Лесные и луговые травы налились медвяной сладостью. Полуденный зной окутывал жаром, и даже тишина, казалось, проливалась на землю янтарными каплями, как расплавленная смола. Жанна поднялась с колен, кротко улыбнувшись Бертрану де Пуланжи. Каждый раз, прежде чем приступить к урокам и после них, Жанна молилась, прося у Господа благословения для доброго сьера Бертрана, не отказывающего ей в наставлениях и советах и сил для себя.
Рыцарская наука давалась дочери крестьянина д’Арка через боль, пот, синяки и невольные слезы. Она не была неженкой, тяжелая работа была привычна ей с детства. Но все, на что годилась ее сила – это крепко держать деревянную палку, которую рыцарь давал ей вместо меча. А требовалось знать каждый из множества ударов и уметь отразить его, и Жанна старалась, мужественно принимая свои поражения, и сохраняя скромность во время редких успехов.

После того, как добрый сьер Бертран заканчивал преподавать науку воинскую, наступало время для науки еще более хитрой. Жанна слушала и запоминала все о гербах, о именах, о титулах и званиях, попутно, из рассказов рыцаря, составляя себе картину прошлого и настоящего милой Франции. В которой дофин Карл был смел и велик, его теща, Иоланда Арагонская – умна, возвышенно-прекрасна мыслями и устремлениями… Еще звучали имена Артура де Ришмона, Карла Лотарингского и иных знатных людей, проходивших в воображении Жанны блистательными призраками.

- Никак мне не понять, мой добрый господин, - призналась она сьеру Бертрану. – Слушаю я вас, и кажется мне, что все эти высокочтимые господа ничем не отличаются от нас, от меня, моих братьев, от тех, кто живет в Домреми… вот тот же герцог Карл. Держит любовницу, точь-в-точь, как наш мельник. Разве это правильно? Разве дофину и его правому делу не должны служить люди благородные и честные? Как доброго Господа огорчают наши грехи, так и дофина должны печалить недостатки и прегрешения его приближенных, разве нет?
В душе Жанны мир по-прежнему делился на черное и белое, на хороших и плохих, честных и бессчетных, и как же трудно было простодушной девушке понять, что в мире все устроено совсем иначе.

Разговоры о плотском грехе Жанна безмятежно пропустила мимо ушей, особенно и не задумываясь, что имел ввиду ее добрый покровитель. Так же безмятежно пропускала она шутки, которые слышала в свой адрес в крепости, взгляды, которыми ее нет-нет, да одаривали мужчины. Все плотское просто соскальзывало с Жанны, не пятная, и, постепенно, к ней привыкли. Дева и дева, со странностями, но тихая, набожная, бог с ней, от таких и правда лучше держаться подальше.
- Наверное, вы правы, сьер Бертран, - по-своему рассудила она краткую поучительную историю жизни и грехопадения герцога Карла. – Господь послал герцогу болезнь, чтобы вернуть его на путь истинный. Великим людям – великие испытания. 
И все же, если бы в людях было больше веры, если бы они чаще молились и реже грешили, Господь бы уже спас Францию, в этом Жанна была совершенно уверена. Живя в Вокулере, она скорбела сердцем, видя небрежение рыцарей в молитвах и постах. Не настолько, конечно, чтобы обвинить их в безбожии, но все же свой священный долг доброму Господу нашему они отдавали словно нехотя, без душевного пыла и смиренного сокрушения о своих грехах. И Жанна молилась за них всех. Особенно за Бертрана де Пуланжи.

На кольчугу и меч девушка посмотрела не без внутреннего трепета. В памяти сразу всплыл тот меч, что явился ей в церкви святого Реми. Удивительно, но его образ со временем не тускнел, напротив, становился все ярче. Зажмурь глаза – и вот он, здесь, только протяни ладонь!
- Я вовсе не считаю, что бить рыцаря палкой неучтиво, - робко возразила она, облачаясь в кольчугу. Она была ей велика и легла на плечи непривычной тяжестью. – Мне только не хотелось бы проливать чью-то кровь. Ее и так слишком много пролито.
Меч тоже был куда тяжелее деревянной палки, но подняла она его без труда, любуясь тем, как по серому атласу благородной стали змеятся золотые солнечные лучи. Это было красиво. Наверное, она воспринимала красоту оружия иначе, чем рыцари, привыкшие к ней с детства, но сейчас сердце ее запело от счастья просто прикоснуться к нему. Невиданная честь для крестьянской дочери, пусть она хоть трижды нарекает себя посланницей Господа.

- Я готова, - объявила она сьерру Бертрану, подняв меч, чувствуя, как его сила перетекает в ее руку через кончики пальцев, зная, что сверху на них смотрят ангелы. – Будьте так любезны, мой добрый господин, нападайте первым. Я слишком почитаю вас, чтобы бить вас даже мечом. Разве что словами из Писания, если вы опять начнете рассуждать о сладости плотского греха.
В голубых глазах Жанны танцевали лукавые смешинки. Отец Жан как-то сказал, что ангелы тоже умеют смеяться,  а значит, то не зазорно и детям божьим.

