Первые рьяные попытки штурма Руана его защитникам удалось отбить, дальше началась собственно осада, самая удручающая ее часть, которую называли подземной. Гоше слышал, что многие рыцари насмехались над привычкой французского короля постоянно возить с собой маленькую армию, состоявшую из инженеров, саперов и землекопов, полагаясь на этих "кротов" более, чем на ум и воинскую доблесть своих офицеров. Что ж, шутки шутками, но теперь и солдаты, и горожане взяли за обыкновение чутко прислушиваться к любым подозрительным звукам и пугаться любого сотрясения земли: уж не роют ли проклятые французы свои подземные ходы под наши стены, ворота и башни. Потому как одного большого пролома в городской стене будет достаточно для того, чтобы превратить улицы Руана в место кровавой схватки. Спутанные цепями и перегороженные баррикадами, они тоже готовились к обороне, но каждый надеялся, что Господь убережет, и до уличных боев дело не дойдет.
Пока господин его отсыпался, Жан, которому сегодня не спалось, отправился прогуляться. И теперь стоял и глазел на то, как несколько женщин заботливо подливают воду в расставленные прямо на земле у подножья крепостной стены крынки. Тоже способ отслеживать, не копают ли. Пока вода в крынках спокойна, все хорошо. А коли подернется рябью или пойдет кругами, бей тревогу, зови знающих людей, вдруг враги затеяли подкоп.
Одна из горожанок была молодой и пригожей, так что причина интереса Гоше к водоразливу была стара, как мир. Именно поэтому, когда женщина с явным трудом начала вращать ворот колодца, чтобы наполнить бадью, он с готовностью бросился на подмогу.
- Давай подсоблю, красавица, - предложил, уверенно опуская сильную ладонь поверх маленькой женской ручки. Рыцарь его сказал бы, небось, что ничего выдающегося в этой ручке нет и до нежной кожи знатной дамы этой хорошенькой мещаночке далеко. Но тут уж каждому свое.
- Подсоби, коль не шутишь.
Подбодренный ласковой улыбкой, Жан принялся вращать ворот. Неожиданно тяжелый, будто не воду они из колодца поднимали, а камни из каменоломни. Странно, с чего он так ослабел, уж точно не от прекрасных глаз и не с голодухи, потому что продовольствия в Руане пока хватало, после того, как они "надавали французам по носу" на барбакане и сохранили за собой мост через Сену и порт, продукты в город подвозили по реке. И тут уж противники мало что могли поделать, разве что разорить все селения вдоль нее. Этим они, поганцы, как раз сейчас и занимаются, но осажденные еще не голодают. Когда-нибудь, может, и до этого дойдет, но еще не скоро. Так что ж не так с колодцем?
Ответ на свой вопрос он получил в совокупности с пронзительным женским возгласом. Бадья, вместе с водой, зацепила из глубины мертвеца. Как же это они так не доглядели?
Находка была скверной, она означала, что из этого колодца воду пить нельзя. Но когда на крик горожанки сбежались люди, и утопленника разложили на земле, дело стало еще хуже. Потому что это был ребенок, мальчик лет шести-семи. И потому что он не утонул. Горло малыша было перерезано, а на руках и ногах остались странные следы, вроде тех, что в церкви малюют на ранах Иисуса. Его распяли что ли?
- Боже всемогущий, да что ж это делается?! – голосили женщины.
- Кто-нибудь знает, чей он? – осторожно спросил Гоше.
Происходящее нравилось ему все меньше и меньше.
- Навроде Буже, сын вдовы пекаря. Она третьего дня искала его, спрашивала всех, не видал ли кто мальчонку ее.
Толпа прибывала.
- Надо снести утопленника матери. Или сюда ее позвать. Дорогу хоть покажите.
- Это сотворили иудеи! – внезапно выкрикнул кто-то, и окрик этот полыхнул в толпе, как факел в стоге сена.
- Раны христовы, а ведь верно! Бедный маленький Буже, глядите, у нег горло перерезано. Всю кровушку слили, ироды. Евреи, больше некому.
- Эй, нельзя так огульно судить, даже иудеев, - запротестовал Жан, чувствуя себя ответственным за настроение собравшихся вокруг людей. Все же это он вытащил из колодца мертвого ребенка.
Евреев многие не любили. Если уж на чистоту, Гоше ни разу не встречал тех христиан, кому иудеи были по душе, с ними знались только по нужде, ведь только им королем было даровано право давать ссуды под проценты. Церви и Храмовники не в счет. Евреи не работали на полях, не держали хозяйство, не сражались на войне, как рыцари, и все до одного были зажиточны. Кому ж такое понравится? И все же это не повод обвинять их в всех смертных грехах, и в этом убийстве в частности.
Жаль, что толпа, - с нею так часто бывало, – оставалась глуха к доводом рассудка.
- Убийцы! Нехристи! Режут наших детей, травят наши колодцы! Христа продали и нас продадут французам.
- Шел б ты отсюда, солдатик, - женщина, что еще недавно улыбалась ему, осторожно тронула Гоше за плечо. – Как бы чего ни вышло.
И она была права.
Как бы чего ни вышло.
Расталкивая продолжающих выкрикивать угрозы горожан, Жан бросился прочь. За подмогой. То есть к де Прео. Если уговорами дураков не пронять, может, вооруженные люди остудят их пыл.