы… С ним не случилось ничего дурного. И вы скоро с ним увидитесь. Думаю, он уже очухался, а, зная Амори, надеюсь, что его уже угостили по крайней мере вином.

Граф де Понтье тоже мог принять участие в судьбе шевальде де Бедельяка, но Готье надеялся, что королевский зять не потребует головы всех окститанцев, сопровождавших виконтессу. Они сами, впрочем, выбрали свою судьбу – сражаться до конца, защищая свою госпожу. Все, кроме Бедельяка, за которого выбрал де Прэ.

Отредактировано Готье де Прэ (2015-04-21 18:16:23)

Отец, значит.
Что ж, им всем повезло. Окажись де Блев чуть ловчее, а он сам – немного злее в бою, и девушка уже была бы сиротой. Что до остального…

- Бог с вами, мадам, ну какая казнь, - вздохнул нормандец согревая дыханием темные локоны на макушке доверчиво прижавшейся к нему юной донны. – Вы же христиане.

Он видел крест на шее окситанки, так что сомнений относительно ее веры у Готье не было. Впрочем, по опыту прошлого крестового похода, чрезвычайно поучительного для начинающего крестоносца, коим был в ту пору де Прэ, рыцарь знал, что истинная вера далеко не всегда защищает человека, оказавшегося в неудачном месте в неудачное время. В том же Безье наверняка были христиане. Но это их не спасло. А христианин Бедельяк, кстати говоря, сражался против франков-христиан, но зато плечом к плечу с еретиком Термезом.
Святые мощи, когда религиозная война мешается с междоусобной, получается черте что! И не было у нормандца достаточно опыта для того, чтобы точно знать, как следует поступать с нынешними врагами.

- Вам нечего опасаться, - заверил он на всякий случай. – Я еще не успел сказать вам, что мой друг Амори и ваше семейство состоят неким образом в родстве. Ведь ваша мать француженка, так? Попасть в плен к родственнику это совсем не то, что оказаться в оковах у каких-нибудь мавров. Небольшая неловкость, не более. Я даже коня вашему отцу верну, если он того пожелает.

После того, как Атилла некстати продемонстрировал непокорность, Готье задумался о том, что трофеи, конечно, хороши, но свой верный скакун надежнее.
Теперь провинившийся конь, словно надеясь искупить свою вину, нес двоих седоков неторопливым мягким тельтом. А де Прэ пытался отделаться от мысли, что он дурно обошелся с Тома, оставив его в поле без последней молитвы и погребения. Но возиться еще и с погибшим оруженосцем у рыцаря уже не оставалось сил.

Готье тоже улыбнулся. И тоже, пожалуй, хорошо было, что юная собеседница, заговорившая вдруг изящными куртуазными фразами, столь любимыми трубадурами, не могла видеть этой его улыбки, по-мужски самодовольной. Будучи в том счастливом возрасте, в котором, по мнению графа де Понтье, хочется и можется задирать юбку каждой, кто ее носит, де Прэ редко претендовал на сердца дам. И этой, и тех, что обнимал ранее. Да и дамы, говоря о сердце, подразумевали в общем-то… Не ежедневное упоминание в молитвах, однозначно.

Нормандец на мгновение переложил повод Атиллы в другую руку для того, чтобы расправить спутанные ветром пряди темных волос, скользящие по шее и полуобнаженным плечам его прелестной добычи. И тут же одернул себя. Не было смысла начинать, если не сможешь закончить. Если бы у него не болело так умопомрачительно простреленное плечо… да и нога, и все остальное. К тому же жизнь не кончена, будет новый день, будут другие ночи. Он теперь знает ее имя. Отильда. Красивое имя, нежное, как и его обладательница. И вообще, она сама просила, чтобы он не покидал ее. Некуртуазно отказывать даме в подобной просьбе.

- Шевалье де Прэ, мадам. Готье де Прэ. Я из Нормандии, если вам интересно. То есть не совсем француз. Сейчас, конечно, француз, но не так давно был англичанином.

Рыцарь тихо хмыкнул, припоминая перипетии междоусобиц Филиппа-Августа и Йоанна и долгие годы войны, в которой он привычно не находил ничего ужасного. В Лангедоке тоже не случится ничего ужасного, как он предполагал. Вместо Раймона Роже де Тренкавеля, слишком снисходительного к еретикам, виконтом Безье и Каркассона станет кто-нибудь другой. Остальные бароны присягнут новому сюзерену, сожгут какую-то небольшую часть своих подданных, упорствующих в ереси. Остальные тут же образумятся, будут ходить к мессе и почитать Папу. Через год-другой можно будет возвращаться к пирам, турнирам и танцам. Ну не сарацины же они, в самом-то деле.

Отредактировано Готье де Прэ (2015-04-23 16:55:39)

Скучает ли он? Последние годы де Прэ нечасто бывал дома. Паж, оруженосец, рыцарь. К тому же младший сын. Он постоянно служил кому-то, то богу, то королю, то сюзерену, и сызмальства знал, что в отцовском замке хозяином останется старший брат. Пока жив отец, эти стены привечают всех сыновей Жиля де Прэ, а потом как сложится, так и сложится. С братом они ладили, и на том, как говорится, спасибо тебе, Господи.

- Хотите сказать, что не видать мне больше Нормандии, госпожа Отильда? Ибо полчищам ваших южных еретиков нет числа? Полноте, отбуду свой карантен – и на север, - поделился своими планами рыцарь. – Пока снова не стал англичанином.

Смех смехом, но в Нормандии что угодно может случиться.

- Да только скажу я вам, что уже к осени будут ваши еретики тише воды и ниже травы. Верьте моему слову, мадам, потому что под знамена наши собрались самые словные рыцари Франции, Нормандии, Бургундии и прочих исконно христианских земель.

Можно было заподозрить северянина в бахвальстве, однако говорил он совершенно серьезно и искреннее. От души восхищаясь армией, которую стоило полагать самой несокрушимой в Европе.

- И вам, моя прекрасная дама, предстоит познакомиться с этими славными рыцарями одной из первых, - добавил де Прэ безмятежно. Стараясь не думать о том, что и донна не на пир наряжена, и рыцари после боя не таковы, как в эпических лэ его родины.