Бертран де Пуланжи, оруженосец капитана, ангелы небесные… вряд ли кто-то из свидетелей случившегося был более изумлен, чем сама Жанна. Совсем по-девчоночьи ойкнув, она уронила меч и бросилась к поверженному рыцарю.
- Это не я! Я не хотела! Добрый мой господин, только не умирайте! Пресвятая дева, сохрани ему жизнь!
У страха глаза велики, к тому же, не так часто Жанетта видела павших в бою, все больше умерших от родильной лихорадки или иных каких болезней, заглядывающих в крестьянские дома. Словом, закрытые глаза и некоторая бледность ее покровителя достаточно напугали девушку. Но все же он дышал, дышал!

Жана благоговейно сложила руки и вознесла небесам краткую благодарственную молитву, по щекам девушки текли слезы.
- Посмотри, мальчик, он жив! Господь сохранил сьера Бертрана для великих дел, поверь мне!
Вопрос, что делал мальчишка в кустах, как долго он там сидел, что увидел, и какие выводы сделал из увиденного, в голову юной воительницы пока не пришел. Не до того ей было. Дотянувшись до кожаной фляги, лежащей в тени, она вытащила пробку, и вино полилось по губам рыцаря.
- Не стой столбом, помоги мне, мальчик, - позвала она юного оруженосца, взиравшего на все происходящее с радостным изумлением человека, попавшего на неожиданное дармовое представление. Как говориться, успеть бы рассказать кому, а там и умереть не жалко.
- Ты же из крепости? Значит, должен знать, как лечат рыцарей! Скажи, что нужно делать?

Жанна бережно устроила голову Пуланжи у себя на коленях. Хорошо же она отблагодарила его за доброту, за заботу, за все, что рыцарь сделал для нее! А мог бы просто отправить крестьянку домой, рассудив, что богу богово, кесарю кесарево, а девице пристало ходить за коровами, мужем и детьми, а не посягать на то, что ей не полагается.
- Сьер Бертран, откройте глаза, - жалобно попросила она. – Пожалуйста!

Отредактировано Жанна д'Арк (2016-10-03 08:00:35)

Рыцарь открыл глаза, и в этом набожная Жанна готова была увидеть еще одно чудо или знак. Но поостереглась об этом объявить вслух, немного смущенная присутствием острого на язык оруженосца.
- Я думала, вы мертвы, сьер Бертран, - бесхитростно призналась она. – Вы так неожиданно упали. Вам очень больно?
Плашмя, не плашмя… мальчик, конечно, знал, о чем говорит, но Жанна так же знала, что и без всяких рыцарских премудростей, простой палкой можно так по голове приласкать, что ангелы уже не захотят тебя отпускать обратно. А слова о «позоре» и вовсе заставили добрую Жанетту вспыхнуть и на мгновение забыть о своем миролюбии. Бертран де Пуланжи храбрейший из рыцарей и благороднейший из людей! Единственное, чего ему недоставало, это большего усердия в молитве, но Жанна готова была молиться за них обоих и за весь Вокулер, если понадобится. Зато ответ добрейшего сьера Бертрана залил ее щеки румянцем. Он гордился ей! До сих пор Жанной никто никогда не гордился, разве что старый священник, отец Жан, хваливший смирение и горячую веру молодой крестьянки перед ее сверстниками. В семье она всегда была отрезанный ломоть, бог его знает, почему, но не чувствовала она сродства души с теми, кто ей был так близок по крови.

- Спасибо, мой добрый господин, да благословит вас Господь! – от души поблагодарила Жанетта рыцаря, и тут сообразила, что его голова у нее на коленях – не очень пристойно, раз уж рыцарь вернулся от ангелов и даже не ранен. – Помочь вам подняться, сер Бертран? И, может быть, хватит занятий на сегодня?
Жанне и хотелось и было страшно повторить этот удивительный опыт, снова почувствовать в своих руках меч, поэтому она благоразумно решила отложить продолжение схватки до более благоприятных времен. Но одно она поняла точно – никогда она не сможет пролить человеческую кровь. Да, даже кровь коварных и злых англичан. Просто не сможет. Тех мгновений, что она смотрела на лицо Бертрана де Пуланжи и гадала, жив ли он, ей хватило, чтобы понять – жизнь отнять легко, слишком легко. Стрелой, мечом, топором или камнем. Жаль, что войны не бывают бескровными. Но для простой крестьянской девочки, не читавшей ничего, кроме молитв, эта мысль была слишком сложна, хотя и билась где-то в глубине души, подобно мотыльку, стремящемуся к огню.

