Хосефа успела увидеть, как Росита внезапно обмякла и застыла, глядя в небо, а на шее ее появился яркий кровавый след, будто тонкая лента легла на смуглую кожу служанки.
Она мертва…
Эту мысль Хосефа принесла с собой в темную каюту, куда ее втолкнули. Она упала, споткнувшись о бездыханное тело.
И донна Кармелла тоже мертва…
Дуэнья лежала, распластавшись на полу крестом, как будто в глубокой молитве. Холодный пальцы сжимали ковчежец – Господь, да прими ее душу, Господь, да прими душу Роситы, страшной была ее смерть и последние минуты жизни.
Под черной мантильей донны Кармеллы, как под вороновым крылом, лежал кинжал, которым та пыталась убить Хосефу. Гордая испанка нашла его и сжала в руке – ничего, она справится сама. Ее отцу не придется горевать о поруганной чести дочери. Кто бы ни заплатил за ее похищение, свою добычу он не получит. Лишь ее бездыханное тело и кровь тех, кому заплатил золотом за бесчестье.
Людские крики вторили пушкам. Хосефа слышала и то, и другое, от того и другого хотелось спрятаться, забиться в угол, ослепнуть и оглохнуть. Но она стояла на коленях возле тела донны Кармеллы и молилась, молилась за душу Роситы, отошедшую в лучший мир, просила для нее отпущения грехов. Молилась за дуэнью, надеясь, что у нее хватит сил быть такой же бесстрашной. Молилась за экипаж «Сан-Хоакина». Тяжким грузом давила вина, висела на шее, как мельничный жернов. Это из-за нее… Это все случилось из-за нее. Пусть она не желала ничего подобного, она всего лишь старалась быть послушной дочерью, повиноваться во всем отцу. Единственная ее тайна – это любовь к Амаро Парго… Пусть – но она виновна так же, как если бы убила этих людей своей собственной рукой…
- Господи, - взмолилась донна Хосефа, надеясь, что Господь всемогущий услышит ее через страшную песню боя. – Господи, услышь меня, прошу. Молю тебя, соверши чудо. Спаси этих людей, сохрани им жизни. Спаси меня от бесчестья. И я клянусь, я клянусь тебе, что уйду в монастырь, чтобы до конца дней посвятить себя только лишь молитвам и служению тебе!
Ей следовало бы раньше принести обет – корила себя Хосефа. Ей следовало бы раньше упросить отца позволить ей уйти в монастырь, до того, как она узнала Амаро Парго, узнала сладость его поцелуев, запретную сладость надежды на воссоединение. Она бы любила Иисуса Христа, как любят жениха, была бы ему верна и не знала иного счастья. Теперь же все будет иначе – но, может быть, так и должно быть? Чем тяжелее жертва, тем она желаннее богу…
Но если нет – если нет, если Господь не пожелает ее жертвы, то она готова.
Отец поймет, а Амаро не осудит – мертвой, она не будет любить его меньше, но принадлежать будет только ему. Отныне и вовеки.