Мотыльком иногда чувствовала себя и Жанетта. При мысли о грядущем ее сердце начинало ныть тихой тоской и в то же время такой жаждой дела, что было трудно сидеть в Вокулере и ждать, когда же наступит ее час.
- Сьер Бертран учил меня сражаться, мальчик, затем, что таково мое предназначение.
Будь эти слова сказаны с гордостью, они бы прозвучали, как вызов, но Жанна не хвасталась. Она говорила очевидное, пусть и очевидное лишь для нее.
- Для всех нас Господь приготовил особый путь, и он горько плачет, когда мы отказываемся идти по нему. Я не хочу, чтобы из-за меня плакал наш добрый Господь, а ты, Жан? Ты уже знаешь, в чем твое предназначение?
Девушка ласково улыбнулась оруженосцу капитана, не очень надеясь на ответ. Ну да пусть, иногда, как говорил отец Жан, достаточно бросить семя на землю добрую, а оно, рано или поздно, взойдет и принесет свой плод.

- Ведьма? - В голубых глазах Жанетты мелькнуло искреннее недоумение.  – Нет, я не ведьма, с чего бы мне ею быть?
И в самом деле, с чего? Девушка видела как-то издали ведьму, которая приходила к дереву Фей. Она была старой, скорченной, страшной. Говорили, что она может навести порчу, только взглянув на человека. Потом она исчезла, и славно, что так, но кое-кто этому не обрадовался. Как с горечью сказал отец Жан, есть те, кто душу продадут врагу рода человечества, только бы получить свое. Молодость там, богатство, желанного жениха. Правда, наблюдательная Жанна про себя отметила, что никто в их деревне, да и в окрестных, не обрел внезапного наследства, сокровищ не нашел, молодость не вернул. Да и браки свершались не для греховной страсти, а ради продолжения рода, и по воле родителей. Так что по всему выходило, что отец Жан прав, враг рода человеческого – лжец, и слуги его лжецы. За собой же Жанна такого греха не припоминала.

- Ведьмы не выносят молитвы и крестного знамения, - понизив голос (жутковато было говорить о таких вещах вдали от крепости). – И в храм божий зайти не могут. Еще, говорят, у них есть хвост. Но не стоит об этом много думать, мои добрые господа, если ходить на мессу и причащаться, то никакая ведьма к вам подойти не сможет на расстояние, ближе трех шагов!
Любой священник добавил бы к этому целый список иных прочих примет, по которым можно определить среди благонравных честных женщин колдунью и пособницу Сатаны, среди них и ношение мужской одежды, но дочь крестьянина д’Арка об этом не знала. Воистину, многие знания – многие печали.

А небо было беспечально-синим, и далеким-далеким, и эта даль затягивала, подобно омуту. Только не холодному, а наполненному теплом и светом… Жанна с трудом оторвалась от его созерцания.
- Помогая ближним своим, ты уже совершаешь дело богоугодное, - ласково ободрила она оруженосца. – И добро тебе зачтется. Чем ты можешь нам помочь, расскажи?
Лишь гордец отказывается от помощи, Жанна же, живущая не ради себя а ради милой Франции искала ее, искала и принимала с благодарностью.

Отредактировано Жанна д'Арк (2016-10-13 13:03:28)

Что она буде делать, когда сьер Бертран научит ее сражаться? Жанна знала, что. Недолгое пребывание в крепости, уроки рыцаря – все это определенно пошло на пользу молодой крестьянке. Она слушала, слышала и запоминала. Она размышляла, чему способствовала мечтательность девушки, свойственная ей с юных лет. Когда-то мечты, довольно детские и смутные, скрашивали ее будни, в Вокулере же они обрели четкость и ясность, как камень под рукой ювелира обретает грани и форму.

- Божий знак будет, - с непоколебимой верой отозвалась Жанна. – Господь никогда не останавливается на половине пути. Разве что, чтобы испытать нашу готовность идти дальше. Но я готова. Я отправлюсь к дофину, благородные господа, и скажу ему, что наш небесный Синьор желает видеть его королем Франции. А если он желает, то так и будет, и никто не в силах помешать воле божьей. Еще я буду останавливаться у каждого порога, бедного и богатого, что Господь желает спасения Франции и коронации дофина!

А тем, кому не хватало веры, Жана готова была повести за собой за руку. Иногда девушка горячо сожалела о том, что видения в церкви святого Реми удостоилась она одна, куда легче было бы, снизойди оно разом на всех. Тогда, глядишь, и войны бы не понадобилось, англичане бы убрались подобру-поздорову. Но отец Жан возражал на это, что небесная благодать видима не всеми, как солнце застилаю тучи, так и наши прегрешения застилают нам наш внутренний взор, и мы становимся подобны слепцам, не видящим даже ярчайшее светило в зените.
- А потом мы будем сражаться, - со вздохом закончила она. – Господь благословит нас победами за нашу веру, мои добрые господа. И если он будет милостив к нам, мы увидим самое прекрасное, самое чудесное – как королем станет дофин Карл, как наша любимая Франция обретет мир. Ради этого стоит жить, не так ли? И ради этого стоит даже умереть.